Чаша отравы (СИ)

За человеком, паспорт которого Смирнов сейчас держал в руках, закрепилась неоднозначная репутация. С одной стороны, он считался ветераном коммунистического движения, пламенно ораторствовал на митингах, излагал абсолютно правильные вещи, имел немалый и неоспоримый авторитет. С другой стороны, несмотря на всё это, он, явно очень умный, опытный и высокопрофессиональный активист, отличался каким-то странным, непонятным, на первый взгляд, совершенно абсурдным догматизмом, норовил придраться к новым практическим инициативам, прикрываясь громкими ортодоксальными аргументами, вплоть до буквально и нарочито прямолинейно применяемых цитат классиков. Каких-либо реальных достижений в «борьбе за рабочее дело» в его послужном списке, если так уж разобраться, не значилось — он был, если отбросить шелуху, всего лишь харизматичным «красным реконструктором» и примерным служителем «карго-культа» великого прошлого. Хотя это, конечно, не аргумент, чтобы в чем-то обвинить. Тем более что его микропартия была в основном точно такой же, даже еще больше «пронафталиненной». Пусть и приходили туда иногда новые, очень яркие и перспективные активисты. На всех коммунистических праздничных мероприятиях он, разумеется, всегда старался добиваться, чтобы РКП проводила шествия и митинги в гордом одиночестве, ни в коем случае не солидарно с другими организациями. Как оргработник он, по отзывам, скорее, вредил, чем приносил делу пользу. Его, к примеру, критиковали за то, что зажимает те самые перспективные молодые кадры, не дает им расти, препятствует, хоть и не в открытую, развитию новых идей и подходов. За то, что маниакально заставляет всех учить теорию, классиков-основоположников — и абсолютно ничего практически не делать. А еще за то, что он с каким-то нездоровым упрямством, буквально намертво, стоит против объединения Рабочей компартии с ЕКП. Но и это, если подумать, ни о чем не говорит. Ну, хочет человек сохранить самобытность и суверенность своей организации — так что же в этом подозрительного?
Смирнов мало его знал лично, хоть и часто встречал на тех или иных мероприятиях. Поэтому к этому деятелю он всегда относился нейтрально и безразлично, какого-либо собственного мнения у него не сложилось.
Конечно, кое-кто обвинял этого человека и в том, что он на самом деле работает на «органы». С одной стороны, понятно, что радикальная оппозиция сплошь нашпигована стукачами, а с другой стороны, столь же очевидно, что недоброжелатели и соперники всегда будут обвинять друг друга именно в этом. Разумеется, скорее за глаза, чем в глаза: за такие обвинения, если они не подкреплены вескими доказательствами, можно легко и в морду схлопотать.
...Алексей Петрович Савельев, родился 18 апреля 1978 года в Москве, вчитывался Смирнов в паспортные данные. Надо же... Практически ровесники, разница несколько недель... Так... прописка московская... а почему тогда вообще здесь оказалась его сумка? Впрочем, у самого Смирнова тоже столичная прописка — от матери остались две свободные квартиры, он их сдает, на это и живет, а сам почти год назад поселился здесь, в съемной маленькой квартирке-студии. Недалеко от Москвы, в этом тихом приятном месте на берегу водохранилища, где так хорошо отдыхать летом... Так, смотрим дальше... Женат не был. Детей, по крайней мере, официальных, нет. Военнообязанный... впрочем, стандартная запись, ни о чем, у самого Смирнова точно такая же после военной кафедры.
Иван повертел паспорт в руках и положил обратно в сумку. Посмотрел более внимательно, что там еще имеется.
Так, вот и партбилет РКП. За три последних месяца взносы не уплачены. Непорядок!
Смирнов продолжил шарить — и наткнулся на... служебное удостоверение.
Достал его. Повертел в руках. Раскрыл.
И не поверил своим глазам. Оно принадлежало тому же Савельеву-Жарову!
«Конторское»! Ха! И даже звание упоминается — подполковник!
Значит, совершенно правы были те, кто утверждал, что он — «крот» из «органов»! Причем, как оказалось, кадровый, штатный!
Вот это поворот!
 
Да, это он — ошибки быть не может. Фото на всех этих документах полностью соответствует его реальному облику...
Ничего себе соседство — партбилет и «ксива»!
Да-а-а...
Впрочем, что тут удивительного? Не он первый, не он последний.
Ладно... Что еще в этой сумке? Ищем дальше...
В одном из внутренних карманов борсетки Иван обнаружил флеш-накопитель — обычную карту памяти, на шестьдесят четыре гигабайта.
Пошарил еще. Нащупал и вытащил завалявшуюся в том же кармашке тест-полоску от глюкометра — Смирнов знал, что это такое: его мать заболела диабетом вскоре после того, как отец пошел защищать Дом Советов в октябре 1993-го и бесследно исчез. Умерла от осложнений тринадцать лет назад... Выходит, и Жаров тоже? Болезнь массовая, да... Правда, ни шприца, ни ручки-дозатора с инсулином тут не было.
Больше ничего интересного в сумке не нашлось.
Конечно, теперь не было и речи о том, чтобы отдать находку лично Жарову или в его... хм... ведомство. Хотя ему это, наверное, «зачлось» бы — может, вознаграждение какое-нибудь отвалили. По крайней мере, сам владелец обязан был бы раскошелиться на несколько тысяч рублей. Так что кто-нибудь другой, кто не имеет отношения к оппозиции, наверняка вернул бы.
Но тут — случай особый: это — козырь, и немалый. Правда, когда и как он сыграет, пока неясно, но очевидно, что его нужно пока попридержать.
И эта карта-флешка. Что же на ней записано? Какие-нибудь страшные тайны? Тогда тем более надо хранить молчание.
Иван решил: удостоверение и флешку он возьмет с собой, а остальное... утилизирует.
Да, удостоверение...
Мало ли чего туда вшито, вдруг подумал Иван. Может, там внутри электронная метка, наподобие тех, которые в магазинах, от воров?
Паранойя? Но лучше перебдеть, чем недобдеть.
Смирнов огляделся по сторонам, всматриваясь в темень. Как раз тут, рядом, располагалась свалка строительных отходов.
Иван пошарил вокруг и спустя несколько минут нашел то, что вроде бы сгодится. Это был тонкий металлический гнущийся лист, уже начавший ржаветь. Смирнов завернул в него «ксиву» и, прилагая некоторые усилия, помогая нажатием ступни, сложил так, чтобы удостоверение оказалось наглухо запечатанным внутри. Получилось, что оно как бы экранировано... на всякий случай.
Кстати, хорошо, что смартфон сломался — а то он по какому-нибудь «черному ходу», недокументированному протоколу нащупал бы предполагаемую метку и послал сигнал, который помог бы отследить местонахождение документа... И еще хорошо то, что Иван проспал остановку — иначе бы он пошел другой дорогой и ничего не обнаружил.
Вот так совпадение! Судьба?
В общем, как говорится, слава КПСС!
Иван спрятал карту памяти в карман рубашки. Из куртки вынул магазинный пакет, засунул туда борсетку и упакованное в металлический лист удостоверение Жарова. Поискал еще вокруг, взял и положил туда же то ли камень, то ли цементный обломок.
И двинулся к водохранилищу. Очень медленно и осторожно, почти наощупь.
Вокруг по-прежнему не было никого.
Смирнов отлично знал места на берегу, где люди летом предпочитают купаться, загорать, играть в волейбол, рыбачить, готовить шашлыки, и места, где практически никого никогда не бывает. Именно до такого, безлюдного, он, в конце концов, и добрался.
Подумав, Иван достал паспорт и партбилет Жарова, спрятал их во внутренний карман куртки. Положил камень в сумку, закрыл ее на защелку, размахнулся и изо всех сил швырнул в воду. Борсетка с камнем и всеми нехитрыми причиндалами внутри мгновенно пошла ко дну, упокоившись средь ила и водорослей.
 
Постояв некоторое время, Смирнов направился, наконец, к себе домой.
Кстати, кроссовки, в которые он обут, надо будет выкинуть — на всякий случай, чтобы уж совсем наверняка, подумал Иван. Да и, похоже, потрепались и порезались они на этой пересеченной местности, на этих свалках, по которым он вслепую бродил...