Вершители. Книга 3. Тень Чернобога
– Еще раз скажешь «высочество» – дам в нос, – и для верности покрутила кулачком у ее лица.
Фотина вытаращила глаза, похлопала пушистыми ресницами, прошептала:
– Ой, боязно. Заругают меня… А как звать прикажете тогда?
– Не «прикажете», а «прикажешь», – Катя легко позволила поймать себя в ловушку, нахмурилась и тут же исправилась: – «Скажешь»… Короче, я тебе не хозяйка и не госпожа, поняла?
Яркая девчушка подобрала широкую юбку, юркнув под Катиным локтем к двери.
– Ну, скажем, ни хозяйкой, ни госпожой ты мне и вправду не являешься, – резонно ответила она, оказавшись на середине комнаты, – я же не рабыня какая восточная. Я здесь работаю, служу, так сказать… К тебе приставлена, помогать во всем должна: советом ли, делом ли. Кушанья вон приношу-уношу. Стараюсь как могу. Только больно ты строптивая, – покачала она рыжей головой, взглянув на Катю с осуждением, – невозможно прям работать. Жуть как сложно.
Царевна взяла с подноса яблоко и с хрустом отгрызла кусок. Пока жевала – думала, а Фотина за ней наблюдала. Она так и стояла в паре метров от дверей, застыв вполоборота.
– Не строптивая я, – проговорила наконец Катя, – но непривычно мне здесь, понимаешь? – Она сделала шаг к рыжеволосой собеседнице и в упор на нее взглянула. – Словом перемолвиться не с кем.
Девица покачала головой, закатила глаза. Расправив юбки, аккуратно опустилась на пол, прямо на ковер:
– Так бы сразу и сказала!.. Спрашивай, что там тебе узнать надо. Или про кого… – девчонка лукаво усмехнулась.
Катя не ожидала, конечно, что ей так легко удастся сломить оборону своей помощницы, и чуть было не растерялась, но постаралась поскорее сформулировать хотя бы первый вопрос, чтобы та не успела передумать. Недолго думая, дочь Макоши плюхнулась рядом с ней на ковер, бросив надкусанное яблоко на поднос. До подслушанного родительского разговора она бы стала расспрашивать Фотину о правилах и обычаях Раграда, о том, почему здесь так пустынно, что за технологии стоят за привычными вроде бы вещами. Но сейчас все ее мысли оказались захвачены странным происшествием, о котором она только что узнала, – кражей отцовских дневников.
Но не признаваться же, что она подслушала разговор… Как спросить-то?
– Что у вас тут на днях произошло интересного? – решила она начать с простого вопроса.
Девчонка насторожилась, искоса поглядев на пытливую подопечную.
– А чего произошло? – ответила горничная вопросом на вопрос и прищурилась.
Катя поняла, что краснеет. Но отступать уже некуда, пришлось фантазировать и додумывать.
– А шум чего такой был и ратников во дворец, наверное, целая сотня набежала? – Катя незаметно скрестила пальцы, чтобы не проколоться.
Фотина вздохнула.
– Да не было никакой сотни ратников. И шуму не было. Врать мне не надо, хорошо?
Катя покраснела еще больше, ее бросило в жар, даже ладони вспотели. Она пробормотала неразборчиво: «Не вру я», – и опустила глаза.
– Вот-вот. И краснеть тогда не придется.
Она замолчала. Катя изучала занятный завиток на ковре и ругала себя за то, что так опрометчиво испортила отношения с горничной и потеряла единственный источник информации. Можно же было поделикатнее, поосторожнее. А она напролом, черный морок ее словно попутал.
– Вор пробрался в государевы покои, – вдруг тихо проговорила Фотина.
Катя встрепенулась:
– Как – вор? Здесь же охраны тьма-тьмущая… – она придвинулась ближе.
– А не простой вор, не из смертных, – в рыжих косичках полыхнуло солнце, – но и не сильно, видать, опытный, наследил много.
– Рассказывай, Фотина, что ты знаешь! – взмолилась Катя, для верности схватив собеседницу за запястье. – Мне очень-очень надо знать все подробности!
Та руку освободила, проговорила строго:
– Зачем тебе это, не знаю. – Расправила еще раз и без того красиво лежащие юбки: – Вообще-то тебе говорить не велено, не желают государь с государыней тебя волновать, – начала она противным голосом всезнайки, но посмотрела на несчастное лицо Кати и вздохнула, – но ты, видать, уже и так что-то знаешь, одним словом больше, одним словом меньше – беды не будет… Слушай!
Она придвинулась к Кате так, что их головы соприкасались, а дыхание сливалось в одно.
– Неделю тому назад, в прошлую пятницу, значит, Рослава, царёва горничная, убирала в его кабинете, естественно, в присутствии главного стражника. Вот, значит, вытирает она пыль с глобуса, большого такого, древней работы, не волхвовской, но все равно государь его бережет.
Катя насупилась, посмотрела на часы:
– Не отвлекайся, о главном говори.
– Ну вот, тут смотрит, а глобус-то открыт! – Фотина выразительно округлила глаза. – Он, оказывается, внутри полый был, а в нем государь бумаги секретные хранил. Рослава, конечно, не знала, что это тайник его, и спугалась сильно, как крышка-то отвалилась в сторону, позвала стражника в свидетели. Тут государь-то и зашел в кабинет. И увидел, что глобус пуст. А как увидел, стал белее снега. Рославу прогнал. Сказывают, вдвоем с государыней темным мороком окутали кабинет и узнали, кто глобус тот открывал. Оказался колдун сиамский.
– Сиамский?
– Ну, с личиной, значит, ложной… Подробнее не скажу, ибо не ведаю. Они весь его путь проследили, по следам, пока те не остыли, и выяснили, что вышел он из тайного хода, из шкафа в кабинете государыни. Шкаф, видать, у нее тоже чародейный, волхвовской…
– А дальше? Куда колдун делся? – Катя поглядывала на часы – вот-вот придется бежать на урок к Митру.
– Дальше не ведаю, – покачала головой Фотина. – В погоню за ним семь стражников отправились, да вернулись ни с чем…
Катя задумалась.
– А что похищено? Что говорят?
– Откуда ж я знаю?! – всплеснула она руками. И тут же придвинулась, чтобы прошептать: – Говорят, личные дневники государя, с тайными волхвовски́ми секретами… Которые он собирал по всем городам и весям да которые от батюшки ему достались. – Она вздохнула, тревожно закусила губу. – Ой, беды не миновать, когда вече о том проведает…
– А что это такое – вече? Совет какой?
– Да, в него входят главы всех родов земель подлунных.
Катя кивнула, но ничего не поняла и решила, что надо будет обо всем этом разузнать на уроке подробнее, волхв Митр будет только рад, если она про государственное устройство начнет допытываться. И тут ей в голову пришла мысль, от которой сердце рухнуло в пятки.
– А что эти главы сделают, если… – Катя сглотнула, – если узнают про пропажу?
Фотина посмотрела на нее строго:
– Я, конечно, ничего не знаю, я в государевы бумаги не смотрела… Но Рослава успела услышать, что в дневниках тех – ключи от всех миров. Если вора того найти не удастся и пропажу не вернуть, то дело плохо. Старшие в родах будут отсекать ту параллель временную, в которой оказались бумаги, и смыкать ее…
– Это как?
Горничная хлопнула в ладоши:
– Схлопывать. Чтобы уничтожить всё, что в ней.
Катя округлила глаза, почувствовав, как по спине побежал ледяными иглами страх.
– Уничтожить? Всех, кто там живет?
Фотина вздохнула, посмотрела на нее с опаской:
– Миры наши вроде слоеного пирога: плотно-плотно смыкаются, да не вливаются в один. Если не вернуть такую опасную вещь, как государевы дневники, из мира людей, то вече, вернее всего, решит отсечь его, будто кусочек подгнившего яблока.
Но это все одно плохо, потому что через дневники эти тот мир, даже отсеченный, связан с государем. А потому его, вернее всего, силы лишат да прогонят, чтобы сила дневников навеки пропала и до нашего мира не добралась.
– А что с миром людей тогда станется? – Катя с замиранием сердца ждала ответ.
– Ничего не случится, но вече может сделать временной карман, петлю, внутри которой прошлое станет будущим и наоборот.
– Что-то вроде кольца? Без начала и конца?
Фотина кивнула:
– Именно так. Все, кто окажется внутри, будут забыты, а значит, и выбраться оттуда не смогут. Ведь главная нить, что связывает миры, – общая память. Отсеченный мир постепенно истончится и рассыплется в прах.