Сердце в подарок (СИ)

— Всенепременно снимем, — Клара с чистой совестью утаскивает последнее лакомство и, слизывая с пальцев липкое варенье, деловито уточняет: — Какое хоть проклятие? И с кого?
Я мнусь всего мгновение, а потом выпаливаю:
— Любовное. Эдвард
— М-м-м…
Небрежным движением стряхнув крошки с халата, она некоторое время молчит, пережёвывая, а я нервно разминаю пальцы в ожидании вердикта.
Клара терпеть не может Эдварда. С её обостренным чувством справедливости, она сама бы прокляла рыжего пару-тройку раз. Но ей нельзя. Кровная клятва, связавшая чёрных магов королевства, уничтожит раньше, чем наложенное проклятие войдёт в полную силу.
— Ладно уж, помогу, — цедит нехотя наконец. — Но только ради тебя. И, прости, на твоём месте, я бы вообще с ним не связывалась. Как по мне: смерть лэда Тьера-младшего была бы прекрасным исходом для вас обоих.
— Клара! Это жестоко!
— А позорить тебя не жестоко?
Прикрываю глаза. Мне просто нечего сказать. Да, Эдвард поступил низко. И не только тогда, в прошлом… Но это не значит, что его нужно убить. Всё же смерть — слишком суровая кара.
— Может, скажешь ещё, что простила? — едко хмыкает Клара, и я качаю головой. — Нет? Тогда зачем, Мири?
— Долг жизни.
— Что-о? — Кларины глаза становятся размером с блюдце. — Сумасшедшая! — шипит она: — Совсем сбрендила от любви?
— Нет! — выкрикиваю, глотая слёзы обиды: Кларины слова режут по живому. — Нет! Нет! — повторяю срывающимся голосом: — Я не люблю его больше! Не люблю, слышишь!
Горло сводит, я вся дрожу. Крепко обхватываю себя руками, защищая от несправедливости, и бросаю зло:
— Моя любовь умерла давным-давно. А долг жизни бессмертен. Тебе ли этого не знать? — Лицо Клары темнеет. — Я не хочу, чтобы мои дети…. Да, Клара, дети! И не надо так смотреть! Когда-нибудь я выйду замуж и буду счастлива всем назло! И я не хочу, чтобы мои дети или, не дай боги, внуки несли это бремя. Не хочу быть вечно связанной с семейкой Тьер.
— У-у, как всё запущенно, — Клара картинно прикрывает лицо руками. — Мири, тебе никто не говорил, что ты дурочка? Тогда я скажу. Так вот, ты — дурочка! Вовсе не обязательно связывать себя долгом жизни с этим…
— Это не мой долг.
— Тогда, хоть убей, не понимаю…
— Длинная история.
Клара многозначительно смотрит сквозь щели в разомкнутых пальцах, покачивает головой и кривит губы. Хотела бы я всё рассказать, но это действительно не моя тайна.
— Глупая, глупая Мири!
Голос Клары печален. Она вздыхает шумно, встаёт и идёт к секретеру. Шуршит бумагами, поскрипывает ящичками, ругаясь вполголоса. Затем с непроницаемым выражением кладет чистый лист и перо.
— Рисуй.
— Что? — Недоуменно хлопаю глазами.
— Рыжего своего рисуй. И проклятие его. Перо зачаровано, само меняет цвет. Только вспоминай точнее, это важно.
  
Глава 4
 
— И кто тебе сказал, что это — любовное проклятие? — ехидно вопрошает Клара, бесцеремонно заглядывая через плечо, пока рука быстрыми штрихами набрасывает поясной портрет Эдварда, стараясь не упустить ни одной детали. — Неуч, наверное, — резюмирует подруга ворчливо и отходит. — Боги, сколько папа бьётся с этими одаренными болванами, а они всё равно не могут отличить любовное проклятие от энергетической привязки.
— Ну, прости, академий не оканчивала, — в тон ей отвечаю и зачем-то оправдываюсь: — В первый раз было больше багряного, а зная рыжего…
— Ладно уж, — она снисходительно машет. — Я бы тоже решила, что это привязка на вечную любовь, но смотри…
Клара быстро тыкает пальцем в середину листа, туда, где я изобразила сердце Эдварда и чёрно-красную кляксу.
— Это паучье заклятие. Энергетический паразит, высасывающий магическую силу для своего хозяина.
— Но ведь рыжий не маг…
— Да-а… — Кларин отточенный ноготь неспешно двигается по рисунку, — но это… — она вновь стучит по заклятию, — не мешает ему собирать чужую силу.
— А над головой?
Ещё несколько томительных секунд мой рисунок пристально изучают и нехотя роняют:
 
— Хм, действительно, любовное.
— Значит, всё-таки не неуч? — не отказываю себе в маленьком удовольствии поддеть.
— Недоученный неуч, — царственно признают, спуская меня с небес на землю.
С Кларой легко. Не нужно изображать, можно быть просто собой. Говорить и делать, что думаешь, а не то, что положено этикетом.
Может, поэтому её не принимает даревский высший свет. Он не любит, когда кто-то столь дерзко выделяется. А уж Клару — с её простыми манерами, привычкой говорить правду в лоб, да ещё и с вопиющим внешним видом — просто не выносит.
Подумать только, благородная девица… и обстрижена до плеч по эрнадской моде как какой-нибудь неразумный мальчишка.
Но подруге с её худощавым телосложением и живым лицом очень идёт. Её чёрные тугие кудряшки задорно обрамляют остренькое личико, подчеркивая тонкость черт и тёмные выразительные глаза. Я и сама хотела бы быть столь свободной и уверенной, но… я не Клара.
Та плюет на общественное мнение, полагаясь только на собственное чутье. Вольная пташка. А лэд Вальд всячески потакает прихотям дочери, вопреки сердобольным советам неравнодушных. Чёрный маг на службе короля сам себе на уме. Впрочем, как и все ему подобные.
— И кто придумал, что девушкам нельзя обучаться в академии? Вот ты, Миранда, одна из лучших лекарей в королевстве. Не спорь! — с жаром восклицает Клара, и я послушно смыкаю губы. — Но твой удел — любовные проклятия и простуды. Зато какой-нибудь неуч с дипломом. Да, да, не надо закатывать глаза, Мири, я знаю, кого выпускают творить добро и справедливость из этих стен. Так вот, какой-нибудь неуч, помахивая бесполезной бумажкой, мнит себя великим магом. А на деле, — она небрежно сдувает невидимый мусор из щепоти, — пшик!
— Меня всё устраивает и без диплома, — привычно усмехаюсь.
Невозможность законно изучать магические науки сводит Клару с ума. Хотя ей не на что жаловаться: лэд Вальд не отказывает в знаниях. Но сам факт такой несправедливости бесит Клару безмерно.
— Он тебе и не нужен. Ты видишь проклятия, видишь саму их суть, а не просто снимаешь симптомы. Но, признай, этого мало.
— Будь моя воля, я б хотела вообще не иметь дара.
— Ах! — сдавленно выдыхает Клара, оседая на диван и хватаясь за грудь. Пару минут она очень натурально изображает сердечный приступ, но потом «воскресает».
— Если что, я этого не слышала, — тычет в меня пальцем и фыркает негодующе: — Выдумала ещё — не иметь дара! Вот представь: проклянут меня и к кому бежать? А?!
Я возвожу глаза к потолку и искренне надеюсь, что предательская улыбка не расползётся за пределы плотно сжатых губ. Мою хитрость с легкостью разгадывают и удостаивают сурового взгляда:
— А я всё вижу! Думаешь, чёрную ведьму нельзя проклясть?
Нет? То есть да! Послушно мотаю головой.
— То-то же! Ты — моя гарантия на будущее, — важно кивает Клара и вскидывает ладони, вставая: — Не питай иллюзий, дитя. Придет день, и я призову тебя…
Кхе-кхе, что?!
— Не веришь? — Хитро щурится и беззаботно отмахивается. — Ну и ладно. Потом не говори, что я не предупреждала. Но вернёмся к нашим баранам. Ох, прости, проклятиям, — спохватывается «актриса», по достоинству оценив высоту, на которую взлетели мои брови. — Отдай, мне нужно подумать…
Она деловито выхватывает портрет у меня из рук и снова плюхается рядом. Посидев минутку, резво вскакивает и начинает кружить по комнате.
И пока Клара расхаживает по гостиной что-то монотонно бубня под нос, я, сама того не желая, прикрываю глаза, оживляя в памяти рисунок.
 
Эдвард вышел на удивление чудно: волшебное перо передало не только проклятия, но и тёплый блеск синих глаз, и рыжие задорные завитки, и легкую добрую улыбку на губах. Он улыбался как раньше: светло, открыто, искренне.
Ох, рыжий, рыжий…
Кто же ты? Неисправимый повеса, бесчестный распутник или человек, совершивший ошибку.