Человеческое, слишком человеческое (СИ)
— Да, они такие.
Разговаривать с немкой мне не хотелось совсем. Вот совсем-совсем.
— Терпеть не могу этого — только появляются новые буфера в поле зрения, и сразу же начинается слюноотделение.
Я думал. О многом. И о том, что я теперь самый крутой парень в управлении, и о том, что соваться даже с мелкой просьбой теперь к парням не стоит, и о том, что наглая стерва только что озвучила мои собственные мысли.
— Слушай, Аска, — сказал я с досадой. — Вот зачем ты это сделала, а?
— Сделала что?
— Вот это все: я, мать вашу, центр вселенной, а этот Икари — он мой, и он круче вас всех, потому что…
Сорью без улыбки смотрела на меня, и ее голубые глаза были совсем не радостными.
— А что тебе с этого?
— Что мне с этого?! Да ты что, издеваешься?
— И не думаю.
Я добил координаты в автопилот, ткнул штурвал и обернулся к ней:
— Аска, видишь ли, я с этими людьми работал. И работаю. И буду работать. А ты приехала и уедешь, а я…
— А ты останешься. И как был до моего приезда одиночкой, так им и будешь.
Она отвела взгляд и смотрела в окно — на оживший промороженный город. Там осыпался иней, почти снег, таял уже на нашем уровне в горячих потоках машин. На лице у немки блуждала какая-то тоскливая полуулыбка, а вот глаза были серьезными. Убийственно прямо серьезными.
— Они тебе не ровня, а то, что ты на них оглядываешься якобы — это твоя маска. Ведь ты коллег ненавидишь в душе. Просто за то, что они делят с тобой твою работу. Я ведь права, Синдзи?
Аска могла бы и не спрашивать — уж на лице то я все отобразил. Когда тебе одним взмахом ножа вскрывают гнойник — о да, выражение лица становится красноречивым. Особенно если хирург забыл тебе сказать, что он и без тебя знает, где этот чертов гнойник.
— А у тебя и в самом деле нет девушки?
— Нет, — сказал я, грубо отбирая управление у недовольно визжащего виртуального интеллекта: машина уже выруливала на парковку Токийского университета.
— Странно.
Ну надо же, какой задумчивый тон, подумал я. Внутри все еще звенело тупое недоумение («откуда она это все обо мне знает?»), но разобрать интонации у мозга уже получалось.
— Что тебе странно?
— Мне показалось, — ответила Аска и открыла свою дверцу.
Потом выясню, что ей там показалось. Мы стояли у огромной витой башни, которая росла из крыши модуля в окружении более мелких товарок. Переходы на разных уровнях объединяли невесомые полупрозрачные здания в один комплекс, и только первый уровень университета кто-то решил стилизовать под мрачные, почти европейские сооружения — со стрельчатыми окнами, лепниной и непременными картушами с мудростями по-латыни.
Полиции у входа оказалось много, но, как и было написано в резюме от капитана, систем экспресс-биометрии тут не водилось. Значит, стоит однозначно тут потереться.
— Что делать будем? — деловито полюбопытствовала Аска, осмотрев толпы шатающихся студентов. — Какое-то мероприятие?
— Отойдем.
Я взял ее за локоть и увел на боковую аллею, усаженную искусственными кустами. На листьях минеральной пылью осел иней, на лавке неподалеку парочка что-то изучала в КПК и весело хихикала, а откуда-то из зарослей доносились томные беседы. Но в целом тут поспокойнее.
— Открытая лекция ведущего специалиста «Ньюронетикс» — доктора Рицко Акаги.
— Той самой? — Аска прекратила зябко ежиться и нахмурилась.
— Ага. Ее первое появление вне производственных зон фирмы за два года. Университет заплатил сумасшедшие деньги за ее спецкурс. Который и начнется после лекции.
— Наши синтетики должны на нее охотиться?
Я кивнул: это был правильный вопрос с вроде как очевидным ответом. Строго говоря, скорее, можно назвать причину, по которой Евы НЕ должны на нее охотиться. Как-никак, почитай, создатель искусственных людей, и уж какие с ней могут быть счеты у слетевших с нарезки «детишек» — черт поймет. Но было тут еще одно «но», и Аска вдруг щелкнула пальцами:
— А, стоп. Это не она сболтнула три года назад по поводу монополизации рынка Ев?
— Ага, — кивнул я, осматриваясь, и понизил голос. — То есть она в нашем списке потенциальных жертв.
— Ну, это если есть этот заговор.
— Точно. Если он есть. Пойдем.
— Осуществим вооруженное, так сказать, присутствие.
Полиция была не слишком довольна нашим появлением, так что Аска с явным удовольствием демонстрировала им свой кулак чуть ли не на каждом повороте. Я же скучающе озирал окрестности и понимал, что захоти сюда пробраться Ева — ее ничто не остановит: всеобщая толчея, мало охраны и огромные бреши в системах наблюдения, не иначе спудеи сами скручивают «лишние» камеры и сенсоры.
— Дерьмо тут, а не обзор, — сказала Аска, изучив лекционный зал, уже забитый слушателями. — Расходимся.
Я подумал: логика тут была, и открытые зрительские галереи на уровне второго этаже добавляли плюсов предложению Аски. Кивнув, я показал ей, где займу свое место, и пошел протискиваться в толпе. Слушатели, разинув рты, крутили головами в поисках незанятых кресел, так что маневрировать становилось все труднее. Парочки, «троечки», неизменные обалдуи с плеерами, нагловатые субкультурщики всех мастей — вузы, кроме военизированных, все на одно лицо. Это многоглазое лицо сейчас весело скалилось и пыталось сосредоточиться, тем паче, что в районе подиума показалась администрация — какие-то седовласые ученые мужи, подтянутый молодняк из управленцев…
Не то. Я встал у ниши, бесцеремонно выгнав оттуда парня с камерой. Меня напрягало все — и то, что никто не обращает внимания на меня — на меня, столь непохожего на завсегдатаев лекций и студенческих столовых. И то, что ко мне ни разу не подошла охрана с предложением предъявить и предоставить. И то, что тут чертова прорва людей в капюшонах — кенгурушках, пайтах, даже дождевики некоторые не поснимали. И то, что я бы поставил одного снайпера — Винса, например, — вон туда, а к тому входу стоило бы нагнать полицейское мясо, просто, чтобы закупорить такую брешь.
Это отчаяние — отчаяние и паника. Я вдруг остро осознал, что почти бессилен, случись тут что.
— Попрошу внимания!..
Начинается. В сторону это все. Потом сопли пожую.
Хорошо, хоть не театр, свет не гасят. Я поискал Аску и обнаружил ее на крайне удачной позиции: она перекрывала два входа сразу, могла видеть три четверти галереи надо мной и почти весь зал. Собственно, было бы глупо ожидать от лучшего европейского оперативника неумения «видеть» пространство. По сути, при наших скоростях схватки выбор стартового положения — это почти половина дела.
Почему-то хотелось надеяться, что Аска сейчас выставила мне схожую оценку.
Рыжая, на взгляд непосвященного, откровенно скучала, скрестив руки под грудью. К ней охрана уже подкатывалась, но это только потому, что кобура за спиной разве что студентам могла показаться каким-то экзотическим рюкзаком.
— …сегодняшний гость нашего университета — профессор Рицко Акаги.
Аплодисменты.
Черт побери, аплодисменты. Я провалился в этот грохот, доводя свой слух до изнеможения, — что-то было не так, что-то уже, мать его, пошло не так, какое-то лишнее движение, неправильно звучащее. Я краем глаза видел идущую по помосту невысокую блондинку — слишком яркие волосы, чтобы быть натуральными. Я видел Аску, скуку которой сдуло как ветром — рыжая крутила головой, скупо обстреливая взглядом зал. Я видел каждую черточку на лицах студентов, их руки разбегались и встречались, издавая глушащую меня дробь.
Я видел все — кроме главного.
Тень скользнула в углу и стремительным рывком побежала по карнизу галереи прямо над головой Аски — в ее мертвой зоне.
— На землю! ВСЕ!
Я выхватил оружие, уже слыша стрельбу. Идиоты. Чтобы попасть по синтетику, надо разучиться стрелять по человеку, потому что… Потому что. Ева текуче шла, глотая метры, а пули, кроша лепнину, ложились за ней или перед ней — и ни одна еще не попала. Я на выдохе спустил курок.
Сразу пять раз.