Человеческое, слишком человеческое (СИ)

Убедившись, что никто не получил серьезных травм, я наклонился через стойку и с трудом вздернул бармена на ноги.
— Где новенькая?
Тот что-то простонал и снова залился слезами, так что я просто отобрал у него ключи от внутренних помещений и опустил страдальца назад на пол. Судя по индикатору заряда на ремешке, я смогу еще раз всех положить, если понадобится возвращаться тем же путем.
Я взобрался на танцевальную сцену и пинком распахнул дверь в коридорчик — к гримеркам стриптизерш. Тут было довольно темно и слегка влажно — сказывалась экономия хозяина на кондиционировании. Где-то там, в скудно освещенном лабиринте, жилая комната беглянки — как там ее? Хикари, что ли. Я вынул из кобуры пистолет и поднял оружие перед собой. «Передний курок или задний? Задний или передний?» Я положил палец на спуск огнестрельного ствола: на дистанциях коридорной пальбы 357-го мне хватит с лихвой. Тревога билась в голове, все казалось, что вот-вот выскочит из-за дверей нормальная живая девчонка, и я — на рефлексах — продырявлю ей голову. Невзрачное большеглазое личико Евы горело на сетчатке, как выжженное, и я убеждал себя, что не выстрелю ни в кого, кроме нее, что я профи, что я…
— Ты кто та… Ай, не стреляй, пожалуйста!
Поле зрения рывком дернулось с первым же звуком голоса — и над стволом появилось бледное лицо с огромными наклеенными ресницами. «Не она».
— В комнату, быстро.
Шептать и разговаривать знаками уже нет смысла. Для Ев, которые не поддаются действию «пенфилда», его волны звучат как тревожный звон. Так что сейчас моя мишень или рванет на меня — что плохо, или к запасному выходу — что еще хуже.
Стремительная тень с грохотом выбила дверь и зигзагом ушла за угол — я даже деталей не рассмотрел толком. Кажется, она в трико, темноволосая. И все. Я ринулся за ней, выбрасывая из мозгов все остальное — так двигаться может только Евангелион. Будем считать, что я только что получил санкцию на уничтожение.
— Стоять! — заорал я на ходу и услышал в ответ свист внешней двери: беглянка покидала подсобки клуба через задний ход. Серые стены, лампы, провалы комнат пронеслись мимо, и я успел влететь в сужающийся проем раздвижных дверей.
И попал на внешнюю галерею.
Я смутно понял, что оказался во внутреннем «колодце» модуля — технической шахте с несущими растяжками, огромными трубами, кабелями и прочими сложностями жизнеобеспечения. Кто разрешил мудакам делать сюда выход из кабака — вопрос отдельный. В «бездне» можно все.
Заметив движение слева, я рванул туда — сквозь вонь и выхлопы пара из труб. Модуль дышал сюда, внутрь себя, и я сейчас несся сквозь эту гнилую отрыжку по ржавой технической галерее. Думать о состоянии лееров не хотелось, и я просто решил для себя, что буду жаться к стене. Комки теплого пара, какие-то вспышки в гуще проводов, гул, грохот шагов, смрад — мирок моего восприятия стал размером с комнату, а в легких рвались гранаты, маленькие, но явно осколочные. Самое противное, что Ева лишена обоих неудобств.
Тень впереди легко прыгнула — почти на полтора своих роста — и вцепилась в провода, карабкаясь на галерею уровнем выше. Я тормознул, срывая каблуками с пола кожуру влажной ржавчины, и прицелился.
Выдох.
Эхо выстрела мгновенно утонуло в глухой вате колодца, но Ева потеряла скорость подъема — и туман у ее плеча окрасился багровым облачком. И тут я ошибся — замер, полагая, что сейчас раненный синтетик сорвется и кинется на меня. Вместо этого стриптизерша бросила тело вверх и исчезла за краем верхней галереи.
«Что ж. Вот оно как».
Я сместил палец к переднему курку и дернул пистолетом, проводя стволом поперек верхней галереи, а потом — несколько раз — вдоль. Брызги расплава, искры, кривые линии, перечеркнувшие гнилое железо…
Куски разрезанного металла с грохотом посыпались вниз — часть их даже пробила тот уровень, на котором стоял я. Да, лазерный модуль P.K.D. сегодня уже больше не выстрелит, но Ева Хикари сейчас висела на одной руке, цепляясь за край обвалившейся галереи, и эта рука сейчас же оказалась на прицеле.
 
Ба-бах.
Тяжелая пуля почти раздробила кость, и синтетик упала вниз.
Ну вот и все — то есть, совсем все. Я подошел к слабо шевелящемуся телу. Мне надо успеть забрать пробу костного мозга, пока объект еще функционирует, пока не началось разложение, искажающее картину. Дополнительные премиальные еще никому не мешали. А еще мне надо поскорее еще раз убедиться, что передо мной — не человек, не мой очередной кошмар.
Удар ноги прошел по касательной — то ли Ева уже отключалась, то ли мои рефлексы оказались быстрее позорно медленных комплексующих мозгов. Меня всего лишь впечатало в мокрую стену — ребра и позвоночник раскололо болью, воздух одним выдохом покинул легкие, и колени моментально стали ватой.
«О дерьмо…»
Я выбросил руку с пистолетом и, не целясь, разрядил барабан в размытую от багровой боли тень — и опоздал. Изрешеченная тварь сбила меня с ног и бросила на пол.
При этом даже не упала сама — хотя обе руки болтались плетями, а в груди красовались две дыры. «Пять-восемь секунд, — понял я, — больше у нее нет». Фигура в облегающем трико нависала надо мной, кровь заливала ее руки, алое пятно расплывалось по животу, а она стояла и смотрела. И я смотрел — снизу вверх.
Она учится. Умирая, наблюдает за поверженной жалкой тварью, которую не успеет добить — ни при каком раскладе. Осознает ли она, что отключается? Да, осознает. И боль она чувствует.
«У нее на лице веснушки», — понял я, глядя, как оседает ликвидированная «ноль-ноль».
Я поднялся на гудящие ноги и полез в карман — не за экстрактором. За сигаретами. Пятьсот лишних кредитов не возместят столько нервов, сколько я сэкономлю, слегка передохнув.
— Икари.
Я поднял голову. Сидел я на ступеньках «Яблока», вокруг плясали синие огни патрульных ховеров, а надо мной возвышалась капитан в расстегнутом длинном плаще. Она посмотрела на меня, вздохнула и присела рядом, подобрав полы одежды. Я кивнул и пошевелил на пробу перебинтованными руками: оказывается, падая, я успел пробить себе обе ладони осколками.
— Держи. Техники перезарядили батарею.
Она протянула мне пистолет.
— Ага, спасибо.
— Как ребра?
— Вроде целы.
Из раскрытых настежь дверей доносилась все та же мелодия, которая играла там, когда я вошел. Там кого-то опрашивали, кто-то кого-то ругал — меня, должно быть. По крайней мере, бармен уже порывался в меня плюнуть, когда его выводили копы. Я поднял взгляд. За оцеплением в тесном переулке столпились зеваки, уже грубо намалевали плакат «Убийцы машин — убийцы людей», там кричали что-то оскорбительное, и двое офицеров полиции, переглянувшись, пошли туда, кладя лапы на кобуры.
— На твой счет управление перевело сорок восемь тысяч двести. Триста кредитов удержали за использование «пенфилда», еще тысячу — за стрельбу в коммуникациях.
Я тупо кивнул и сунул в рот уже изрядно помятую сигарету — третью за полчаса. Мозги не варили. Кацураги поднесла мне огонь и потрепала по плечу:
— Зато муниципальные копы накинули пятьсот монет.
«О, ни фига себе. Да я богат».
— В баре нашли крупную партию «синей смерти», а в ней — зашкаливающее количество опиатов. И лабораторию. Манаяма доволен, как не знаю кто. Они полгода источник этой дряни искали.
Капитан хлопнула меня еще раз по плечу и встала.
— Ладно. Садись в ховер к парням из полиции и отправляйся-ка ты отдыхать. Завтра жду на работе.
— Да, спасибо.
Интересно, думал ли я о чем-то? Наверное, да. Точно о чем-то несущественном и еще — представлял, как стоит надо мной уже полудохлая Хикари. Любая древняя модель — хоть руки ей отстрели, хоть ноги — кинулась бы на зубах, на бровях, но перегрызть мне горло. И сколько я их перебил, пользуясь этой слабостью — не пересчитать. Эта же стояла и умирала. Стояла и умирала.
 
— Старлей, прыгай к нам.
Опять поднимать глаза — а мне ведь так хорошо думается ни о чем. Надо мной возвышался лейтенант полиции в «экзо» высшей защиты. Хорошая модель, даже маршевый ранцевый двигатель есть, ей точность движений поизящнее, чем у бочки, — и самое оно против Ев было бы.