Человеческое, слишком человеческое (СИ)
— Это я. Присаживайтесь. Вы… — я порылся на столе, разыскивая ее дело, но она протянула свой пропуск. Ладошка у нее была как она сама — маленькой и тонкой.
— Мана Киришима.
Я поднял глаза и мысленно обругал себя болваном. Конечно, на экране и в реальной жизни люди выглядят очень по-разному, но уж я-то обязан был узнать ее. «А» — я ее фанат, «Б» — у меня, извините, профессиональная память. Должна быть, во всяком случае. А еще я читал протокол ее опроса. С ее именем. Черт, черт, черт…
— Прошу прощения, Киришима-сан, не узнал вас сразу, — промямлил я, ругаясь, на чем свет стоит. Ну что за идиот? У тебя в кабинете твоя утренняя мечта, а ты тут сопли разжевываешь с причмокиванием…
На измученном лице появилась бледная улыбка.
— Меня редко узнают, старший лейтенант.
«Еще бы», — едва не сказал я вслух. Не знаю, как эта ведущая обычно выглядит вне эфиров, но сейчас она была бледной тенью своего обычного бойкого обаяния.
— Хм. Жаль, конечно. Да. Вы понимаете, что вас пригласили по убийству на телецентре?
Мана вздрогнула и прикрыла рот ладошкой. С трудом поборов острое желание обнять ее, я изобразил участливое дружелюбие.
— Простите, что напоминаю. Уверяю, не буду вас заставлять все вспомнить. Мне просто надо кое-что уточнить.
Девушка кивнула и жалобно на меня посмотрела. Я ее, конечно, понимал. Убийство на твоих глазах травмирует, а если убивает Ева — не-человек, похожий на человека, — это остается навсегда и приходит в кошмарах. Сумасшедшая текучая пластика, полное безразличие и холод. Почему-то эти твари именно в убийствах раскрывают свою ужасающую сущность. Может потому, что в основе всех поколений их контуров — контур солдата и убийцы, их первого предназначения.
Я все понимал, и она была милашка «обними-меня», но я — блэйд раннер. А жизнь — дерьмо.
— Киришима-сан, скажите, как Евангелион держал нож?
Девушка напряглась, подняла руку, сложив кулачок, и слегка согнула запястье.
— Вот так, кажется. Но я… Могу ошибиться, все было так… Так быстро.
Обратным, значит, хватом держал. Босяк, ей богу. Или спецназовец. В любом случае, только несколько версий базового обращения с оружием включали ножевые приемы этого типа, и найти прошивку, в которой содержались техники обратного хвата, будет легче. Значит, вычислю, кто именно из беглецов отметился там.
— Спасибо, Мана… — задумчиво сказал я, растирая подбородок. — Ой, простите.
— Да ничего, — девушка мило махнула ручкой и улыбнулась. — Так даже привычнее.
— Гм. Да. Благодарю вас. А почему Ева задержался над телом Миямото?
Мана подозрительно заморгала: я произнес ключевое слово «тело», назвал имя покойного, и сейчас будут слезы.
— Я… — она зашмыгала носом и взяла-таки себя в руки. — Я не поняла.
«Нет, ну какое солнышко, а?»
— Ясно. Тогда постарайтесь описать — как можно точнее — как выглядел Евангелион в этот момент.
Она задумалась, серьезно глядя куда-то мимо меня, кулачки девушки то сжимались, то разжимались. На такое можно смотреть вечно, однако я готов был уже поторопить ее, когда Мана, наконец, ожила.
— Он как будто всматривался в лицо умирающего. И замер. Как… Как…
— Как окаменел, — подсказал я холодея, и девушка закивала.
«Ой-ей-ей… Да он же учился!» Я не понимал пока что ничего, — ни чему учился этот странный Евангелион, ни зачем, — но мне не нравились даже призрачные догадки. Евы никогда не интересовались трупом или тем, кто вот-вот станет трупом, их синтетические мозги безошибочно определяли, что живой гарантированно будет мертвым, и давали следующую команду — бежать, скрываться, убивать дальше. Видимо, версия «ноль-ноль» совсем-совсем иная. Понять бы еще — какая.
Самое печальное то, что на этот счет меня не просветят даже непосредственные создатели модели: начиная с версии «ноль-два» Евы самообучаются, и что дадут базовые контуры после внесения прошивок — чертовски мутный вопрос. Теоретически синтетик становится идеальным в своей сфере эксплуатации, практически же… Мда. Практически же к этому добавляется прорва спонтанных вещей.
— Простите…
Ох ты черт, я, похоже, задумался… Ведущая, которую никто не узнавал, смотрела на меня и решалась что-то не то сказать, не то спросить. Наверное, что-то вроде: «вы найдете его?» Или: «как это забыть?» Я свинья, я знаю, но все свидетели убийств поразительно похожи.
— Скажите, почему он не убил меня?
«Ээээ… А ведь ты себя ненавидишь, милая девушка из телевизора. За что?»
— Не знаю.
— Но… Вы же должны понимать!
Вот теперь она плакала — и совсем этого не осознавала. Просто слезы катились по ее щечкам, я смотрел на это, и мне становилось грустно. От того, что я не встану, не подойду и не обниму — и дело тут не в этике. Дело в мечте.
— Простите, Мана, этого не знает никто. Возможно, он не видел смысла вас убивать, возможно, не получил приказа, возможно — да что угодно. Может, перемкнуло синапс не тот.
Она всхлипывала и смотрела на меня, а я — на нее. Да, дорогая, увы, мы не всеведущи, мы толком не понимаем, на кого охотимся. Но и создатели Евангелионов не совсем в курсе, что они клепают. Так уж все сложно.
— Я могу идти?
— А? Да, Мана, конечно. Отдохните как следует и ни о чем не беспокойтесь. Мы обязательно найдем этого Еву.
Фразы рвали мне рот зашкаливающим объемом пафоса, и по ушам резали остро заточенные шаблоны, — но ей надо это услышать. Наверное. Мне так кажется.
— Спасибо вам, офицер.
Она встала, снимая с руки свой смятый плащик — модный, серебристо-блестящий плащик, каких тысячи и тысячи вокруг, и я встал тоже, провожая ее к двери. Вот так и шел, как дурак, несколько метров рядом с симпатичной ведущей — моей утренней фантазией, а она тоже шла, не вылезая из своих мыслей.
— Икари, вы не могли бы… Перезвонить мне, когда все закончится?
Я не сразу понял, что она протягивает мне визитку и в глаза смотрит безо всякого кокетства. Ну, почти без.
— М… Конечно. Я буду держать вас в курсе.
Она взглянула как-то странно на меня и вышла. С другой стороны, как еще на меня после этих слов смотреть? Я изучал маленький прямоугольник синтетического картона, упираясь ладонью в закрывшуюся дверь. «Перезвонить… Конечно, Мана».
Я рухнул в кресло, положил визитку перед собой и потянулся за свежим листом бумаги, но удовольствие мне снова испортили: в кармане ожил мобильник. Морщась от издаваемых звуков — финальная композиция какого-то аниме, кажется, — я вынул прибор и уставился на серый экранчик.
«Номер не определяется».
— Да.
— Сын.
Я взмок — моментально и весь, словно меня обдали из брандспойта. Вот уж этот голос я хотел слышать меньше всего. И благослови небо тех, кто надоумил меня купить телефон без видеосвязи.
— Отец…
— Ты ведешь дело по бегству с «Саббебарааха».
Это было утверждением, и это мне не понравилось. Мне вообще это все не нравилось. Паника. Это паника, паника…
— Веду.
Я соображал, прикидывая, что услышу после этой одуряющей паузы, и готовился к худшему. Ну, не знаю, что принято говорить в таких случаях. В фильмах обычно приказывают завалить дело, иначе произойдет что-то плохое. Мозги пытались деликатно намекнуть, что не стоит мне угрожать, что я могу сделать очень сложной жизнь корпорации отца, но… Но!
— Дополни свой список на уничтожение.
Я сглотнул.
— Дополнить?
— Евангелион Рей Аянами. Версия «ноль-ноль». Пропажа установлена сегодняшней ночью.
Я вспомнил алые глаза отцовской куклы… Просто вспомнил эти глаза — и ничего. К счастью, у меня в языке оказалось больше мозгов, чем в голове — с трудом соображая, я прибегнул к спасительной наглости.
— А почему заявка… Гм, не общим каналом?
— Заявка направлена, но этим делом займешься ты лично.
Ага, уже сейчас прямо. Понимаю, хочешь, чтобы я забогател на премиальных, чтобы я тебе еще спасибо сказал… Короче, давай уже, порадуй меня, за что такая честь — ликвидировать твою куклу?