Ведьмина кровь
Я записываю, а преподобный страстно диктует, меряя шагами кабинет и хрустя длинными пальцами, чтобы размять больные суставы. Он сочиняет на ходу, и его бледные глаза горят одержимостью, от которой продирает такой же мороз по коже, как от холода за окном.
— Зима все набирает силу. В бостонской гавани овцы замерзают насмерть. Волки наглеют день ото дня. Дети маются болезнями. Скотина мрет.
— Но ведь такое происходит каждую зиму?
— В этом году хуже, чем раньше, а в следующем будет еще хуже и так далее, пока снег не будет идти круглый год. Сейчас тысяча шестьсот шестидесятый, и нас настигли Последние Времена. До тысяча шестьсот шестьдесят шестого, Года Зверя, осталось недолго. Дьявол уже повсюду. Мы должны быть бдительными, чтобы не поддаться искушению. Только чистые душой, устоявшие против сатанинских соблазнов, будут достойны встретить возвращение Мессии.
Иногда он подходит ко мне, чтобы разглядеть, что я записываю. Его зловонное дыхание касается моей щеки и шеи, и я всякий раз борюсь с отвращением.
Он искренне верит во Второе пришествие и в то, что Царство Христово выстроится вокруг Бьюлы. Единственное, что его тревожит, — это что пришествие может случиться раньше, чем он успеет издать свою книгу. Мне кажется, он совсем сошел с ума.
72.
К поселку подкрался голод, и волки действительно наглеют, на этот счет Элиас Корнуэлл не ошибается. Ночью выпал свежий снег, а утром Тобиас показал мне следы на главной улице. Отпечатки передних лап — широкие, задних — узкие.
— Собачьи?
— Нет.
Стоявший рядом Нед брезгливо сплюнул, и плевок замерз на лету. Следы вели к дому собраний. Зверь явно задержался под рядом прибитых голов, а затем пошел дальше. У входа снег был окрашен желтым.
— Выразил свое отношение к нам, — усмехнулся Нед, обнажив тусклые зубы, измазанные кровью из воспаленных десен.
73.
Старшие дочери миссис Джонсон заболели, так что я часто провожу время у нее, помогая с младшими детьми. Но я не чувствую себя служанкой. Миссис Джонсон вот-вот рожать, и она попросту не может обойтись без меня. Кроме того, она к нам по-прежнему очень добра. Если бы не она, мы бы ели посевное зерно или голодали. Когда моя работа закончена и дети затихают, миссис Джонсон поит меня на кухне теплым элем со специями, угощает куском пирога и расспрашивает о моей жизни. Я рассказала ей, что могла, но она чувствует, что я недоговариваю.
Неловкое молчание повисало за столом каждый вечер, пока однажды она не спросила прямо:
— Ты говоришь о себе не всю правду, не так ли, Мэри?
Я не могу ей врать. Она такая добрая, такая заботливая, солгать ей было бы грехом.
— Лучше не спрашивайте.
Как об этом говорить? Да еще здесь.
Я вспоминаю слова преподобного: «Ибо я — Его наместник в общине».
«Ворожеи не оставляй в живых», — гремел он со своей кафедры.
— Кажется, я знаю твою тайну. Я тоже не всегда была такой, как сейчас. — Она глянула на меня, и к ее выцветшим глазам, казалось, вернулся цвет, синий, с фиолетовой искоркой. — В твоем возрасте со мною не было сладу. Как и ты, я росла с бабушкой. Отца не знала — он был солдатом. Мать поехала его искать, и больше никто ее не видел. Когда я повзрослела, страна была разорена войной. Вокруг творились беззакония, мы были растеряны и разобщены, и в город пришли злые люди, которые хотели на этом нажиться. Они якобы радели о борьбе с колдовством, а на самом деле лишь о награде. Затребовали двадцать шиллингов, чтобы истребить всех ведьм в городе, и объявили охоту, а я попала под подозрение. Бабушка к тому времени умерла, и слава Богу, что она этого не застала…
Она говорила, а меня охватили воспоминания, и кровь моя то закипала от ненависти, то стыла от страха.
— …Меня выслеживали, как дикого зверя, а когда поймали, то бросили в пруд, чтобы проверить, всплыву или нет. Но я была связана по рукам и ногам и не могла удержаться на воде, а если бы удержалась, меня бы вздернули как ведьму. И я утонула. Лежала на дне и смотрела на них снизу, сквозь мутную воду. До сих пор вижу их лица: они стоят полукругом и ждут, что будет. Но внезапно раздался всплеск — кто-то нырнул за мной. Меня обхватили сильные руки, и вскоре я очутилась на берегу. Это был молодой проповедник, который ехал в свой первый приход. Он пришел на шум и крики, а когда увидел, что произошло, то бросился спасать меня во имя Господа. Он объявил охотников на ведьм шарлатанами, которые ищут наживы, а не спасения душ. И он изгнал всех моих демонов прямо там, они вышли вместе с водой, которой я наглоталась. — Миссис Джонсон улыбнулась, но потом улыбка стала горькой, словно жизнь так и не сдержала обещания счастья, данного в тот день. — Он крестил меня в том же пруду, а заодно и еще нескольких человек. И когда он ушел из города, я последовала за ним.
— Стало быть, он спас вам жизнь?
— Да. Я поклялась, что стану ему хорошей женой, и сдержала клятву. Молилась, была покорной и благочестивой, родила ему детей. — Внезапно она схватила меня за руки. — Я изменилась, слышишь? И ты можешь измениться!
— А если не смогу? — прошептала я.
Она отвернулась и отпустила мои руки.
— Тогда пусть Господь тебя помилует.
— Я постараюсь измениться, миссис Джонсон. Очень постараюсь.
Я ответила то, что она хотела слышать, поскольку она была ко мне добра и мне хотелось ее порадовать. Я не могла сказать, что думаю на самом деле: если бы мне пришлось выбирать между такой жизнью, какой жила она, и смертью, я бы выбрала смерть.
74.
Сегодня я видела волчицу.
Я искала орехи на опушке: разгребала снег, осматривала кусты. Пусть они и испортились и стали безвкусными, но их можно перемолоть с желудями и сделать муку. И вдруг — мурашки по спине. Я удивленно огляделась в поисках Сойки, но увидела волчицу, буквально в нескольких шагах от меня. Она была чуть крупнее собаки, шерсть — серая с подпалинами, ближе к загривку гуще и жестче, а оттуда к спине шла черная полоса. Крупные лапы, широкие плечи и грудь. Брюхо было впалым, а бока худыми и ходили ходуном при вдохе и выдохе. Сзади тело сужалось. Между длинными белыми клыками свисал язык, а из пасти шел пар. Глаза у нее были золотистыми.
Я не испугалась, но мысленно попросила ее уйти — на окраине леса расставлены капканы.
Еще несколько секунд мы стояли неподвижно и смотрели друг на друга, замерев, а затем она развернулась и побрела прочь, словно услышав мою просьбу. Вскоре серый силуэт затерялся в темноте среди деревьев.
75.
Февраль 1660
На второй неделе февраля миссис Джонсон не стало. Она умерла при родах.
— И зачем ей было снова беременеть? Это ее погубит! — причитала Марта, выходя из комнаты, где мучилась роженица. Спохватившись, она обернулась: вдруг кто-нибудь слышит? Решат еще, что это сглаз. Повитухе надо быть осторожной.
Мы вместе принимали роды. Миссис Джонсон рожала много раз, но сейчас разрешалась от бремени изнуряюще долго — закончился один день, начался следующий. У нее был узкий таз, а силы, нужные для потуг, истощились. Младенец был крупный; когда он показался на свет, вокруг его шеи была обмотана пуповина. Мне буквально пришлось тащить его наружу. Когда я перерезала пуповину и передала ребенка Марте, она на него лишь раз взглянула и тут же накрыла простыней.
Затем она посмотрела на неподвижную миссис Джонсон и побледнела.
— Боюсь, их похоронят вместе.
Марта испробовала все, но миссис Джонсон медленно угасала. Лишь один раз пришла в себя и спросила про ребенка. Марта покачала головой. Тогда она отвернулась к стене, опустила тяжелые покрасневшие веки и больше их не открывала.
Марта позвала преподобного Джонсона. Он верил, что женщина после родов нечиста, и сомневался, входить ли в комнату, пропахшую кровью и потом.