Всплеск в тишине (СИ)
— Так Витале, поставь меня на землю! Я старый больной человек, — требовал он, но меня было не остановить. Получить поддержку человека, который возможно единственный, кто разделяет твои взгляды — это было для меня важно.
— А хотите сеньор Франческо, я ваших детей, королями сделаю! Или королевами! — в порыве восторга спросил я.
— Нет Витале, — испугался он, — им хватит быть просто моими детьми. Всё у меня голова кружится, отпускай.
Я бережно его поставил на пол, сдув все пылинки.
— Тогда вы возвращайтесь домой, а я тут разберусь с делами? — спросил я.
— Жду тебя за ужином, — кивнул он.
Отдав распоряжение охране, чтобы его проводили обратно, я позвал писарей, заставив их размножить документ на множество копий, затем раздать их солдатам, который отправили огласить этот указ в город, дописав ещё туда то, что в это воскресенье я запрещаю любую работу, и он становится выходным днём. Утром в этот день, все должны обязательно сходить в церковь, а в полдень на улицы города будут вынесены еда и вино, чтобы жители отметили нашу победу.
Солдаты молча разбирали копии, и уходили по трое. Буквально через несколько минут стёкла дворца задрожали от рёва людей снаружи.
— Похоже на площади святого Марка теперь уже в курсе, — хмыкнул я, собираясь.
— Сеньор Бароцци, мы в тюрьму.
— Как прикажете сеньор Витале, — улыбнулся старик, отлипая от стены, которую он подпирал, — я удивлён, как быстро согласился Франческо, думал его придётся уговаривать дольше.
— Сам в шоке, — я пожал плечами, — но вы же сами видели!
— Что же, остался ещё один акт, в спланированной вами пьесе, — хмыкнул он, — думаю в тюрьме будет ещё проще убедить людей, чем вашего компаньона.
— Я тоже, — кровожадно улыбнулся я, — их мне не жалко, в отличие от Франческо.
***
В камере, предназначенной для десяти человек, народилось больше пятидесяти заключённых. Когда открылась дверь, многие стали дышать, поймав толику хлынувшего туда кислорода. Я встал на пороге, ловя на себе яростные взгляды, полные ненависти. Была бы их воля, они бы сейчас голыми руками меня разорвали.
— Мне надоело, что при любом удобном случае, меня пытаются убить, — начал я, тихим голосом, — и делают это почему-то только аристократы. Я думаю, всё оттого, что вы погрязли в богатстве и разврате, забыв о боге и ближних своих.
Сделав паузу, я обвёл взглядом нобилей. Мало что поменялось, только что дышать им стало проще из-за воздуха поступающего из коридора.
— Я ввожу в городе прогрессивный налог на доход, — я поднял бумагу, потрясся ею перед ними, — первые взносы пойдут на постройку акведука с водой из материковой части. Здесь уже стоят подписи мои, Франческо Бадоэр, Пьетро Бароцци и других, уважаемых нобилей города. Тот, кто подпишет этот указ вслед за нами, немедленно выходит отсюда, становясь свободным.
— А тот, кто нет? — злобно поинтересовался один из аристократов.
— Я прикажу перерезать ему горло, и он будет истекать кровью на ваших глазах, давая другим нужную мотивацию. Потом я выброшу его труп в море, без погребения. Или кто-то из вас не верит, что я так сделаю?
Ответом мне было молчание. Из толпы внезапно выкатился колобок, и толстячок схватив бумагу, положил её на стол, поставив свою подпись. Затем посмотрел на меня.
— Вы свободны уважаемый, поздравляю, — поклонился я ему.
Тот всё ещё не веря, пошёл в сторону выхода, но ему никто не препятствовал и уже через минуты, мы услышали его дробный бег. Затем из камеры шагнул следующий, потом ещё и вскоре список стал пополняться фамилиями, пока в камере не осталось лишь два человека, отказавшиеся его подписывать.
— Уважаю идейных людей, — покивал я головой, приказав их схватить и потащить к следующей камере, открыв дверь которой, я сначала показательно при всех перерезал обоим горло, затем под их хрипы, ознакомил со своей программой постройки акведука, показав, что будет в случае, если они откажутся.
Здесь меня поняли все, поэтому дождавшись, когда последний в этой камере поставит подпись, мы отправились дальше вместе с сеньором Бароцци.
***
Вечером, я вернулся в дом к Франческо, с чувством полностью выполненного долга. Магистраты всех округов получили задание готовить команды переписчиков, для описи всего имущества граждан, а также и их самих, включая и нобилей, а на улицах до самого начала комендантского часа гулял народ, который при виде меня вздымал кулаки в воздух и радостно орал слова поддержки.
В доме меня помыли и высушили полотенцами девушки, и я спустился вниз, сев за разом притихший при моём появлении стол.
— Как прошёл ваш день сеньор Витале? Всех нобилей перевешали? — поинтересовалась у меня Анна, которой думая, что я не вижу, показал кулак сеньор Франческо.
— Сеньора Анна — вы дура, — спокойно ответил я, посмотрев ей прямо в глаза, — иначе у меня нет других слов объяснить ваше поведение, по отношению к человеку, кто не только спас вашу жизнь, благодаря заступничеству отца, но и не дал пройти через то, что прошла Елена Контарини. Хотя вы обе были виноваты в том, что тогда со мной случилось. Она это поняла, даже извинилась, вы же с упорством носорога пытаетесь спровоцировать меня на конфликт, прикрытая с одной стороны отцом, которого я очень уважаю, а с другой, моим дядей, который сделал для меня очень много хорошего.
Молодая женщина выпучила глаза, пытаясь сказать хоть слово, затем заревев, бросилась из-за стола наверх. Укоризненно на меня посмотрев, дядя Андреа пошёл вслед за ней.
Тишина за столом установилась просто гробовая.
— Какие планы на завтра Витале? — спокойно, будто ничего не случилось, спросил у меня Франческо.
— А, да спасибо, что спросили сеньор Бадоэр, — я пощёлкал пальцами и мне тут же притащили две бронзовые таблички, — посмотрите пожалуйста, устраивает вас шрифт? Расположение?
Он аккуратно принял из рук моих солдат два тяжёлых предмета и рассмотрел свою фамилию и имя, рядом с моей. Не снизу, а рядом, я специально так приказал сделать, хоть табличка и получилась вытянутой словно название улицы. По его краткому взгляду, брошенному на меня, он это понял. Тяжело вздохнув, он поднял руку, и слуга, который наливал мне и ему горячий шоколад, отошёл прочь.
Я удивлённо посмотрел на него, протягивая пустую кружку.
— Этот шоколад вышел неудачным Витале, Франко его переделает и принесёт нам наверх.
Он поднялся со стула и показал жестом пойти за ним. Ничего не понимая, я пошёл следом, оказавшись в его кабинете. Он сел на привычное место, минуту помолчал, словно собираясь силами, затем вздохнул и вытащил из стола небольшой стеклянный пузырёк, поставил его на стол.
— Что это сеньор Франческо?
— Яд, — кратко ответил он.
— И зачем он вам? — удивился я.
— Помнишь Витале, ты однажды пришёл ко мне и сказал, что если я следующий раз окажусь в затруднительном положении, то лучше приду к тебе, чем попытаюсь снова навредить?
Улыбка слетела с моего лица.
— В том шоколаде был этот яд? — наклонил я голову, — тот, что вы не дали мне выпить?
— Да, — просто ответил он.
— Почему же вы передумали? — удивился я, — надеюсь яд хороший? А то если бы я выжил…
— Лучший Витале, не переживай. Лучший, — покачал он головой, ответив только на один вопрос.
Я удобнее опустился в кресле, и положил ноги на стол, что обычно его страшно бесило.
— Рассказывайте сеньор Франческо.
Глава 24
— Через день, после того, как ты вернулся из путешествия, я проснулся от сквозняка в комнате, — начал он, — а поскольку слуги при мне закрывали окна, я удивился и открыл глаза, чтобы проверить, почему они открылись. Представляешь весь объявший меня ужас, когда я увидел, что у кровати стоят два человека в чёрном, один из них держит на руках Антонио, приставив к маленькой шейке кривой восточный кинжал, а второй, увидев, что я проснулся, сказал на неплохой латыни, что они фидаи Старца горы и у них поступил на тебя заказ от арабов, которым ты уж слишком много крови попил в Индии.