Боевая горничная госпожи Лешей (СИ)

Блондинка тотчас же начала набирать новый текст. На голографическом экране одна за другой появлялись буквы.
Горничная положила руку поверх наборной панели в момент, когда печатные символы сложились в “там же дет”.
— Понимаю. Но дети есть не только там. Это очень взвешенное решение. Я… я могу тебе объяснить, как это работает, и почему отказ от помощи им спасёт куда больше детских жизней, но тебе не полегчает. На самом деле, станет даже более погано.
Мария не выдержала и отвела взгляд. Было видно, что ей хочется плакать, но слёзы предательски высохли.
Первый признак опустошённости. Опустошённости бессилия, чреватого не самыми приятными для разума последствиями.
— Это не твоя вина.
Дриада раздражённо рванула планшет в сторону, будто бы Илега его удерживала, в несколько жестов увеличила голографический дисплей настолько, чтобы его было видно издалека, изменила его отражённость относительно зрителя, а затем, стоя спиной к горничной набрала новый текст:
“они погибли изза меня”
Русовласка покачала головой.
— Нет.
Мария обиженно и злобно зыркнула через плечо, а затем спешно застучала по наборной панели.
“но это же мая сила”
Илега пожала плечами.
— Ага. И чё?
“ты че тупая????”
Горничная снова беспечно пожала плечами.
— Ога. И чё? Ты не способна дуре ничего объяснить?
Блондинка обиженно засопела, после чего на голографическом дисплее появился новый текст.
“их убил мая сила!!!!!”
— Ты знала, что так будет?
“ДА!!!!!”
— Да?
На сей раз ждать пришлось дольше.
В голове у дриады появились мысли. Рациональное стало слегка оттеснять эмоции.
“нет не совсем”
— А если бы знала совсем?
Кисть девушки на некоторое время застыла над горящими неоново-синим кубиками виртуальной клавиатуры.
“я бы сдалась”
Спустя секунду руки Сирены безвольно обвисли. Планшет выскользнул из ослабших пальцев и почти беззвучно упал на ковёр. Затем подкосились ноги, а слёзные железы вновь наполнились влагой. Солёная вода хлынула неостановимыми потоками. И, к сожалению, ничего красивого в этой сцене не было. Всего через пару секунд к слезам и сопли присоединились. Миловидное лицо блондинки раскраснелось и исказилось отвратительной миной.
Девушка бы зарыдала в голос, если бы могла себе позволить. Но даже в такой момент она сдерживалась.
Сдерживалась, потому что рядом находится Илега.
Сдерживалась, потому что знала: даже эта камера из стали и димагетика не защитит окружающих от всей мощи гласа дриады.
Горничная опустилась на коленки рядом с бедняжкой, обняла её за плечи и плотно зажала рот ладошкой, не морщась от того, что пришлось голой кожей коснуться чего-то мокрого и липкого.
На душе было разом и тяжко, и легко. Эмоциональный всплеск лучше, чем опустошённость, апатия и депрессия. Негативные эмоции нужно выпускать.
Так будет лучше.
Так будет проще.
Не каждый способен задушить чувства только потому, что так будет логичней и разумней. Это прерогатива великих. Тех, у кого всегда всё под контролем. Тех, кто настолько хорошо управляется со своими мыслями, что завсегда знает, какую из них уничтожить, обратив в заклинание, а какую оставить, чтобы продолжать быть собой. А вот им, челяди, подобное недоступно.
Да и ни к чему.
Плохие эмоции и тяжёлые чувства, не нашедшие выхода, оседают на душе, как смолы никотина на лёгких. И это не метафора, а факт: оттого останки запытанных до полной потери разума особо ценятся у некромагов, как топливо. Из-за вот этого загрязнения, которое хорошо так обращается в колдовскую силу.
А раз так, то стоит дать выход этому. Не дать отравить душу. Это позволит дольше оставаться молодыми.
По крайней мере, у Илеги получается. Почему не должно получиться у других?
Мария правильно истолковала жест горничной. Не как повеление “заткнуться”, а как приглашение слегка расслабиться. Вместе с горячим дыханием дриады кожа ладони русовласки ощущала сдавленный вой. Порой это было больше похоже на мычание, но изредка сие становилось рыком, который ни с чем не перепутать.
 
Сколько они провели вот так, стоя на коленках в обнимочку? Пять минут? Десять? Полчаса? Не час — это точно. За такое время уж точно бы ноги с руками отвалились.
Наконец, Сирена слегка повела мосей. Илега тотчас убрала ладошку от губ дриадки, а затем перебралась на позицию перед блондинкой и принялась утирать ей личико бумажными салфетками.
— Ну воть! Выплакалась? Легче стало?
Мария нехотя морщилась и слабо пыталась уклониться от вездесущей заботы горничной. Получалось довольно слабо. Да и мешало оно выражать эмоции: особенно если учесть, что сказать голосом блондиночка ничего не могла. Пришлось ей улучить секундочку и кивнуть несколько раз в надежде, что это будет замечено.
Илега, разумеется, сейчас проявляла не только заботу, но и внимание. Забота без внимания стоит не очень многого. Особенно в такие-то моменты.
— Вот и хорошо. Вот и чудненько. Не вини себя в том, в чём виноваты другие. Ты не могла поступить по-другому. Потому что тебе неоткуда было знать, что всё так обернётся. Когда ты сбегала, я так понимаю, ты же не убивала так много за раз?
Сирена попыталась что-то изобразить пальцами.
— Три?
Та резко замотала головой и вновь принялась делать пасы руками.
— А, тридцать. За раз? За несколько раз? А за раз сколько выходило?
Две ручки. Одна раскрыта ладошкой с оттопыренными пальчиками, а другая — в кулачке, покинуть который решился лишь указательный перст.
— Шестеро? Всего-то? Понятно, почему ты не догадывалась, что твоей силой может накрыть такую огромную площадь. Ну, теперь точно можно сказать: тебе неоткуда было знать. У тебя не было причин поступать иначе. Это не твоя вина, кто бы что ни говорил.
Илега отбросила использованный платочек в мусорку. Тот пролетел часть пути, но затем решил передумать, затормозил и чуть сменил маршрут, приземлившись в добрых сантиметрах десяти от ведра.
Горничная раздосадованно поморщилась, а затем обняла Марию, прижимая ту лицом к своему плечу.
— Тебя будут обвинять. Потому что им страшно. Потому что они не хотят верить, что у них на руках нет никакого инструмента для контроля судьбы и защиты близких. Они выберут цель, которая кажется проще: не могучего Ганнибала, которому плевать, а тебя. Хоть ты тоже могучая, но ты слаба эмоционально. Ты сама тяготишься. И это сделает тебя лёгкой мишенью. Поэтому они обратят свою боль на тебя. Но ты — не виновата.
Пятерня Илеги зарылась в светлые волосы дриады.
— Виноваты те, кто тебя бросил. Виноват тот, кто схватил тебя. Виноват тот, кто сделал это с тобой. И виноваты те, кто желал тебя вернуть в темницу, из которой ты сбежала. Никто не имеет права обвинять в чём-то человека, который просто борется с целью вернуть то, что принадлежит ему по праву. Ты это не выбирала.
Они ещё немного помолчали. Не больше десяти секунд. Затем Мария попыталась отстраниться. Горничная не стала той препятствовать. Тем более, что Илеге хотелось вновь посмотреть в глаза собеседнице.
В эти красивые необычные глаза. Карие. С подвижными малиновыми кляксами, слегка похожими на шевелящихся осьминогов. Это красиво, да, но это именно что кляксы. Неестественные пятна силы, которыми осквернили жизнь простой светловолосой девушки. Обычной студентки-ветеринара.
— Но с этого дня я возвращаю тебе возможность решать. Теперь ты вновь получаешь власть над своей судьбой. И над судьбами других. Я помогу тебе залечить раны на сердце. Но ты должна меня слушаться. И не спорить. Иначе ничего не получится.
Дриада рассмеялась. Совершенно беззвучно. Но весело. Искорки в глазах были благого свойства. Они несли радость, а не печаль и тоску.
 
— Смейся-смейся, — притворно обиделась Илега. — А оно так и есть. Я залатаю раны на сердце, отмою твою душу от грязи печали и вины. Но сделать это можно только одним способом.
Блондинка посерьезнела. Уголки её губ всё ещё оттягивались к ушам в улыбке, но взгляд был цепкий, въедливый, выжидающий.