Рождение сверхновой (СИ)
Немного подумала, просканировала своё состояние… смогу.
— Я вам в конце покажу. Сейчас новые трюки осваиваю, пока не уверенно, но что-то получается.
— И последний вопрос, — крайне неприятный для меня, но отступать не буду, — про моего дядю.
— А что тут говорить? В принципе, я всё сказала в своём ролике, вы можете посмотреть. С моим дядей случилось несчастье, и отказываться от него я не собираюсь. Это брат моего отца. Папа женился на маме против воли родителей, и с тех пор они нас не признают. Умер папа, когда мне было два года, мама осталась одна с двумя маленькими детьми без всякой поддержки. Не знаю, что с нами было бы, если бы не брат отца. Он отдал нам кафе с жилым блоком, с тех пор мы там живём. Жили. За счёт кафе. Подарить он не мог без согласия своей родни, а вот так в бессрочную и бесплатную аренду отдал. Часто нам помогал. Деньгами или советом. Обожает нас с сестрой. В какой-то мере он нам отца заменил.
Слегка пожимаю плечами и бросаю в затихший зал:
— Пусть весь мир на меня войной пойдёт, я никогда от своего дяди не откажусь и всегда буду ему помогать.
Зал молчит, потом вдруг все вскакивают, не разом, врать не буду, вразнобой. Но все. И все орут:
— Мансё! Мансё! Мансё!
Я тихо отпадаю. Да, морская пехота своих не бросает. Они это понимают, они сами — морская пехота. Сначала держу покерфейс, потом делаю пальцами сердечко. Никаких улыбочек, никакого кокетства.
Морская пехота своих не оставляет? Ну, вот и я своих ребят без шоу не оставила. После Японии я не то, чтобы в себя прийти не могу, но никак не получается избавиться от какой-то апатии. А сейчас от неё даже следов не остаётся. Разберись ещё, кого из нас наградили нашим общением. Солдат, которым дали возможность меня увидеть и поговорить или меня, чуть не утонувшую в море обожания и восхищения.
Ножи мне тут же предоставили. Повертела их в руках, народ замер, весь во внимании.
— Я с такими работала, — заявляю им, — Но мои, к которым я привыкла, чуть полегче. Поэтому если что не получится, не ругайте…
Зал лёгким гулом заверяет меня, что нет, никто не будет ругаться.
— Мишень мне какую-нибудь сообразите… — мне устанавливают на ящике какой-то пенёк. Сойдёт.
Сначала нечто похожее на французский ролик, впереди меня возникают два сверкающих круга. Играю с этими кругами: рядом, один над другим, движение влево-вправо. Мальчики в форме глядят, открыв рты. Вторым номером шли трюки со сменой хвата в процессе замаха и удара, который неожиданно менял направление. Это уже имеет прикладное значение.
И последний элемент. Научилась совсем недавно и с этим уже можно в цирке смело выступать. Аншлаг обеспечен. Тем более, что я снимаю куртку, оставшись в водолазке в обтяжку, чем стяжала дружный вздох всего зала. Только ЧжуВон держит непробиваемый покерфейс, типа уж ему-то не в новинку, уж он-то навидался… пацак несчастный.
Сняла затем, что для такого трюка нужны мелкие движения, при которых нож скользит по поверхности рук. Полный трюк выглядит так: нож от пальцев перебрасывается до локтя, потом короткое резкое движение локтем перебрасывает нож на другую руку. Можно прямо в ладонь, а можно тоже на локоть. Кидаю на локоть, так намного зрелищнее. На второй руке нож скатывается к пальцам, где оказывается в их власти.
Сразу не получается, я даже не огорчаюсь. Сначала просто покатала ножи по рукам вверх-вниз. Когда решилась, то с правой руки на левую не получается, а наоборот — да.
— Получилось, получилось! — ликую я и, пританцовывая от восторга, отправляю оба ножа в короткий гудящий полёт.
Мои зрители взрываются аплодисментами. На ножи никто и не смотрит, я могла бы промахнуться, восторгу меньше не было бы. На сцену поднимается лейтенант, кажется, время дозволенных речей вышло.
— Благодарим вас, госпожа Агдан, — лейтенант галантно целует мне руку, небось от французов нахватался. Вот так и уходят народные корейские традиции, сейчас бы пинка под зад, со словами вроде «Чтоб мы тебя больше не видели, дура глупая!», вот это было бы по-нашему, по-корейски. Это я про себя хихикаю. А лейтенант уже командует, рота встаёт и ряд за рядом, цепочкой по одному, выходит на волю.
— Я с вами, господин лейтенант, — говорю негромко командиру, — тоже хочется пробежаться. До самой части не хочу, а километров пять-шесть с удовольствием.
Лейтенант тоже воспринимает мою просьбу с удовольствием. И через десять минут, я радую своим видом парней в касках и разгрузках.
Рота движется плотной колонной, я то впереди, то сзади. На лёгком морозце, плюс 3–4 градуса по местным меркам мороз, раскраснелась, парни смотрят на меня сияющими глазами. Эти пять с лишним километров, — мне потом ЧжуВон докладывал, — для ребят промелькнули, как один миг счастья, которого никогда не бывает слишком много. «Они и устать не успели. Даже в часть, до которой оставалось ещё двенадцать километров, прибежали не сильно уставшие», — рассказывал потом в то время уже сержант ЧжуВон. Его-то я с собой забрала.
Агентство FAN, кабинет директора
2 января, 9 часов утра.
Менеджер КиХо чуть не поймал девушек на подлёте. Он пришёл в общежитие через пятнадцать минут после того, как туда ввалились коронки и рассосались по углам. Кто-то в ванную, у ЮнМи они не могли почистить зубы, а без этого истинный кореец перестаёт чувствовать себя корейцем. Сначала про чистку зубов забудешь, а потом что? Не поставишь на стол кимчхи, или, — о, ужас! — забудешь поклониться начальнику, сделав преданное лицо? И не только лицо, но ощутив эту преданность во всех самых дальних и глубоких частях организма, не будем перечислять здесь все эти части. В конце концов, должна же быть хоть какая-то, пусть само, но таки цензура.
КиХо застаёт девушек в столовой, где они медитировали перед чашкой с кимчхи. Коронки, которых в гостях у ЮнМи обделили этим блюдом, чувствовали себя как истинно православные, что пусть по очень уважительной причине, но пропустили плановый визит в церковь. Забыла ЮнМи об этом, забыла! Немыслимый грех совершила она! Надо было поставить маленькую чашечку с кимчхи на стол, запретить её трогать строго-настрого, но поставить! Ибо нет без кимчхи истинного корейца и кореянки, будь ты хоть десять раз на самой жестокой и причудливой диете.
Девушки и не ели это самое священное кимчхи, а просто смотрели, чувствуя, как возвращается к ним благость, наполняя души спокойствием и приводя их в равновесие.
Отсутствовали только СонЁн, которая, уже наглядевшись на кимчхи и даже понюхавшая его, чистила зубы и БоРам, что не могла вынести самого вида любой, самой священной, но недоступной еды.
В таком положении их и застаёт менеджер КиХо, главный приводной ремень всего агентства, без которого не совершается ни одного хоть сколько-нибудь значимого действия.
— Аньён, девушки! Позавтракали? Через десять минут ждём вам в кабинете директора.
— Аньён, менеджер КиХо, — нестройным хором отвечают коронки. Последней запоздавшей в этом хоре оказывается БоРам, стоящая в дверях и старательно избегающая глядеть на стол с одинокой тарелкой кимчхи.
— Менеджер КиХо, а правда, что президент СанХён вернулся? — БоРам смотрит на КиХо.
— Да, вернулся. Как раз он вас и ждёт, — через мгновенье КиХо ощущает укол разочарования. Подсознательно он ожидал, пусть сдержанного, но ликования и радости. А получил всего лишь вялый интерес.
— Ждём вас, девочки, — строгим голосом добавляет КиХо и уходит.
Кабинет директора
— Заходите, девочки мои, — президент СанХён встречал коронок, как родных после долгой разлуки, — Как же я без вас соскучился.
За несколько секунд до этого вялые и совсем не чувствующие тоски по общению с любимым сабонимом девушки моментально засияли искреннейшей и неподдельной радостью.
— Аньён, господин президент! — они вразнобой приветствуют президента.
Все рассаживаются. Рядом с президентом, его верные визири, директор ЮСон и менеджер КиХо. Все трое очень рады видеть девушек и не скрывают этого факта. Президент, закончив разглядывание, приступает к разговору.