Проданная (СИ)

На территории дома корветы стартовали медленно и низко, я десятки раз наблюдала это из сада. Делали разворот и проплывали над главной аллеей. Я прижалась щекой к стеклу, стараясь рассмотреть с высоты фонтаны и пруды. Оказалось, стриженные кусты, цветники и кварцевые дорожки образовывали вокруг водоемов сложные замысловатые узоры, похожие на искусную вышивку, а дорожки даже светились на солнце почти как точки на голове у Гаар. С высоты даже цвета казались другими.
То тут, то там виднелись головы рабов, серые одежды. По аллее бежала стайка детей, раскинув руки и запуская летучие фигуры на веревке. Вдруг они остановились и низко поклонились. Я посмотрела немного в сторону и увидела синюю мантию Невия. Он шел у самых деревьев.
Я тут же отшатнулась от стекла, даже пригнулась. Но я отчетливо успела увидеть, как он поднял голову и посмотрел прямо на меня. Я была уверена — он меня узнал.
  
Глава 37
 
Этот высокородный старик поначалу пугал. Даже тем, что они с Квинтом были так похожи. Глазами, длинным прямым носом, рельефным острым лицом. Меня всегда восхищала красота, но еще больше впечатляла красивая старость, когда кожа лишь плотнее обтягивает правильный костяк, будто усыхает. Глядя на высокородного Вария, я невольно вспоминала Огдена. Тот казался несуразным, поплывшим, будто желе, долго стоявшее на солнце. Структура ослабла, контуры оползли.
Высокородный старик представлялся каменным. Будто просто высекли сетку морщин, нанесли текстуру, не нарушая формы. Прямые белые волосы с редкой рябью сохранившейся черноты скорее придавали некий изыск, чем превращали в немощного старика. Лишь будто вылинявшие глаза выдавали возрастную усталость. Мне казалось, Квинт станет точно таким же. Высокородный Варий любил белый цвет, кажется, так же, как Квинт любил черный. Белый — цвет созидания, чистых помыслов, искренних намерений. Но создавалось впечатление, что старик лишь подчеркнуто рядился в белое.
Казалось, он очень обрадовался, увидев меня. Улыбался, не сводил хитрых глаз, будто перед ним была не рабыня, а свободная имперка. А я не знала, куда деться. Хотелось забиться в угол, запереться и не выходить до возвращения Квинта. Или все было из-за Невия… Я всю дорогу корила себя, не могла простить этот глупый детский жест. Зачем я смотрела в окно? Зачем? Столько предосторожностей — и такой нелепый итог. Мне сказали, что эта сука Полита обвинила управляющего, Огдена. Но мне казалось, что и Невий причастен. В любом случае, он ненавидел меня. Моего ребенка ненавидел еще сильнее. Все они заодно.
Гаар старалась успокоить. Настаивала, что Невий ничего не мог разглядеть на такой высоте. В какие-то мгновения ей даже удавалось, но я тут же снова впадала в отчаяние. Но дело было сделано… Оставалось лишь умолять вселенную. Кажется, скоро я действительно научусь.
Меня поселили в хороших покоях, как госпожу, но от прислуги я отказалась, не хотела видеть чужие лица. Доверяла только Гаар. Господин Варий не настаивал, даже счел разумным. Добавил, что не хочет, чтобы я слонялась по дому. Я и сама не хотела, чтобы меня видели лишние люди. Мне вполне хватало просторных комнат и выхода в маленький закрытый садик с фонтаном.
Еще Варий велел переодеться, чтобы я во всем походила на имперку. Сказал, так будет меньше слухов. Мне принесли два струящихся цветных платья и тончайшую розовую шаль, которая привела нас с Гаар в неописуемый восторг. Почти прозрачная, похожая на ласковое мягкое облако. Невероятная имперская вещь. Мне казалось, что такие непременно носят высокородные госпожи. На Белом Ациане мы даже не видели подобного. Мы с Гаар носили шаль по очереди, пока никто не видит.
Но отныне моей обязанностью стало составлять вечером компанию господину Варию в его покоях за неизменным кофе. Отвечать на вопросы, порой весьма неприятные, соглашаться и улыбаться. И уже неделю я исправно отбывала эту повинность. Казалось, он пил кофе постоянно, не переставая. Пил кофе и бесконечно ел капанги. Даже когда Варий расхаживал по дому, за ним всегда следовала рабыня с летучей тележкой, на которой неизменно стоял поднос, накрытый колпаком из жидкого стекла. А под колпаком — кофе и капанги. Мама всегда говорила, что у стариков свои причуды, к которым надо относиться с пониманием и уважением к возрасту. Она была права, но сейчас резкий запах кофе приносил мне особые мучения. Если бы не капанги — я бы не выдержала. Но меня все равно то и дело кидало в жар.
 
Стало невыносимо душно. Я поерзала на стуле, теребя пальцами края невесомой шали. Я бы ни за что ее не снимала, чтобы покрасоваться в этом розовом облаке подольше, но просто прела, будто меня обернули целлофаном и выставили на жаркое солнце.
— Господин Варий… — мне было неловко отвлекать его такой глупостью. — Вы позволите мне снять шаль? Очень жарко.
Он тут же кивнул:
— Конечно, ты можешь снять шаль.
— Благодарю, господин.
Я потянула за край, ткань соскользнула мне на колени, и теперь казалось, что на них лежит грелка. Я повесила шаль на полированную округлую ручку кресла, но невесомое облако тут же соскользнуло на пол. Я подняла и завязала вокруг ручки узлом.
Господин Варий внимательно посмотрел на меня:
— Может, еще что-то причиняет неудобства? Ты скажи.
Я поспешно покачала головой:
— Нет, господин, что вы.
— Ну, смотри… — Он будто пытался увидеть меня насквозь. — Помнится, когда однажды была в положении моя супруга… кажется, мы ждали Маизу… Да, Маизу. Так за ней все время катали ширму, потому что ее высокородие мутило буквально от всего и на каждом шагу. Я тогда даже перестал душиться в собственном доме. Говорят, простые имперки переносят все это гораздо легче.
Я лишь пожала плечами:
— Простите, господин, я не знаю.
Сказать, о том, что запах его кофе заставлял меня попросту зеленеть, я считала невозможным. Что бы он не говорил. Я была и оставалась рабыней и слишком хорошо помнила об этом, хоть и сидела за одним столом с господином. Сердце Империи — не Белый Ациан.
Я положила в рот капангу, с наслаждением чувствуя кислый сок. Подобно старому высокородному, я готова была тоже всегда и везде таскать за собой тележку, чтобы получить возможность наслаждаться ими бесконечно.
Он пододвинул ко мне блюдо:
— Ешь столько, сколько захочется.
Я улыбнулась:
— Благодарю, господин.
Я было протянула руку, но тут же отдернула, потому что в дверях показался управляющий господина Вария — такой же древний старик. Отец Донсона Фалька. Чопорный, тощий. До невозможности похожий на своего тощего сына. Я не запомнила его имени, но это было и не обязательно. В те редкие моменты, когда мне было необходимо обратиться к нему, я называла старого Фалька просто господином управляющим.
Управляющий решительно приблизился, обогнул стол и склонился к своему хозяину. Что-то прошептал в самое ухо. Лицо старого Вария закаменело, с него будто стерли недавнее дружелюбие. Он поднялся, кивнул:
— Пустить.
Старый Фальк развернулся и поплыл к дверям. Лишь развевались полы его небесно-голубой мантии. Господин Варий подошел ко мне, цепко ухватил за руку и с неожиданной силой потащил куда-то в угол комнаты. Бросил рабыне:
— Убрать вторую чашку, немедленно! И вон.
Мы подошли к стене. Старик нажал куда-то длинным сухим пальцем, и каменная панель провалилась, обнажая черную пустоту. Он втолкнул меня внутрь:
— Побудь здесь. И посиди тихо.
Я лишь кивнула, видя, как панель возвращается на место, отрезая меня от комнаты и света. Легкий щелчок — и я оказалась замурованной в полном одиночестве.
Я сжала кулаки, постаралась глубоко и ровно дышать. Но эти тайные ходы наводили на меня ужас. Особенно теперь, когда я осталась совсем одна. Я пошевелилась, в надежде, что сработают лампы, но ничего не произошло. Я беспомощно оглядывалась, пока не увидела тонкую полоску света. Сначала подумала, что это полочка ключа, но полоса была слишком длинной и находилась значительно выше обычного.