Комиссар. Порождения войны (СИ)
— То же, что и теперь, — Саша улыбнулась. — Никакая борьба за революцию не может оказаться напрасной. Есть такое понятие — непрерывная революция, Троцкий ввел его. Революция может разворачиваться, а может терпеть поражение и отступать. Но какой бы катастрофой очередное поражение ни казалось, оно всякий раз будет только временным. Потому что революция с каждой попыткой продвигается пусть хоть на шаг, но дальше. И настанет день — может, при наших жизнях, а может, через сто лет — когда революция победит окончательно...
Сашу ослепила вспышка. Она вскрикнула и чуть не подпрыгнула на месте. Пару недель назад интендант Николай Иванович раздобыл фотокамеру и завел обыкновение запечатлевать для истории сцены из жизни пятьдесят первого полка. Иногда в довольно неожиданные моменты.
— Что творишь, Иваныч! — накинулась на него Саша. — Напугал до икоты, нельзя так внезапно врубать вспышку. Мы ж на войне!
— Раз ты на войне, то и проявляла бы бдительность, комиссар, — усмехнулся Князев. — Иваныч уж добрых пять минут нас под прицелом держит, а ты в ус не дуешь. Еще допекаешь меня, почему я тебя в бой не беру. Помимо прочего, вот поэтому.
Ругала Саша Николая Ивановича напрасно. Фотография получилась удачной. Князев стоит, широко развернув плечи, что подчеркивает массивность и мощь его фигуры. На лице его спокойная уверенность в собственной силе. Саша на его фоне смотрится почти хрупкой, но энергичной и собранной. Руки развернуты ладонями вперед — кадр поймал ее жестикуляцию в разговоре. Кажется, Саша показывает или отдает Князеву — или зрителю — что-то невидимое. Взгляд устремлен вперед и вверх. Свет вспышки лег на лицо так, будто оно светится изнутри.
Это единственная фотография, где Саша и Князев вместе.
Глава 18
Глава 18
Полковой комиссар Александра Гинзбург
Июнь 1919 года
За околицей станции вышли наконец на дорогу. Прохор, командовавший ротой, выставил походное охранение.
— Тришкин кафтан как ни перекраивай, а шубы не сшить, — пояснил он Саше, весело скаля зубы. — Поставил по отделению в головную и тыловую заставы, да такие же силы по флангам. Отделенным наказано при встрече с противником открыть огонь и немедля отходить к основным силам. Слабая рота у нас, потеряли в последнем бою многих.
Саша кивнула. Потому она и была тут, с обозом. Присматривала за разгрузкой — с поезда снимались сразу несколько частей, и Саша не могла допустить, чтоб хоть один ящик патронов уехал по ошибке в другую часть. Снабжение Красной армии ухудшалось с каждым месяцем.
После разгрузки Саша могла еще догнать штаб, но осталась с обозом, рассудив, что место комиссара — с самой слабой ротой. Формально это означало, что командование обозом на ней. Но Саша знала, что такого рода опыта у нее нет, потому делегировала ведение колонны неунывающему Прохору, а управление обозниками — Николаю Ивановичу. Себе оставила только ответственность.
Выступили поздно, в самый вечер. Поезд опоздал и разгрузка заняла несколько часов. Обозы разных частей создали затор на выезде со станции. Но оставаться до утра было нельзя — контрудар красного Восточного фронта под Рязанью набирал ход. Утром пятьдесят первый перейдет в наступление. Тогда до него будет не три часа хода, как сейчас, а все шесть, причем неизвестно, где искать.
Жара, донимавшая людей весь день, лишь немного спала к вечеру. Колонна из пароконных повозок, патронных и хозяйственных двуколок, сверхштатных зарядных ящиков полевых пушек и лазаретной линейки растянулась более чем на сотню сажен. Перед началом движения смазали оси повозок, чтобы скрип колес не разносился по всей округе. Ротный запретил на ходу курить, петь, командовать громким голосом или горном. Пить воду разрешил только на пятиминутных привалах, пока менялись отделения в охранении. Так прошли больше двух часов.
— Дойдем, кажись, благополучно, — сказал Николай Иванович.
— Тьфу на тебя, Иваныч, накликаешь еще, — огрызнулся Прохор.
Раздалось несколько выстрелов и приглушенные расстоянием крики на левом фланге.
Привстав на стременах, Прохор в бинокль оглядел левый фланг и нашел, что искал. Саша, подъехав к нему, проследила за направлением взгляда. Поднесла к глазам свой бинокль и увидела несколько десятков всадников. Далеко, версты две без малого. В этом месте дорога шла сквозь ровные, почти пустые поля озимой ржи. Обозная колонна отлично просматривалась с любого направления даже невооруженным глазом. Единственным укрытием могла служить полоса леса вдоль дороги, начинавшаяся в полуверсте впереди по ходу движения.
— Казаки? – спросила Саша, силясь на таком расстоянии хотя бы отличить всадника от лошади.
— Не похоже, – задумчиво отозвался Прохор. – Пик не вижу. В фуражках все. У казаков хоть кто-то в папахе бы форсил.
Всадники продолжали выезжать из-за рощи. Саше стало не по себе:
— Да сколько же их там, черт возьми!
— Полнокровный эскадрон, не меньше. Пошли развернутым строем, взводными колоннами, рысью. Не сомневайся, комиссар, они за нами. Но минут пять у нас есть покаместа.
Отъехав чуть в сторону с дороги и повернувшись спиной к противнику, Прохор выкрикнул:
— Колонна, стой! Командиры взводов ко мне!
Суматоху дозора левого фланга заметили, конечно, не только начальники. И стрелки, и обозные нестроевые вытягивали шеи, пытаясь рассмотреть нападавших. После остановки наиболее инициативные влезли на повозки и, встав во весь рост, продолжили любопытствовать. Поддержание дисциплины в полку требовало все больше и больше усилий с приходом каждого нового пополнения. Впрочем, большинство стрелков, опершись на винтовки, пользовались возможностью перевести дух и приложиться к фляге.
— Ротный, курить-то можно теперь?
— Смоли хоть сразу две, только быстро!
Над колонной поплыл запах табачного дыма.
— Было б чего курить-то. Табак есть у кого, братцы? — спросил стоящий рядом с Сашей красноармеец.
Папиросы выдавали по пачке на неделю, и заядлым курильщикам отчаянно не хватало. Саша получала столько же папирос, сколько все, но некурящая атлетка Аглая отдавала ей свои, потому сейчас в кармане лежала непочатая пачка. Саша достала пачку, вскрыла, взяла себе папиросу, остальное отдала красноармейцу:
— Раздай ребятам.
И улыбнулась с уверенностью, которой отнюдь не ощущала. При себе у Саши были только вещи первой необходимости: запасная обойма к маузеру, перевязочный пакет, спички и вот теперь всего одна пачка. Папирос в ней осталось штуки три-четыре. Впрочем, этого хватит. Возможно, даже с избытком хватит.
Прохор раздавал указания взводным:
— Ты, собирай своих из охранения в цепь, удлиняй нас влево, загибай фланг в тыл колонны. Остальные – разворачиваемся в цепь вдоль левого фланга колонны, шагов на полста вперед. Всех касается – следите, чтобы прицел по команде выставляли, иначе половина сгоряча будет лупить с постоянного. Интервалы в цепи поплотнее – если дойдут в шашки, встречаем на штык. Иваныч, те из твоих, кто с оружием, пусть на обочине соберутся, залягут за взводами, в поддержки, и переходят в цепь по команде взводных.
— Может, всем стрелять из-за повозок? – предложила Саша. Прохор охотно пояснил:
— Часть из них нас обстреляет, как только выйдет на дальность огня, остановится или вовсе спешится. Винтовочная пуля смертельна на пять тыщ шагов. С тысячи она пробьет телегу с портянками и все, что за ней. А по повозке прицелиться легче, чем по человеку. Чем больше народу ты сгрудишь за повозкой, тем скорее кто-то свою пулю сыщет. Надобно, чтоб по нам попасть труднее было.
— Так, выходит, мы их сейчас просто перебьем?
— Черт его знает, кто у них за командира. Не из дурных, видно. Солнце у них за спиной, нам в глаза. Конники – люди отчаянные, могут переть в шашки грудью до последнего. Однако, болтаем долго. По местам!
Пока взводы разворачивались в цепь, Николай Иванович командовал обозниками: