Умереть, чтобы жить (СИ)
Казенная мебель, одежда и еда заменили ему нежность материнских рук и приготовленный с любовью обед.
Он привык к тому, что никто не спрашивал его: «Как прошел день?», никто не задувал с ним свечу на торте в день его рождения, никто не пытался успокоить его, когда ему было плохо.
Уже тогда, будучи совсем ребенком, Хен считал, что человек рождается на свет именно таким, потому что так кем-то там, наверху, было задумано. И он все никак не мог понять эту страсть человека к травле тех, кто слабее тебя. И эту способность взрослых ничего не видеть.
Там, в детском доме, в этом аду, он хорошо усвоил правило: не дай себя сломить, ни разу, никому.
И он яростно защищал свои границы и себя самого, поэтому синяки и ссадины были его верными друзьями.
К девяти годам Хен сменил четыре детских дома. И куда бы привела его судьба — неизвестно. Но, однажды, в его жизнь вмешался случай…. Видимо там, наверху, кто-то все-таки решил протянуть ему любящую руку помощи.
***
Тогда, 20 лет назад, когда все дети с радостным предвкушением и надеждой, что их усыновят, ждали дня открытых дверей, Хен Мин в порванной рубахе и с комьями грязи на единственных оставшихся штанах дрался на футбольном поле с новыми соседями по комнате.
Сначала его, как новичка, хотели заставить мыть всю грязную обувь, а потом, услышав «нет», дружно, сдабривая ударами, затолкали в шкаф и заперли.
Нет, Хен Мин не боялся темноты. Он боялся, что однажды сил сопротивляться всему этому не останется… И тогда смысл его жизни будет потерян. Ведь Хен Мин, рожденный именно таким, какой он есть, просто исчезнет.
Он согнул ноги в коленях, несколькими ударами выбил дверь шкафа и вылез наружу. «Черт, почти два часа, — сказал он себе, — надо быстро переодеться и в зал… Иначе и здесь начну с проблем.
Хен было метнулся к своей кровати, но все его скромные пожитки были изорваны в лохмотья, его сокровищница — шкатулка — разбита, а ее содержимое валялось поломанным на полу.
«ААААААААА, — сжав кулаки закричал он, — АААААА»!!!
Как в замедленной киноленте, Хен шел в поисках обидчиков.
Он нашел их на футбольном поле, увлеченно обсуждающих успех произошедшего предприятия. Каждый, наперебой, говорил о том, что сделал и как был крут.
Хен должен был сообщить обо всем взрослым, но опыт показывал, что взрослые ничего не видят.
«Вы…, и вы не сломите меня», — подумал он и, сжав кулаки, ринулся в бой.
Он очнулся от того, что незнакомая женщина, сидя перед ним на коленях, обнимала его и вытирала с лица слезы вперемежку с каплями крови. «Все будет хорошо, теперь все будет хорошо, малыш», — слышал он, слышал и плакал, плакал так сильно и искренне, так надрывно и глубоко, что, казалось, одежда женщины промокнет насквозь.
И Хен Мин поверил ей, поверил в то, что теперь все будет хорошо. Поверил в то, что теперь он кому-то нужен.
***
10 последующих лет были дня него раем. В 10 последующих лет Хен Мин узнал, что такое семья, забота, уважение и любовь.
Его усыновила семейная пара, не имеющая собственных детей. Женщина, вытиравшая его слезы, стала его приемной матерью, учителем в мире добра и любви. Иногда он, не веря, что это происходит именно с ним, так сильно держал ее за руку, что на пальцах оставались красные следы…. Но она никогда не ругала его. Она лишь улыбалась, гладила его по голове и говорила, что она очень счастливая, потому что теперь у нее есть он — Хен. Ее сын. Что она будет любить его сильно, до луны, настолько сильно, чтобы он всегда был счастлив.
Отец был важным человеком — занимал пост посла Кореи в России. Его часто не было дома, поэтому встреч с ним Хен особенно ждал. Они с удовольствием читали по очереди книги в огромной библиотеке на 2 этаже, ездили на рыбалку, мастерили табуретки в мастерской, готовили для мамы ужин.
Отец любил повторять, что обещал маме, когда женился на ней, что будет ее любить, беречь и защищать… И однажды, заговорщицким тоном попросил Хена, его сына, как второго мужчину в доме, присоединиться к его миссии… Конечно, Хен согласился! Ведь это делало его союзником отца, позволяло чувствовать себя таким важным и сильным.
А еще у отца была потрясающая особенность делать маму счастливой. Хен не раз наблюдал, как он, немного прищурившись и наклонившись, что-то шептал ей на ухо, а она, касаясь пальцами его руки, хохотала, хохотала так открыто, просто и искренне, что Хен чувствовал себя самым счастливым человеком в мире.
Казалось, все дороги были открыты перед ним, и оставалось лишь выбрать одну из них…. Но, видимо, этот кто-то, там, наверху, устал держать руку протянутой…
Спустя пару недель после его совершеннолетия голос из телефонной трубки разделил его жизнь на «до» и «после», сообщив каким-то холодным, отстраненным и извиняющимся голосом, что в результате автомобильной аварии его родителей не стало…
Так для Хен Мина началось затмение.
Глава 3
Гибель самых близких ему людей, как удар под дых, нанесенный исподтишка, свалила его с ног.
«Что же мне теперь делать, мама?», — тихим шепотом, сидя на полу и обнимая колени, он задавал этот вопрос в никуда снова и снова, — Куда мне идти? Во что верить? Где брать силы?»
Он плакал так сильно, как не плакал ни разу в жизни, ну если только там, на футбольном поле… Будто впервые, наконец, он открыл запретную дверь и разрешил себе выплеснуть всю боль, которая накопилась за ней за всю его жизнь.
«Зачем? Для чего ты, там, наверху, заставил меня поверить в то, что моя жизнь может быть другой? Почему позволил мне быть нужным, любимым тогда, когда я дошел до грани; почему не дал сломаться и исчезнуть там, на футбольном поле? Зачем было протягивать мне руку, если сейчас ты наотмашь бьешь меня ей? Зачем???? Зачем????», — его шепот сменялся яростью, и, сжав кулаки, ревя, как зверь, он орал в темноту…
Две его жизни — с ними и та, далекая, без них, два разных чемодана опыта, эмоций, чувств и ценностей, столкнулись, как теплый влажный воздух с сухим, и вызвали в его душе смерч, вихрем которого беспощадно, с корнями, вырвало все, что было в его душе, без остатка, до единой частички…
***
Литры алкоголя, череда бесконечных тусовок, чужие дома, постели, женщины, имена которых он даже не пытался запомнить, статьи в СМИ, общественное осуждение…
«Да плевать мне на вас всех! На ваше гребаное мнение», — говорил он сам с собой в пьяном тумане, — Вы… Все вы… Вам ведь, на самом деле, ни до кого нет дела! И вы хватаетесь за чужое грязное белье лишь только потому, чтобы показать им, всем остальным, какие вы хорошие, достойные и безупречные! К черту, понятно вам, идите все к черту!»
И он пил. Пил до того момента, пока мозг не переставал думать о чем-либо, пока не впадал в отключку….
Сколько было их — таких дней, он не считал… Он просто открывал глаза по утрам — это самое большее, что он мог сделать.
Но однажды тому, кто там, наверху, видимо все это надоело….
В один из очередных пробегающих мимо дней, сидя на пассажирском сиденье новенького Порше рядом с очередным кем-то, он услышал визг покрышек, металлический скрежет и чей-то крик. А потом наступила темнота….
***
Нет. Он не погиб… Видимо у того, наверху, были на него другие планы.
Хен сидел в коридоре больницы, задумчиво изучая гипс на сломанной руке, когда услышал за спиной голос подполковника Чан Вона, друга его отца…бывшего отца…
— Вижу жив.
— …………
— Это радует. Это радовало бы их.
— ……………
— Видимо, это важно для всех, кроме тебя…
— ……………
— Кто ты, Хен Мин?
— …………….
— Чего ты хочешь от жизни?
— …………….
— Каков твой путь?
— ……………
— Знаю, больно. Тебе очень больно, Хен. Ты потерян. Тебе страшно… И это нормально, Хен, испытывать это сейчас…
Слезы, опять эти чертовы слезы, катились по его щекам неконтролируемым потоком…
— Ты чувствуешь себя брошенным, одиноким и слабым…. Но это не так. Ты не одинок. Ведь даже если их нет рядом, даже если ты не можешь ощутить тепло объятий твоей матери, часть того, кем ты стал — их продолжение, а значит, они всегда будут с тобой.