Замуж за первого встречного или невеста с сюрпризом (СИ)

– Ты чего? – я уйти порываюсь, а он ногами своими длинными вперед семенит, чтоб к подъезду меня не пускать. – Ты ведь сама разводиться не хотела! Думал, обрадуешься, простишь меня дурака.
– Прощу? – да что ж заладили все? То Снегирев, то этот. Это, вообще-то, дело добровольное, и только потому, что один в умных книгах о важности своевременного прощения статей начитался, а другой себя королем положения возомнил, я обиду забывать не обязана.
– Так вот: даже не надейся! Раньше надо было думать, когда за спиной моей роман со своей курицей крутил. А теперь, не обессудь – я себе другого нашла. Которому ты и в подметки не годишься! Понял?
Толкаю человека, которого когда-то всем сердцем любила, и не удержавшись, еще и ботинком по щиколотке бью. Хорошо, что Галя на каблуках настояла, а то моими добротными говноступами, не такое болючие бы возмездие Борьку настигло.
– И больше не приходи! А то я Гришу попрошу, чтоб он тебе хорошенько всыпал! – не так, как я. Простое поглаживание ушибленного места явно тогда не спасет.
Оставляю опешившего мужчину в одиночестве в лучах фонаря сиять и торопливо к железной двери иду. Даже до семи недосчитываю, на пяти прожигающего затылок взгляда не выдержав. Один черт волнуюсь, хуже уже не будет.
Мчу по ступенькам и на лифт наплевав, и на старушку, что вслед мне авоськой набитой машет, и только дома себе выдохнуть позволяю. Ну что, вроде как отстрелялась. Надеюсь, хватит ему ума, больше ко мне лезть. А то смотрите-ка, что удумал! Возвращать! Где ж его тоска раньше была, когда одиночество душу мою на куски разрывало? Верно! Не до меня ему было, у него перед глазами Катькин пятый размер маячил!
Сбрасываю новое пальто, снимаю сапожки свои изящные, и только хочу их в ванную отнести, чтоб хорошенько подошву намыть, как меня очередное потрясение ждет: Гриша. В дверях гостиной замер и недобро так желваками играет. Руки в карманах брюк явно в кулаки сжал… Говорю же, покормить его надо было. Причем, до отвала, чтоб сил мне сопротивляться не было.
– Здравствуй, – к черту ботинки эти, так и роняю на блестящий от чистоты пол. А вот руки помыть все равно нужно, оттого и мчусь стрелой в ванную, впервые в жизни пожалев, что вместо семи, к примеру, на двух не зациклилась. А то теперь жми на этот дозатор…
– Поговорить нам нужно, Стеша, – Полонский, все такой же мрачный, пену, с моих рук в канализацию уплывающую, взглядом провожает, и чему-то горько усмехнувшись, на кухню ретируется. И к лучшему. Поговорить, так поговорить. Я все равно собиралась!
Гриша
Нечего, говорит, спасать. Конечно! Видел бы Ромка, как Борис ей букет вручал! Настойчиво так, всем своим видом говоря, что дальше разговор о высоком последует. А если людей не связывает ничего, разве зря в минус двадцать под снегопадом морозиться станут? Вот и я думаю, нет.
– Я готова, Гриш, – слышу, как Стеша стул от стола отодвигает, и от окна отхожу, лишний раз не желаю сутулую спину соперника взглядом буравить. Ждет ведь! Наверное, будет помогать ей вещи перевозить… Да плевать.
Зашториваю окно, будто иначе он свидетелем моей личной драмы станет, и кружку горячего чая перед женой ставлю. Замерзла небось, вон как улыбается, жадно кипяток хлебая.
– Как сеанс прошел? – господи, начерта тяну? Нет бы сразу сказать: « Стеша, я не дурак, понимаю. Отговаривать не стану, развод оформим быстро».
– Хорошо. А у тебя как на работе? – вот и она не лучше. Ей там поклонник скоро серенады горланить начнет, чтоб хоть немного в танце согреться, а она мою светскую беседу поддерживает. Неспешно конфету разворачивает и неторопливо ее пережевывает. Может, Борьке так мстит за те четыре месяца, что он ей нервы трепал?
– Отлично. Сегодня вот контракт с одним офисом заключили. Так что дел невпроворот.
Только заниматься ими буду уже не я. Надеюсь, Иванов ничего не напортачит…
– Вот и здорово. Гриш, может, ты есть хочешь? А то я расселась тут…
– Ничего страшного, – жестом призываю ее не суетиться, ведь кусок в горло все равно не полезет, и рукой на собственный страх махнув, все-таки напротив нее устраиваюсь. Хватит, больше медлить нельзя. – Стеш, думаю пришло время нам случившееся обсудить. Я человек вспыльчивый, признаю… – исповедь свою начинаю, а Стеша впереди паровоза мчится:
 
– Знаю, Гриш, некрасиво я с тобой поступила. Три дня мучаюсь, ума не приложу, как разговор начать. Подожди.
Отставляет чашку, чуть набок голову склонив, глаза на свои руки опускает и явно силится слова подобрать, пока зубы ее безжалостно нежные губы мнут. Извелась, бедная. Того и гляди, разревется.
– Я понимаю все, – а значит, обязан я ее поддержать. Ведь, по сути, ничего она мне не обещала, наоборот, отнекивалась, да я напором взял. – Ничего страшного не случилось, Стеш.
Я ее ладошку в своих прячу и до того отпускать не хочу, что стоит ей выдохнуть и улыбнуться, боль, что люди душевными муками прозвали, меня хлеще физической скручивает. Может, зря я от ужина отказался? Пусть бы мерз этот Борька на ветру, а я хоть немного эту агонию продлил? От него бы не убыло, у них этих ужинов совместных впереди целая тьма, пока очередная Катька на горизонте не мелькнет… Нет, рвать, так рвать.
– Отпущу я тебя. Быстрый развод не обещаю, – ведь не в курсе я, сколько времени эти бюрократические проволочки занимают, – но обещаю не тянуть. И деньги, что тебе полагаются, отдам. Уговор, как-никак.
Ну все, дело сделано. У меня в груди пожар разгорается, обещая изнутри меня дотла спалить, а Стеша отчего-то глаза округляет. Не ожидала, видать, что все так легко пройдет.
– Я хочу, чтоб ты счастливой была. И если для счастья тебе этот лысый нужен, иди, Стеш.
Вот, осознала. Пальцы свои освободила, к щекам своим пунцовым поднесла и головой качает. О чем думает интересно?
– Ну и дурак ты…
Подрывается, едва стул не опрокинув, и в коридор бежит, наверное, чтоб поскорее бывшему мужу рассказать, что никаких штрафных санкций я принимать не намерен. Только не понятно тогда, что же она напоследок хоть одного слова доброго не сказала?
– Вот, – так же стремительно на свое место вернувшись, Стеша на стол банковскую карту кидает, по неосторожности прямо в вазочку с вишневым вареньем ей угодив. – Какие деньги, Гриша? Я же не из-за них мучилась! Или, по-твоему, я так испугалась, что ты с меня неустойку потребуешь, что поэтому из квартиры твоей не съезжаю?
Злится, что ли? Я ей тут вольную дал, сердце свое к ее ногам бросил, а она еще и скандалы закатывает!
– Да подавись ты! Развод! – прыскает и, руки на груди сложив, в упор на меня глядит. – Не дождешься! Раз уговор, так будь добр меня целый год терпеть! Я что вертихвостка какая, раз в месяц в загс за документами бегать?
Я решительно заявляю – мне ее не понять. Там же Борька ее…
– То один мне голову морочит, то другой! Сговорились, что ли? Могу я сама решать, с кем мне быть?
– Можешь, – киваю, и еще больше теряюсь, когда она фартук со стула хватает и, на талии его повязав, к холодильнику идет…
– Вот и славненько! – бренчит крышками, останавливая свой выбор на борще, и щедро плескает его в тарелку, которую тут же передо мной ставит. Да так, что красные капли мгновенно на манжетах моей рубашки проявляются. – Ешь!
– Так холодный же…
– А тебе остудиться не помешает. Может, соображать, наконец, начнешь, почему я до сих пор к родителям не съехала, если, по твоим словам, решила с Борькой остаться. И версию с деньгами лучше сразу в сторону отмети, а то я этот суп тебе на голову надену!
Мегера. Не думал никогда, что когда-то такое скажу – но сейчас Стеша именно она и есть. А я и впрямь дурак, потому что вывод только один напрашивается…
 
– Стеш, – откашливаюсь, с трудом жирный ледяной бульон проглотив, и все-таки вопреки приказу ее, поднимаюсь. – Ты что же, не хочешь к нему?
– К Боре? – приподнимает удивленно бровь и, взглянув на меня так, будто глупее человека в жизни не видела, со всей серьезно рубит: