Охота на обаятельного дознавателя (СИ)

Не то слово. Я чувствовала себя пожеванной резиновой игрушкой. Пошевелилась, пытаясь сбросить с себя одеяло, но у меня снова ничего не получилось, только в голове зашумело сильнее.
— Хочешь выбраться?
Кивнула.
— Тебя можно отпускать? Все прошло?
Снова кивнула, морщась оттого, что молоточки в висках начали колотить с удвоенной скоростью.
— Уверена, что не пойдешь приставать к моему отцу?
Я застонала и уткнулась носом в подушку. Какой позор… Позорище! Стоило только вспомнить, как я на нем вчера висла, так становилось совсем дурно. И какие сны мне сегодня снились! О таких стыдно рассказывать даже самым близким подругам.
Проклятый дознаватель! И тут умудрился сделать так, чтобы мне стало неудобно.
Наблюдая за моими мучениями, Ванесса ласково рассмеялась.
— Вот бедолага, — притянула к себе и смачно чмокнула в нос, — спасительница моя.
У меня не было сил даже отодвинуться, поэтому стойко терпела эти телячьи нежности и девчачье выражение благодарности. Когда Винни меня развязала, я не торопилась вставать. Лежала на спине, раскинув лапы в стороны и грустно пялилась на потолок. Не хотелось ничего. Разве что помереть.
Что бы я еще раз бросилась спасать юную деву? Да ни за что. Благородство мне вечно боком выходит.
Я не сопротивлялась, когда Ванесса взяла меня на руки и вышла из комнаты. Мне было все равно куда она меня несет, зачем. Просто висела, безвольно покачивая хвостом и прикрыв глаза, чтобы не мутило так сильно. 
Оказалось, что заботливая девушка доставила мое вялое тело к миске.
Если от одного вида еды меня замутило, то к воде я потянулась, как к волшебному источнику. Пила, пила, пила и не могла остановиться. Ванесса дважды в миску подливала, участливо гладя меня по спине.
Потом проснулась Лилу. Скатилась бодрым колобком по лестнице, радостно закричала, запрыгала, не понимая, что каждый звук для меня был мучением.
— Что с ней? Она заболела? — испуганно спросила девочка, заметив, как я морщусь и пытаясь отодвинуться от нее.
— У нее…эээ…болит голова, — нашлась Винни, — так что не шуми.
— Бедная. Сейчас я буду ее лечить.
— Не надо лечить. Просто идите на улицу, пусть в теньке полежит, поспит.
Я одобряюще крякнула и поплелась к выходу, уныло волоча за собой длинный хвост. Тенек и сон — это то, что надо маленькому бедному похмельному морану.
Мы с Лилу ушли на специальную площадку для игр. Там была деревянная песочница, цветные горки, качели под резным навесом. Девочка тут же нашла себе занятие и принялась строить домик, а я забилась под куст сирени, легла на прохладную травку и блаженно растянулась во весь рост. Все мои органы чувств еле работали: глаза слипались, нос не мог уловить ни одного четкого запаха, во рту будто землей все засыпано.
Идеальное похмельное утро.
Лилу занималась своими делами, при этом старательно пытаясь не шуметь. Получалось так себе. То ведерко уронит, то камешками загремит, то начнет в ладоши громко хлопать и ругаться, пытаясь поймать кусачую жужелицу или наглого комара.
Никакого покоя.
— Пусь, — жалобно позвала она, присаживаясь рядом с моим кустом.
Я сделала вид не слышу, только зажмурилась сильнее и нос хвостом прикрыла.
— Пууусяяяя, — Лилу не сдавалась, — просыпайся. Мне скучно.
Мне, зато не скучно. Я только начала расслабляться, даже лапки в преддверии сна задергались.
— Давай, поиграем.
— Не хочу…
— Ну, пожалуйста!
— Не буду, — ворчала я.
— Тогда пошли домой. Я буду рисовать.
Домой мне тоже не хотелось. Поэтому я заползла поглубже в куст, так чтобы она не могла до меня дотянуться, свернулась там клубочком и приготовилась дальше спать.
— Эх ты. Я думала, мы друзья.
Конечно друзья, но сегодня я не в состоянии активно дружить. Единственная игра, которая мне доступна после вчерашнего пьянства — это игра в безмолвный кабачок. Или раз, два, три, замри. Или в молчанку.
Лилу еще посидела рядом, поныла, поворчала, а потом обиженно сказала:
— Я с тобой больше не дружу, — и ушла домой. 
 
Наконец, оставшись в блаженной тишине, я зевнула, улеглась по удобнее и провалилась в глубокий пустой сон, а проснулась только когда солнце клонилось к закату.
Хмарь в голове рассосалась, колокола замолкли, и я стала похожа на нормального человека. То есть на морана. Даже есть захотела. Сладко потянулась, выскочила из-под куста и посеменила к дому. Сейчас поем, попью и можно будет поиграть с мелкой, чтобы восстановить утраченную дружбу.
Однако с игрой у нас ничего не вышло.
Лилу заболела. То ли простудилась, толи подхватила какую-то заразу, пока ездила в гости к подруге, но под вечер у нее поднялась температура. Девочка была вялой, капризничала по каждому поводу и на меня даже не смотрела. То ли действительно так сильно обиделась, то ли из-за плохого самочувствия ей было совсем не до меня.
— Обязательно пригласите лекаря, — причитала эйла Варна, делая ей прохладные компрессы, — я дала ей настойку бусеницы, чтобы сбить температуру на ночь. Но это ее не вылечит.
— Уже вызвал, — сказал Кьярри, возвращаясь из кабинета, — приедет завтра с самого утра. 
В этот вечер папаша Честер, отложил в сторону все свои дела государственной важности, на руках отнес дочь в спальню и просидел там, читая вслух книгу про розовых поросят, пока Лилу не заснула. Тогда он поцеловал ее макушку, погладил всклокоченные волосики, погасил свет и вышел из комнаты, оставив дверь открытой, а я, воспользовавшись этим, пробралась внутрь, запрыгнула на кровать и приложила лапку ко лбу девочки. Он был потный и холодный. Жар спал.
Я как смогла поправила одеяло, зубами натянув его на худенькое плечико, еще раз проверила все ли в порядке и улеглась у нее в ногах, прислушиваясь к тихому дыханию. Надеюсь, завтра утром все наладится.
Однако с утра все стало только хуже.
***
Я проснулась, оттого что наглый луч утреннего солнца пробился сквозь занавески и упал ровно на то место, где я спала. Недовольно крякнула, поднялась и, по-кошачьи потягиваясь подошла к Лилу, прикоснулась к ней и тут же испуганно отдёрнула лапу.
Девчонка была горячая, словно печка. На щеках выступили красные лихорадочные пятна. А что самое страшное — она не приходила в себя. Лилу не открыла глаза ни когда я с надрывным кряканьем толкала ее носом в щеку, ни когда на шум пришел отец и попытался ее добудиться.
У меня чуть сердце от страха не остановилось. Где этот чертов лекарь?!
Эйла Варна тихо плакала в уголке, прижимая передник к глазам. Честер словно тигр в клетке метался по дому, пытаясь ускорить приезд целителя, а я сидела у Лилу на кровати и, не отрываясь смотрела на бледное лицо девочки. Она была бледная, словно поганка, только по щекам растекался нездоровый румянец.
В комнате пахло болезнью. Злой, подлой, опасной. Хотелось ощетиниться и отползти в сторону, но я продолжала сидеть, боясь пошевелиться, словно стоило мне отвернуться хоть на миг и непременно случиться что-то ужасное.
Сердце в груди то замирало, испуганно сжимаясь в комок, то распухало до такой степени, что не было места для вдоха.
Чуткий слух уловил звук подъезжающей кареты, быстрые твердые шаги Честера, грохот резко распахнутой двери. Приехал лекарь/
— Почему так долго? — голос Кьярри больше походил на тигриное рычание, — я же велел приезжать с самого утра!
Бедняга лекарь что-то лепетал о другом вызове, но разгневанный взволнованный отец не желал ничего слушать.
— Она наверху. Мы не можем ее разбудить!
 
Торопливые шаги по лестнице, вопросы о том, что Лилу делала в последние дни, где была, с кем общалась. Стандартный опрос. Оставалось только надеяться, что лекарь семейства Кьярри окажется истинным мастером своего дела и сходу во всем разберется.
От нетерпения и волнения меня начало потряхивать. Я даже на ноги вскочила, когда двое мужчин вошли в комнату. Хмурый дознаватель и щуплый докторишка, прижимающий к себе маленький саквояж, в котором глухо позвякивали склянки. Я переводила взволнованный взгляд с одного на другого и ждала ответов, волнуясь, наверное, не меньше, чем родной отец девочки.