И корону свою забери! (СИ)

Мысленно хмыкнув, повернулась к служанке с вопросом о других слугах. Та только грустно улыбнулась:
— Последние двадцать лет — я единственная из живой прислуги. Остальных Дмитрий Николаевич привязал к особняку.
— В каком смысле? — вырвалось раньше, чем я успела осмыслить.
— Как привязывают духов-хранителей. Но вот людей можно удержать только в том месте, где они умерли. И естественность такой смерти — далеко не обязательное условие.
Вот тут совсем озноб продрал. Ивар, конечно, производил впечатление человека с тяжелым характером, иногда даже жесткого, но все это вполне объяснялось даже моими небогатыми познаниями о его прошлом. Но вот такого я не ожидала. Лина прочла что-то на моем лице, взялась за гребень и вздохнула:
— У сильных магов, не имеющих якоря, иногда случаются подобные, — она на миг замерла, подбирая слово, — потери контроля. Хотя это не совсем точное слово. Они перестают правильно воспринимать мир вокруг. Нынешний император вот из-за бьющей по голове силы получал — и наверняка до сих пор получает — удовольствие от крови и боли. У Дмитрия Николаевича развилось недоверие к окружающим, ему везде мерещился заговор…
Она ненадолго замолчала, прочесывая мои отросшие за счет зачарованной расчески пряди. Смотреть на уже вполне укрывающую плечи золотистую волну было непривычно. Но в чем-то даже приятно. Впрочем, особо рассиживаться в воде времени не было, все-таки в отсутствие Россового я осталась пусть и поулофициальной, но хозяйкой, поэтому выйти к ужину мне все равно придется. Как бы мне ни хотелось избежать общества исключительно обоих Койт.
От этой мысли потянуло усмехнуться — как меня иррационально тянуло к Ивару, так я не менее безосновательно напрягалась в обществе его товарищей. Исключением был, пожалуй, Прозоровский, но там-то все как раз естественно — общие знания о магической совместимости он мне напрямую передал еще вчера. Умом я понимала, что это — огромный простор для манипуляций, да и вот так без оглядки доверять менталисту, по мнению местных, глупость несусветная, но иначе я не могла. Если совсем никому не доверять, то как тогда жить-то?
Оба брата-акробата выловили меня у входа в столовую, сверкая глазами так довольно, что невольно начинаешь подозревать какую-то гадость. Захотелось позорно сбежать, но вместо этого я только прошла в распахнувшиеся двери. Молчание над столом можно было резать ножом, и, честное слово, я была бы рада даже Чернову с его тяжелым взглядом разноцветных глаз. Но его не было. Зато были ехидные ухмылки обоих брюнетов и — если мне не показалось — горячая волна магии, скользнувшая от лодыжки вверх по ноге. И присоединившаяся к ней ледяная. Вопросительный взгляд никакого воздействия на них не оказал, кажется даже, что только раззадорил.
Едва Лина вышла, дверной замок щелкнул под мое недовольное шипение. Запирающее заклинание, поставленное чужаками, фон дома, конечно, растворит, но когда еще это случится. А прямой приказ я пока не могу ему отдать. Полноценной брачной церемонии не было. В псевдосознании дома я имею статус гостя с привилегиями, чуть большими, чем у того же Левачева.
— Не надо нас бояться, — Койт, который Дмитрий, обжег меня совершенно кошачьим взглядом.
— Мы абсолютно безобидны и ласковы, — клянусь, второй брат быстро облизнулся, не менее зверино и совершенно точно намекающе.
Шея и лицо пылали. Кажется, даже уши представляли собой два факела. Самое отвратное в этой ситуации — я была так уж против них, но мысль о том, что я на грани предательства Ивара, была отвратно-отрезвляющей. И плевать, что мы знакомы без году неделя, что я привязана к нему против собственной воли, но это неправильно… А уж после утреннего всплеска магии я и вовсе ощущала подспудное желание пойти в разнос. Ну, знаете, секс, рок-н-ролл и алкоголь, все дела… Самоконтроля пока хватало, но если я не найду способ себя контролировать, то…
Извинившись, сбежала из столовой. Потому что это уже перешло все границы! Ласковы они…В комнате меня уже ждала Лина, по одному моему лицу понявшая, что именно произошло. Чуть не произошло. Мягко, совершенно по-матерински, улыбнулась мне:
 
— Такое бывает, когда дар раскрывается в позднем возрасте. Ивар Дмитриевич поймет, если…
Я не дослушала и совершенно позорно разревелась, даже не обратила внимания на звук открывшейся двери. Только когда кто-то отстранил Лину и с волос пропала ее теплая рука, а ей на смену пришли крепкие объятия и запах дождя, я открыла глаза. Левачев. Новый всхлип застрял в горле. Я несколько секунд смотрела на него, а потом снова уткнулась в плечо, краем глаза заметив исчезнувший за дверь подол платья служанки.
Да плевать уже, что он подумает. Я не смогу с этим справиться, я слишком слабая… Я просто хочу на волю. Граф мягко погладил меня по растрепавшимся волосам и вдохнул, собираясь что-то сказать.
8
Странное предчувствие заставило посмотреть в глаза, но из-за плеча Левачева, из зеркала, на меня смотрел Россовой, и все слова я пропустила мимо ушей, глядя на него как завороженная. Граф развернулся и, сообразив быстрее, метнулся к зеркалу. Но вместо Ивара там был мой горячо нелюбимый родственник, ухвативший мужчину за рукав. Вот тебе и зеркало, дверь между мирами…
Оцепенение удалось сбросить не сразу, но оттащить Олега от злосчастного стекла у меня получилось. Лихачевский в зеркале оскалился, рассматривая нас. Наконец, заговорил, старательно сцеживая яд:
— О, кузина! Как быстро ты утешилась, — мне страшно хотелось разбить ему лицо, но что-то подсказывало, что это зеркало у меня расколотить не выйдет — Так может и не нужен тебе Россовой? Я могу пустить его в расход? Жалко, конечно, прерывать столь древний род, но…
— Что ты хочешь? — вышло неожиданно сухо и зло, словно вся подступающая истерика и не существовала вовсе.
— Тебя.
В смысле? И без того пошаливающие расшатанные нервы сдали окончательно, кровь отлила от лица — я буквально чувствовала, что не то что белею — серею, и стремительно. Левачев только поймал мое оседающее тело, и живое человеческое тепло стало тем, что не дало мне провалиться в обморок. Встряхнувшись, проговорила, глядя прямо в глаза:
— Никогда.
— Что ж, — он сделал шаг назад, обзор в зеркале словно увеличился, и я увидела Ивара за его спиной, привязанного к грубому деревянному креслу, уже несколько потрепанному. — Знаешь, говорят, что главный инструмент мага — его руки. Интересно, на какой по счету присланной фаланге твоего, кхм, благоверного, ты сама прибежишь ко мне?
И исчез, оставив последнее слово за собой. Только когда меня чуть сильнее встряхнул Левачев, я очнулась и смогла понять, что именно он мне пытается сказать:
— Яра, он блефует. Лихачевский, хоть и не здоров на голову, но вот так по прихоти под нож его не пустит.
— Ты сам говоришь, что он с головой не дружит, как ты можешь быть уверен, что он этого не сделает?! — истерика шепотом, конечно, жуткое дело, но сил повышать голос у меня не было.
Я вырвалась из хватки Олега, выбегая из комнаты. Я не могу, я просто не могу вот так его там оставить! За спиной слышались шаги, но дом словно вёл меня, пока откуда-то сбоку не выскочил силуэт, а меня не скрутила, совершенно играючи.
— Пусти! Пусти меня! Я должна быть там!
Прозоровский только усилил хватку, обездвиживая меня, чтобы я не навредила самой себе. Тихий шёпот проникал в сознание, но слова сливались в монотонный гул. А потом меня обожгло волной боли изнутри, заглушившей даже мои мысли, только слово "связь", произнесенное рыжим, ввинчивалось в мозг. Метания менталиста ощущались кожей. С одной стороны, он не мог подставить меня под удар, отдать в руки моего безумного родственника. С другой — моя неспособность хоть как-то облегчить состояние Россового обрекала меня на постоянные мучения. Так работала нить между нами.
А потом все оборвалась также резко, как началось и я обмякла безвольной куклой. Дом встряхнуло.
— Взламывают, — Левачев прислушался и кивнул.