Прости, если сможешь (СИ)

Хотелось бы, конечно, лишить её родительских прав, но по тем данным, которые я собрал, она была образцовой мамой. Адвокат предложил действовать постепенно: забрать ребёнка, довести её до нервного срыва, желательно при свидетелях, упаковать её в психушку, а там договориться про нужный диагноз. И после этого уже лишать родительских прав. Немного муторно, зато действенно. Конечно, было бы хорошо, если бы после этого она уже не смогла подняться. Но ведь тварь, небось, ещё себе нарожает.
Как же я её ненавидел!
Приехал домой взвинченный донельзя. Заглянул к Диме. Он лежал в кровати с телефоном. Опять сказки? Чёрт побери! Чего ещё не хватало этому ребёнку, что он так тянулся к этой шлюхе? Угораздило же сестру отдать его к ней в класс.
Неслышно вышел. Пожалуй, сегодня я был не против, чтобы она ему почитала, у меня не было на это никаких моральных сил — все жилы вытянула эта дрянь.
Залез в бар, налил себе виски. Надо было собраться с мыслями и разложить по полочкам, что она реально могла мне предъявить и что у меня было, чтобы парировать. Попытался восстановить всё, что она мне говорила. Мозг привычно выхватывал из общего текстового потока ключевые фразы, но они никак не складывались в единое целое.
Она сказала, что на Глеба доказательств не было. Конечно, не было, потому что изнасилования никакого не было. Я видел видео, там всё было не просто добровольно, а с большим удовольствием с обеих сторон. Настя, кстати, тоже получила хорошую порцию позитива. Слышал, что некоторым женщинам нравится быть начинкой для бутерброда. У меня такого рода секс всегда вызывал отвращение. Фу, я бы никому не позволил дотронуться до своей женщины, не говоря уже о том, чтобы делить её на двоих, даже шлюху. Я всегда был о Насте невысокого мнения, но на том видео она умудрилась пробить дно. Впрочем, и Аня от неё недалеко ушла. Недаром говорят: “Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты”.
А теперь она заявила, что на меня у неё что-то есть! Что это могло быть? Что такого, из-за чего она собиралась обвинить меня в изнасиловании? Да, я был с ней груб. Но грубость никак не доказать. И не преступление это. Я не бил её, не заставлял делать что-то противоестественное. Я даже предохраняться пытался, хоть и не очень эффективно, как оказалось.
Мозг готов был взорваться. Я метался между двумя крайностями. С одной стороны, очень уж не хотелось, чтобы подробности нашего с ней расставания и единственного секса попали к журналистам или в интернет. Значит, надо было бы с ней поговорить и выяснить, как ситуация выглядела с её точки зрения и что она собиралась мне предъявить, чтобы в нужный момент нанести контрудар. С другой же стороны, я совсем не хотел с ней церемониться, мечтал ударить сильно и сразу на поражение, как она меня когда-то.
На заседание я приехал вместе с адвокатом. В принципе, мог и не приезжать. Но очень уж любопытно было узнать из первых рук, что она там мне пыталась предъявить. Судья у нас был прикормлен, адвокат меня заверил, что сложностей не возникнет. Я предупредил его насчёт возможных провокаций, но он велел не волноваться.
Аня была бледная, явно нервничала, но спину держала. Мне нравилось наблюдать за её волнением, оно меня завораживало. Вот он, час расплаты за тот ад, в который она окунула меня 5,5 лет назад.
Адвокату удалось охарактеризовать её суду, как женщину лёгкого поведения, не особо разборчивую в связях с мужчинами. Он напирал на то, что дочь у неё постоянно ходила полуголодная и не имела даже минимально необходимого. Он говорил красиво и очень убедительно. А Аня, наоборот, запиналась и сбивалась. Отрицала свои многочисленные связи с мужчинами, пыталась утверждать, что у дочери было всё, что необходимо ребёнку её возраста, что это подтвердят все, кто их знает. Потом она попросила судью приобщить к делу какие-то документы. Она не рассказывала подробностей. Суть сводилась к тому, что незадолго до нашего с ней секса её изнасиловали. В результате у неё были разрывы, на которые в больнице наложили швы, из-за чего запретили несколько месяцев вести половую жизнь. Она, якобы, просила меня не трогать её, говорила, что ей нельзя, а я проигнорировал и насильно занялся с ней сексом. Из-за этого у неё разошлись швы и снова началось кровотечение. И всё это было у неё в справках. Также она предоставила копию из книги регистрации посещений, в которой было указано, когда я в тот день пришёл к ней в комнату, а вскоре после этого она с кровотечением обратилась в больницу. Она назвала меня жестоким человеком и насильником, настаивала, что такому, как я, нельзя отдавать дочь. Тем более, что Мила до этого момента жила с матерью и была к ней очень привязана.
 
Когда она говорила и передавала судье копии, у неё тряслись руки. В какой-то момент они стали трястись и у меня. Я не на шутку испугался. Но адвокат лишь улыбался. Вероятно, он заранее знал, что суд отклонит её доказательства и не станет принимать их во внимание. В итоге решение было вынесено в мою пользу. Даже заседание переносить не стали. Вот что значит нанять правильного адвоката!
На Аню смотреть было страшно. После оглашения решения она стала какой-то маленькой, сгорбленной и уродливой. Бледное лицо приняло серо-зелёный оттенок. Именно этого я ждал все эти годы! Вот он, момент истины! Мечты сбывались! Зло наконец-то было наказано!
После заседания мы поехали с адвокатом в ресторан и отметили свою победу. Настроение было шикарное. Мыслей не было. Впервые за много лет я чувствовал себя свободным, будто гора с плеч свалилась.
Но это было только начало моего триумфа. На следующий день, не дожидаясь вступления в силу решения суда, я приехал за дочерью. Судя по всему, они только вернулись домой и ужинали.
— Я приехал за Милой. Ты собрала её вещи?
— Почему уже? Решение ещё не вступило в силу. Ты не имеешь права!
— Это всего лишь формальность. И чем быстрее мы с этим покончим, тем будет лучше для всех. Прошу тебя, не устраивай сцен хотя бы при дочери. Хватит того цирка, что ты устроила на суде.
Дочка, услышав мой голос, выбежала в коридор и бросилась мне на шею.
— Мила, доченька, я приехал за тобой. Мы поедем в мою новую квартиру. Помнишь, я тебе рассказывал?
— Ура! Мамочка, одевайся скорее, мы едем к папе!
— Мила, мама с нами не сможет поехать. У меня в квартире нет для неё комнаты.
— Нет комнаты? Тогда она может жить в одной комнате со мной! Мы всегда с ней спим вместе.
— Нет, Мила, так не получится. В моей квартире у тебя будет детская кровать, вдвоём вы там не поместитесь. И мы же договаривались с тобой, что ты — взрослая девочка, должна спать отдельно. Спроси у своих друзей в садике — наверняка никто из них уже не спит с мамой.
Дочка засомневалась. Меня это не устраивало.
— Мила, мы очень спешим. Тебя дома Дима уже заждался. Я обещал ему, что ты с ним вечером сегодня поиграешь. Одевайся скорее. А вещи, если мама не собрала, я заберу потом или куплю тебе новые.
Я снял с вешалки её курточку, надел её прямо на домашнюю одежду, обул сапожки, водрузил на голову шапку, взял дочь на руки и быстро вынес из квартиры.
— Мамочка! Я не хочу без мамочки! Папа, пусти меня, я хочу к мамочке!
Но я не поддавался. Я был уверен, что пройдёт немного времени — и она забудет о своей мамаше. Вон, Дима же как-то смирился, что у него больше нет мамы. Я тоже когда-то через это прошёл. И Мила сможет. Тем более, что она ещё маленькая.
Она не успокаивалась, кричала, просила меня вернуть её к маме. Я сел с ней на заднее сидение и крепко прижал к себе.
Да! Я сделал это! Я представлял, как Аня рыдает у себя в квартире, но ничего не может поделать. Я торжествовал!
   
Глава 20
 
Аня
Я выла в коридоре под дверью всю ночь. Чувства атрофировались. Осталось лишь горе. Оно могильной плитой придавило меня, ослепило и оглушило. Только когда начало светать, я ощутила, что сильно замёрзла. Спина затекла, ноги не слушались. С трудом поднявшись, пошла в душ в надежде, что тёплая вода вдохнёт в меня жизнь. Не вдохнула. Я лишь немного согрелась.