Вифлеем (ЛП)
Annotation
Мир постепенно приходит к гибели. Дети рождаются уродами, экономика рушится, общество погружается в хаос и это только начало. Тем временем квантовый физик пытается помочь своей подруге оправиться от изнасилования.
Питер Уоттс
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
notes
1
2
3
*
*
6
7
8
9 (прим. переводчика)
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20 (прим. переводчика)
21
Питер Уоттс
Вифлеем
(рассказ)
Черт, да она сама во всем виновата.
Нет. Нет, так неправильно. Но боже, только посмотрите на это место: чего она ожидала, живя здесь?
На тротуаре размазано пятно засохшей крови с метр диаметром, ржавый фон для разбитых бутылок и переломанного скелета десятискоростника. Все такое большое. Эта зубчатая структура, такая вещественная и зримая, пугает меня. Я не могу отвести глаз от пятна, ищу хоть какой-то намек на невидимую сложность. Хочу погрузиться в знакомые порядки величин, залезть внутрь: найти мертвые эритроциты, молекулы железистого гемоглобина, одиночные атомы, танцующие в успокаивающих оболочках квантовой неопределенности.
Но не могу. Это просто безликая красно-коричневая клякса, и я вижу лишь то, что она была частью кого-то вроде меня.
Она не отвечает. Я звоню уже минут пять.
Вокруг никого не видно, я – единственный житель этого промежутка времени: все жертвы скрылись в убежищах, а монстры пока не выбрались наружу. Но они придут, исполнители дела Дарвинова, всегда готовые искоренить неприспособленных.
Я снова жму на кнопку:
– Джен, это я, Кит.
Почему она не отвечает? Не может? К ней кто-то вломился? Или…
Или она просто хочет побыть одна? Она же так сказала по телефону?
Так чего я тут стою? Я ей даже поверил. И дело не в том, что я беспокоюсь о ее безопасности. Тут скорее вопрос процедуры: когда твою лучшую подругу изнасиловали, надо помогать. Поддерживать. Таково правило, даже сейчас. А Дженет – моя подруга по любому определению этого термина.
Где-то вдалеке слышится звон разбитого стекла.
– Джен…
Если я уйду прямо сейчас, то вернусь, пока не станет слишком поздно. Солнце зайдет минут через двадцать. Идея все равно была туповата.
Я отворачиваюсь от ворот, и тут позади что-то щелкает. Я оглядываюсь; на домофоне горит зеленая лампочка. Касаюсь сетки, едва-едва, одергиваю руку еще до малейшего контакта. Снова, теперь уже дольше. Разряда нет. Ворота открываются внутрь.
Из громкоговорителя ни звука.
– Джен? – говорю я улице.
Спустя секунду она ответила:
– Заходи, Кит. Я… я рада, что ты пришел…
* * *
Пятый этаж, Дженет запирает за мной дверь. Опирается на стену, пока я прохожу внутрь.
Я слышу, как она скованно, медленно шаркает за мной по коридору. В гостиной проходит к холодильнику, в глаза не смотрит.
– Выпить хочешь?
– А есть выбор?
– Небогатый. Молока нет, грузовик опять угнали. Но есть пиво.
Голос у нее сильный, даже звонкий, но ходит она так, словно над ней уже взяло власть трупное окоченение. Каждое движение словно причиняет ей боль.
Комната освещена тускло: лампа с оранжевым абажуром в углу, телевизор с отключенным звуком. Когда она открывает холодильник, голубоватый свет разливается по синякам на лице. Один глаз у Дженет опух.
Она закрывает дверцу. Лицо погружается в милостивое затмение. Она выпрямляется постепенно, поворачивается ко мне, сжимая бутылку в руке. Я беру ее без лишних слов, аккуратно стараясь не касаться ладони.
– Тебе не нужно было приходить, – говорит Дженет. – У меня все нормально.
Я пожимаю плечами:
– Просто подумал, если тебе что-то нужно…
На опухшем лице улыбка едва заметна. Даже она, кажется, приносит боль.
– Спасибо, но я кое-что купила, когда возвращалась из участка.
– Дженет, мне так жаль.
А как еще сказать-то? «Это не твоя вина, а моя». Я должен был не соглашаться. Я и сейчас хочу.
– Это моя вина, – настаивает она, хотя я ничего так и не произнес. – Я могла все предвидеть. Простой сценарий, предсказуемый итог. Надо было раньше понять.
– Боже, Джен, так почему ты все еще тут живешь?
Прозвучало как обвинение.
Она смотрит в окно. Уже стемнело, видны пожары на восточной стороне.
Я перевожу взгляд туда же, куда она, но успеваю заметить крохотное темное пятно на асфальте внизу. Здесь когда-то жили семьи. Сейчас апрель. Уже довольно тепло, и дети могли бы играть там, на тротуаре. Есть люди, которые думают, что где-то там, не здесь, все по-прежнему так и идет. Где-то далеко от этого изуродованного места, там, где волна вероятности разбилась, явив реальность спокойнее. Хотел бы я в это верить. Мысль о том, что в какой-то другой временной линии дети по-прежнему играют снаружи, хотя бы чем-то утешала.
Но тот мир, если даже он существует, откололся от нашего очень-очень давно. Три, может, четыре года назад…
– Все произошло так быстро, – бормочу я.
– Катастрофа-складка, – равнодушно замечает Дженет, по-прежнему глядя в окно. – Изменение не постепенно, Кит, и ты об этом постоянно забываешь. Все болтается, пока не достигнет точки разрыва, и тогда раз! Новое равновесие. Как с обрыва упасть.
Так она видит мир: не как реальность, а как траекторию в фазовом пространстве. Ее чувства получают ту же информацию, что и мои, но все, что она видит, кажется таким чужим…
– Какой обрыв? – спрашиваю я. – Какая точка разрыва? Что разорвалось-то?
– Неужели ты не веришь в то, что они говорят?
Они говорят так много. Крепкие задним умом, они стонут о неизбежном обрушении экономики, основанной на постоянном росте. Или винят непристойно успешный компьютерный вирус, пару строчек кода, которые распространились по всему миру и за ночь превратили мировую экономику в белый шум. Они говорят, что ни в чем не виноваты.
– А двадцать лет назад они бы винили крокодилов в канализации, – замечаю я.
Дженет начинает говорить; голос прорывается сквозь тяжелый изматывающий приступ кашля. Она вытирает рот ребром ладони, морщится, потом указывает на телевизор:
– Ну, если предпочитаешь, всегда есть версия шестого канала.
Я удивленно смотрю на нее.
– Второе Пришествие. Почти наступило время распятия плюс две тысячи лет.
Я качаю головой:
– Такая же бессмыслица, как и бòльшая часть той чепухи, которую я уже слышал.
– Как скажешь.
В комнате повисает неловкая тишина.
– Ладно тогда, – говорю я и поворачиваюсь к выходу. – Я завтра приду, посмотрю, как ты тут…
Она не сводит с меня глаз:
– Да ладно тебе, крутой. Сам же знаешь, что сегодня ночью ты никуда не пойдешь. Иначе даже до Грэнвилля не доберешься.
Я открываю рот, собираюсь возразить, но она меня опережает:
– Каждое утро в восемь тут останавливается автобус, один из этих, переоборудованных, с фуллереновой[1] обшивкой. В нем почти безопасно, одна беда – на работу ты опоздаешь часа на два. – Джен хмурится, словно ее поразила какая-то неожиданная мысль. – Думаю, я поработаю пару дней дома. Если это, конечно, не вызовет проблем.
– Не смеши меня. Возьми отгул. Расслабься.
– Сомневаюсь, что у меня будет настроение расслабляться.
– В смысле…
Она с трудом улыбается еще раз:
– Я ценю твое отношение, Кит, но если буду просто сидеть и валяться без дела… Я сойду с ума. Я хочу работать. Мне нужно работать.
– Джен…
– Да проблемы-то нет. Я завтра залогинюсь, на минуту или две. Смогу загрузить все, что нужно, пока вирусы не пролезут, а потом буду работать до конца дня. Хорошо?