Гробовщик. Дилогия (СИ)

– Дядя Немой, не двигайтесь! – снова крикнул Лёшка.
Я разогнулся и, щурясь, огляделся. Три активированные «Жарки», как три гигантских бенгальских огня, одна на месте костра, две – у меня за спиной. Между ними с криками метались люди, кое у кого горела одежда. Другие выли, закрыв глаза руками, брели куда-то, сталкивались друг с другом. Вот один слишком приблизился к аномалии, у него загорелся ботинок. С диким криком бедолага упал и начал сбивать пламя руками.
Над головой с тихим жужжанием в темноту пронеслось несколько разноцветных теней, земля снова содрогнулась. Крики усилились.
Я огляделся: Копыта нигде не было видно.
Сбежал, мерзавец!
Один из здоровяков остановился неподалёку и, часто моргая, вытирал глаза тыльной стороной ладони. Внезапно он заметил меня, полез в карман, но полностью достать пистолет не успел.
Возникший у него под ногами «Трамплин» запустил несостоявшегося убийцу в ночное небо.
Я поднялся на ноги и попятился в тень от куста шиповника. Сзади подошёл Лешка. Он был бледен, руки его, то сжимались в кулаки, то разжимались, будто он вот-вот бросится в драку.
– Хватит, Лешка, – сказал ему я. – Успокойся. Мы победили. Побереги силы.
– Скоты, – сквозь зубы сказал он. – Грязные скоты. Дядя Немой, знаете, зачем они хотели вас схватить?
Я молча пожал плечами.
Какая разница, чучело из меня собирались набить или хотели приучить таскать артефакты, как мартышку бананы? Итог всё един: теперь в Западный лагерь мне ходу не было.
– Вот этот, – мальчик показал пальцем на одного в армейском бушлате с погонами сержанта. Он стоял на четвереньках и слепо шарил вокруг себя рукой. – Ему за вас командир пообещал голую женщину. Он всё время, пока сюда шел, вспоминал, как раздевал младшую сестру дома. Раздевал и…
Лёшку передернуло.
– Не надо, – сказал я, но мальчик упрямо продолжил, показывая на здоровяка, который наткнулся на дерево и теперь держался за него, тихонько подвывая. Бушлат его дымился на спине.
– Этот, когда хотел вам укол сделать, всё жалел, что в шприце простое снотворное. Он как-то отравил собаку у соседа по даче. Два часа смотрел через дырку в заборе, как она мучилась. Думал, с человеком ещё интереснее будет.
– Вон тот, – ткнул Лёшка куда-то в темноту. – Тащил сеть и думал, что прежде, чем вас к Кирову доставить, надо бы ногами потоптать. Очень он любит, когда со всего размаху лежащему, особенно по лицу…
Вот так. Кому чтение мыслей – дар, а кому проклятие.
Парнишку трясло. Я понял, что ещё немного и у него начнётся истерика.
И что после этого он всех здесь поубивает. И чем только Генка думал, когда обучал своего друга этим штукам?
Я обхватил Лёшку, прижал к себе:
– Успокойся, малыш. Не надо делать того, о чём пожалеешь
– Гады! – стонал мальчик. – Зачем они живут? Зачем мне жить с ними?
Не надо было брать его с собой. Расслабился. Думал, как всегда, вяло поторгуемся, осторожно прощупаем друг дружку на счет новостей, покурим, выпьем по стаканчику коньяка (в последнее время Ломоть пристрастился к этому напитку), да и разойдёмся каждый в свою строну. Потому, когда Лёшка пристал: «Дядя Немой, ну пожалуйста – можно мне с вами? Я помогать вам буду. А-то вы вон, сколько пользы нам приносите…», я недолго колебался. Леська, правда, не хотела его отпускать. Почувствовала что-то. Сколько раз Лёшка до темноты с Генкой где-то шлялся – и ничего. А тут упёрлась, еле уговорил её братец названный. И я, идиот расслабленный, тоже хорош. Пускай, мол, пацан прокатится, да на других людей хотя бы из кустов посмотрит.
Посмотрел на людей?
Вообще, говорят, лучшее средство в случаях истерики – пощечина. Но бить мальчика, это последнее, что мне сейчас хотелось делать.
Я ещё крепче обнял Лёшку, и тот уткнулся мне куда-то в бок. Захлюпал.
– Ну, скоты, ну – сволочи, – сказал я. – Где же их взять честных, добрых, справедливых? Приходится жить с тем, что есть.
Лёшка, застеснявшись, отстранился, вытер слёзы.
– Ты лучше думай, что дальше с ними делать? – я кивнул на бывшую «группу захвата», пытаясь переключить его внимание на новую проблему. – Разбредутся ведь. А тут в округе аномалии, да ты ещё пораскидывал.
 
– Так я могу снять! – встрепенулся мальчик. Ну вот – уже лучше. И ведь всего минуту назад слёзы ручьём лил.
– Ага, – усмехнулся я. – И ковровую дорожку им, чтоб мягче шагалось. Ты бы поменьше свои умения перед ними светил. И так теперь разговоры пойдут, что там у Гробовщика за пацан объявился. Глядишь, ещё и за тобой охота начнётся.
– Так что тогда делать? – растерялся Лёшка.
– Забирай продукты, – я указал ему на рюкзак. – И иди к повозке. Я сам тут разберусь.
Мальчик нерешительно топтался на месте.
– Да не бойся ты, – улыбнулся я ему. – Больше я им в руки не дамся.
Лешка вздохнул и ушёл в темноту, сгибаясь под тяжестью рюкзака, который он повесил на плечи.
А я вышел на свет ближайшей «Жарки» и громко крикнул:
– Всем слушать меня!
Слепые обернулись на голос, зрячие прищурились, глядя на мою фигуру.
– Никому не двигаться! – продолжил я. – Если не хотите попасть в аномалию…
– Не стрелять! – перебивая меня, рявкнул кто-то из темноты. В стороне, откуда это прозвучало, началась какая-то возня, кого-то повалили, послышалось несколько глухих ударов. Потом тот же голос продолжил:
– Говори, Гробовщик. Мы тебя слушаем.
– Садитесь на землю, где стоите, – продолжил я свою речь. – Утром за вами придут.
– А если нет? – после паузы спросил кто-то.
Я криво усмехнулся. Дошло, наконец? Как вам: осознавать себя отработанным материалом?
А вслух сказал:
– Не боись. Схожу в лагерь, предупрежу на посту, что живые остались.
Сказал, похромал в сторону Вильчи, но тут в спину раздалось:
– Так, может, и мы с тобой? Чего нам тут сидеть?
Я остановился, медленно обернулся. Сказал сквозь зубы:
– Вы, суки, молите Бога, что мой племяш за вас вступился. Если бы не он, я бы вас тут всех положил. Ноги отдельно, руки отдельно.
7. Свет фонарика.
По пути попалась только одна здоровенная «Плешь», так что до лагеря я домчался минут за сорок. Съехал с дороги метров за триста до околицы, поставил телегу у зарослей орешника, дальше заковылял пешком.
Часовой сидел на лавочке у последнего дома – развалюхи с провалившейся крышей и, не таясь, курил. Вот он затянулся, и уголёк на конце сигареты на секунду осветил его лицо. Ветер дул в мою сторону, я почувствовал запах дешёвого табака.
Я подобрался поближе, бросил в кусты слева сухую палку. Когда курильщик повернулся на шум, тихонько сказал:
– Ну, здравствуй, Краб.
– Кто здесь? – он вскинул пистолет, но тут же опустил. Спросил, слепо щурясь в темноту. – Гробовщик?
– Курим на посту? – вопросом на вопрос ответил я, не спеша, подходя к нему. – Начальство не заругает?
– Фу ты, чёрт! – Краб явно обрадовался. – Так и знал, что ничего у них не выйдет. Вот Киров разозлится!
– Так ты в курсе, что сегодня на меня засаду устроили? – спросил я, присаживаясь рядом.
– А как же, – кивнул Краб. – Из наших только Копыто, тварь продажная, пошёл. Остальные армейцы из оцепления.
– Видал, видал, – кивнул я и процитировал. – Все красавцы удалые, все равны, как на подбор…
– Угу, – засмеялся Краб. – Только дядьки Черномора с ними не было. Тут твою тушку дожидается.
– Дожидается? – переспросил я. – В доме Ломтя, наверное, остановился?
– А где же ещё? – начал было Краб, осекся, спросил с подозрением. – Ты что задумал?
Я молчал.
– Там охрана по периметру, плюс БТР у крыльца. Даже и не думай к нему соваться.
 
– Успокойся, – сказал я. – Не буду.
И, после паузы, добавил:
– Если ты мне поможешь.
– Чем простой бродяга может помочь легенде Зоны? – вроде бы в шутку спросил Краб. Но я видел – он здорово нервничает.
– Вызовешь его наружу. Доложишь, что слышал со стороны, где засаду устроили, крики и пистолетные выстрелы. И, как бы, между прочим, случайно, светанёшь ему в глаза фонариком.