Могильный червь (ЛП)

И у Стива все сильнее болел живот.
79
Кровь свободно текла по его голове вишневыми реками, пока Генри Борден усердно работал над трупом, над останками, которые он извлек из багажника Тары: жертвоприношение, ягненок, пухлый и откормленный теленок.
(о, любовь моя, моя прекраснейшая)
(положи его к моим ногам, отпразднуй глубину нашего союза)
Он должен был сосредоточиться на том, что делал, потому что его разум был свободной, беспорядочной машиной памяти, задыхающейся от собственных накопленных отходов. Его глаза продолжали закрываться, тени опускались на темную и мрачную комнату. Ему стоило больших усилий держать их открытыми, и он все время представлял себе один из тех мультфильмов из детства, где сонные глаза были открыты зубочистками. Если он позволит им закрыться... о, мирная и темная, но не всякая сладость и свет, он увидит призраков, выпрыгивающих из зияющих могил, и угрюмые небеса, наполненные чернокрылыми воронами-падальщиками, и пепел, выдуваемый из печей крематория, и огромные похоронные брызги, гниющие до тошнотворно пахнущего сока, который заставит его вспомнить о своей матери.
(призрачное лицо газообразного разложения, с отвисшей челюстью крик ненависти/голода/похоти, пронзи суку, посмотри, как она задыхается)
...и это было то, что он не хотел видеть, знать или чувствовать в конкретных глубинах своего разума.
Стежок к стежку, Генри.
Стежок... к стежку.
Да, почувствуй холодное мясо под своими руками. У этого мяса когда-то было имя, и произнести его вслух – значит призвать его (Маргарет), и ты не должен этого допустить. Слишком много призраков... слишком много призраков, вечно кружащих, вечно поющих, бросающих свою волшебную пыль похоронных специй. Но мясо... да, холодное мясо, возьми его, потрогай, приласкай, сделай своим. Да, да. Сожми эти червивые лакомства обратно в живот, холодные и кишечные, влажные, ползучие и сочащиеся соком. Там. Теперь стежок, стежок, стежок, стежок. Эта ухмыляющаяся голова, посмотри, как она хорошо сидит, как кетгут держит ее, связывает, не дает ей упасть.
Он держал труп на руках, купаясь в его вони и некротической грязи, его разум был пылающей желтой теплицей. Комната, в которой горели свечи, казалось, текла и текла, как воск, стены дышали, потолок вздыхал, гости за столом ухмылялись с дикой интенсивностью. Но ему нужно было сосредоточиться. Он стряхивал с рук ползучих тварей, выдыхая клубы пыли от мертвых мух, оставаясь глух к непристойностям, которые шептали мать Роуз, тетя Лили, дядя Олден и другие.
(Элиза, дорогая, милая Элиза)
...все остальное. Он зашил и увидел, как мама Роуз смотрит на него, ненавидя и презирая, о злая, злая тварь, бескостный извивающийся червь – мать, прижимающаяся отвисшими грудями к его лицу, ее губы прижимаются к его губам, ее язык, похожий на губчатый пирог, во рту, исследует ее десны, пробуя на вкус пожирающее себя мясо/кости/кровь испорченного материнства.
(не впускай ее в свои мысли, не позволяй ей получить то, что она хочет, не позволяй ей контролировать тебя даже сейчас, танцующая кукла, ты хочешь прикоснуться к маме здесь, здесь, где темно, влажно и тайно)
Генри встал, голова у него кружилась.
Он вытер кровь с глаз и положил холодное мясо на стул, подперев его там, и двинулся к подвалу, спотыкаясь о разбитые останки дяди Олдена, которые Тара сбила на пол.
(эй, малыш, ты же не бросишь меня вот так, не так ли? собери меня обратно, или я расскажу всем, что вы с Роуз сделали, что вы с Элизой сделали).
Он нашел свадебное платье. С ним он спустился по лестнице в подвал.
(делай все правильно, Генри, не делай ошибок, слышишь меня?)
- Да, мама.
(и когда это будет сделано, когда это будет сделано, ты можешь прийти ко мне, я раздвину для тебя ноги, как я сделала, когда ты родился)
(я позволю тебе заползти внутрь)
Теперь уже скоро.
Еще до рассвета.
Будет свадьба.
О, моя невеста.
 
Моя радость.
Все в движении, кровь заливала ему глаза, он спустился по ступенькам в могильную тьму внизу.
80
Тара медленно вышла из своего самопроизвольного обморока, ощущения вернулись к ее конечностям, нейронные пути восстановились, глаза открылись. Она чувствовала прохладную землю под собой и руки – холодные, скользкие руки – прикасающиеся к ней, расстегивающие ее рубашку. Что это было? Кто прикасался к ней?
Девушка:
- Скоро будет свадьба, и ты должна быть хорошенькой в своем красивом платье.
Этот голос. Как крик канюка.
Полностью очнувшаяся, осознающая, понимающая и наполненная слепой демонической яростью за то, что Бугимен и эта... эта девушка сделали с ней и с Лизой, Тара приготовилась, когда эти покрытые струпьями пальцы расстегнули ее блузку, коснувшись ее груди, и это зловонное дыхание могилы обдало ее горячим и холодным.
Жди своего часа.
Это скоро закончится, и ты это знаешь.
Девушка – такая простая, животное, копающееся в грязи, - подумала, что Тара мертва, поэтому она развязала ее, чтобы надеть на нее платье. Тара видела это: свадебное платье. В свете свечей оно было желтым, покрытым плесенью, древняя сорочка, саван, освобожденный от трупа.
- Хорошенькая, хорошенькая, о, ты будешь такой хорошенькой.
Это было невероятно отвратительно, но Тара не позволяла себе думать об этом. Нет, такие вещи, как отвращение, ужас и шок, теперь были отброшены. Был только животный инстинкт. Было выживание. Была охота и преследование. Ставлю ловушку и просто жду, жду, когда прыгну.
Ты развязана. Ты можешь убить ее прямо сейчас.
Но нет... пока нет. Ловушка не была наживлена должным образом. Девушка думала, что она мертва, и она останется мертвой. Безжизненной. Холодной. Она замедлила дыхание. Позволила своему разуму погрузиться в темноту, пока девушка раздевала ее, снимая туфли и брюки. Теперь она надевала платье, натягивала его на ноги, втягивала руки, застегивала пуговицы на спине. Тара чувствовала его запах... грязный, пыльный, гробовой запах древних погребений.
Одевает тебя.
Как чертову куклу.
Ты для нее всего лишь долбаная кукла.
Девушке потребовалось некоторое время, но в конце концов она втиснула Тару в гниющее платье, которое все время рвалось, изношенные швы лопались. Это была рваная серая вещь.
- О, как ты прекрасна! - взвизгнула девушка. - Прекрасная, прекрасная невеста!
Теперь что-то еще.
Девушка подняла голову Тары.
Приготовься.
Тара почувствовала, как кровь бодрит ее мышцы. Ее нервные окончания покалывало. Гнев, ненависть, разочарование... все это пузырилось на поверхности.
- А теперь хорошенькое, хорошенькое личико, - сказала девушка.
Она натягивала маску на лицо Тары. Кожистая вонючая маска, которая, как инстинктивно поняла Тара, была не резиновой или пластиковой, а шкурой, человеческой шкурой. Воняющей, как маслянистые шкуры.
- Вот, - сказала девушка, удовлетворенно вздохнув. - Теперь ты носишь Лицо Матери. Генри хочет жениться на тебе с Лицом Матери.
Не потребовалось много размышлений, чтобы понять все это, особенно с тем, что она видела наверху... забальзамированные трупы. Маска была на месте, и Тара выглянула через отверстия для глаз, которые были расширены ножом.
Сейчас. Сделай это.
Тара ожила и оттолкнула девушку, и на мгновение в глазах девушки отразился шок, затем гнев и ярость, в ее голосе прозвучал крик дикой животной паники.
 
- НЕТ, НЕТ! НЕТ!!! ТЫ ДОЛЖНА ДЕЛАТЬ ТО, ЧТО Я ГОВОРЮ!
Девушка прыгнула на нее, пальцы потянулись к ее глазам, промахнулись, царапая маску, и Тара, наполненная маниакальной наследственной яростью крови, ударила ее по лицу. Удар сбил девушку с ног. Тара вскочила на ноги. Когда девушка пошевелилась, потеряв равновесие от удара, который разбил ее губы о зубы в струящейся кровавой розе, Тара пнула ее изо всех сил и почувствовала, как что-то поддалось в ее боку... ребра, возможно, могильная тварь, которую она носила в животе.