Танцующий лепесток хайтана (СИ)

Вэйюй с трудом убедил его, что Чу сам согласился к нему временно переехать, да и к тому же сейчас мирно спит. Его дядя выразил откровенное недоверие — но, когда Мо Жань прислал ему в мессенджер фото спящего Ваньнина, и тот выглядел спокойным, все-таки «сдался».
И в следующие полчаса Мо Вэйюй, молча слушая рассказ дяди, с ужасом осознал, что все его представления об учителе как о холодном, скупом на эмоции, отстраненном человеке — сплошное заблуждение...
За надменным поведением, колючими фразами и попытками оттолкнуть от себя любого, кто осмелится приблизиться хоть на шаг, скрывалась... испуганная, болезненная, израненная в клочья душа.
Мо Жань внезапно осознал, что Ваньнин был травмирован своим прошлым настолько сильно, что даже спустя много лет так и не смог никому начать доверять.
Его ледяная стена была призвана не просто отталкивать и отпугивать окружающих, а в первую очередь защищать его самого — ведь Чу многие годы продолжал чувствовать себя беспомощным и слабым, и в глубине души считал себя недостойным того, чтобы к нему проявляли симпатию или сострадание. Он не верил в себя, а в его голове жило столько страхов и комплексов, что хватило бы на целое невротическое отделение.
Среди коллекции фобий Чу был страх высоты, сцены, скорости — но особо “почетное” место, как выяснилось, занимал один пункт, который заставил Мо Жаня захотеть убиться прямо на месте. Оказывается, его Ваньнин мог испытывать дикий ужас от одного лишь упоминания об интимных отношениях. Его фобия также распространялась на тактильные физические ощущения, что в принципе не улучшало и без того нелегкую ситуацию…
«Твою ж мать!!!...»
Мо Жань мысленно выругался, вспоминая, как бесцеремонно лапал Ваньнина еще утром в парке.
Сюэ Чженъюн, в свою очередь, не скупился в выражениях, предупреждая своего племянника, что спустит с него шкуру если тот осмелится хоть как-то обидеть Ваньнина. Казалось, его дядя относился к балетмейстеру Чу с особой заботой и теплом...
Вэйюй вздохнул... К концу этого непростого разговора он все отчетливей понимал, что с самого знакомства с Ваньнином он был настолько одурачен ледяной маской этого человека, что не заметил самого главного.
Из всех окружающих людей ближе всех его учитель подпустил именно своего нерадивого ученика…
Если бы Мо Жань только заметил это раньше!
Если бы он только знал…
Закончив обсуждать с дядей Сюэ балетмейстера Чу, он подошел к постели и пристально вгляделся в красивое, словно нефритовая скульптура, лицо Ваньнина. Во сне этот мужчина выглядел нежным и как будто немного обиженным, а длинные темные ресницы медленно подрагивали на бледных щеках. Тонкие, изысканно очерченные губы были слегка приоткрыты… Мо Жань нахмурился, когда внезапно только что расслабленное выражение лица исказило страдание.
Его дядя предупредил его о кошмарах Чу, и о возможных панических атаках. Он объяснил, что Мо Жаню следовало в такой ситуации быть готовым успокаивать балетмейстера, но при этом держаться на максимальном расстоянии. Никаких объятий…
Мо Жань страдальчески вздохнул, тут же вспомнив, как на их первой совместной репетиции он буквально вцепился в задыхавшегося тогда Ваньнина, а затем ворвался в его дом, и бесцеремонно прикасался к нему, пока тот был в полубессознательном состоянии, извращенно наслаждаясь процессом... Тогда ему казалось, что в его действиях не было ничего «такого».
Ему захотелось врезать самому себе по лицу… вместо этого он сосредоточился на том, как вырвать балетмейстера Чу из пут кошмара.
...Ему все-таки удалось разбудить Ваньнина спустя пару минут. Мужчина распахнул глаза и отчаянно закашлялся, вжимаясь в самый дальний угол кровати. Какое-то время смотрел на Мо Жаня глазами, в которых читался лишь животный страх.
Он явно не узнавал своего ученика.
Вэйюй, взяв себя в руки, постарался как можно быстрее помочь Чу восстановить дыхание — а затем отсел от мужчины на максимальное расстояние и терпеливо ждал, пока тот придет в чувства...
Ему тогда стоило огромного труда не сгрести Ваньнина в охапку, притягивая к себе…
 
Впрочем, долго решимость Мо Жаня не протянула. Спустя полчаса, заметив, что Чу буквально трясет после ледяного душа, он окончательно сдался, посылая дядю Сюэ нахр*н и проклиная тот момент, когда в принципе додумался выпустить балетмейстера из своего поля зрения, позволив тому околеть от холода…
Сначала он укутал Чу в плед. А затем руки Мо Жаня, кажется, начали жить своей собственной жизнью, отдельно от головы, и он принялся трогать его волосы и гладить спину...
Прикасаться к учителю было для него подобно чистому наркотику: этот человек был настолько нежен, хрупок, и в то же время… отзывчив. Казалось, стоило лишь притронуться к его кончику уха, как он тут же неотвратимо покрывался тонким румянцем, а его дыхание на мгновение замирало...
Мо Жань вдруг подумал о том, что подобная реакция совсем не была похожа на страх.
Он не был до конца в этом уверен, да и Ваньнин все еще не совсем пришел в себя — потому проверять эту теорию не стал. И, все же… он задумался.
«Что же мне с ним делать дальше?!»
Чу Ваньнин был подобен хрупкому, нежному цветку хайтана — прикоснешься к нему слишком грубо, и лепестки осыпятся. Мо Жань же никогда не отличался особенной нежностью.
Он любил секс. И — да, он хотел Ваньнина. Уже давно.
Засматривался на него, еще когда был его учеником, представляя, как выглядело бы тело его учителя без одежды...
Желал Чу, когда тот прогнал его, все эти шесть лет — в некой странной, абсолютно извращенной форме.
Хотел этого мужчину с тех пор, как встретил его снова…
В последние дни он был в шаге от того, чтобы на него наброситься. Его кровь вскипала в жилах.
Он грезил им. Бредил им, представляя, как берет его во всех мыслимых позах. Как вбивается в него, заставляя стонать от удовольствия, смешанного с болью.
В его фантазиях Ваньнин безраздельно принадлежал ему все это время, и он почему-то наивно посчитал, что их отношения — это лишь вопрос времени...
Мо Жань всегда знал, как завоевывать внимание, и был абсолютно уверен в себе. Он хотел этого — и знал, что сможет заставить Ваньнина хотеть его не менее страстно, когда наконец проломит его ледяную стену.
...Вот только он совсем не учел, что Ваньнин, оказывается, выстроил эту стену не просто так… он не подумал о том, что эта стена, вероятно, была единственным способом Ваньнина нормально функционировать. Его единственной опорой в этом мире...
«Я озабоченный идиот…» — выдохнул Мо Жань бесшумно.
Он внезапно особенно остро осознал, что сейчас даже рассматривает вариант того, чтобы они с Чу действительно просто остались друзьями. Ему было, по правде говоря, все равно, в каком качестве находиться рядом с балетмейстером… даже если все их взаимодействие сведется к редким встречам глазами и минимуму прикосновений. Мо Жань был готов к этому.
«Мать вашу, я этому был бы даже счастлив!..» — подумал он не без удивления.
...Это открытие все-таки на мгновение его шокировало.
«В какой момент я окончательно перестал его ненавидеть, и перешел к…?» — подумал он.
Но так и не смог понять, что именно чувствует, и к чему же он все-таки перешел.
Поначалу это было похоже на страсть, которая буквально разъедала все его кости. Он мечтал, как затрахает Чу так, что тот не сможет встать с постели…
Желал Ваньнина так, что порой у него темнело в глазах, и он больше не понимал, как дышать.
Ваньнин был его целью.
Его безумием.
Он все еще ненавидел его за то, что тот продолжал прожигать его ледяными взглядами, и в то же время не мог перестать о нем думать. Не мог перестать желать его.
Затем... его чувства стали еще более сложными. Он почувствовал что-то, что можно было бы теоретически назвать жалостью... Странное, противоречивое, щемящее душу, выворачивающее наизнанку ощущение, которое заставляло Мо Жаня постоянно колебаться.
Он внезапно понял, что не переносит, когда Ваньнин смотрит на него полным недоверия взглядом.