Бурные страсти тихой Виктории (СИ)
А если Санька просто оступился? Разве на первый раз не прощают тех, кого любят?
Глава шестая
Среди ничем не нарушаемой тишины дома громом среди ясного неба зазвонил телефонный аппарат. Его поставили еще в то время, когда заболела бабушка. Отец постарался. Оторвался от своих извечных дел, и за один день в доме появился телефон.
Вика подумала, что это может быть только шеф, Андрей Валентинович, ведь никто больше не знает, что она осталась дома. Всем остальным известно, что днем Петровских нет дома — оба супруга на работе.
К тому же телефонный номер — на аппарате Петровских женский голос предварительно проговаривал его — оказался незнакомым. Вернее, походил на рабочий телефон Саньки, но кроме двух последних цифр. Может, Санька звонит из другого кабинета, наудачу? Явно это телефон его базы.
— Ты посмотри, дома! А я ведь позвонила просто так. Значит, судьба нам сегодня объясниться. Не пошла, выходит, на работу, отгул взяла? — развязно осведомился незнакомый женский голос.
— Взяла, — согласилась Вика. — Простите, не узнаю по голосу, а вы кто?
— Твоя молочная сестра, — гнусно хихикнула женщина.
— Елизавета, что ли?
Вике понадобилось известное напряжение воли, чтобы голос ее не срывался и не дрожал. Не от испуга. И даже не от возмущения. От какой-то странной холодной ярости.
— Значит, Саша тебе кое-что рассказал?
— Кое-что, — медленно произнесла Вика.
— И ты его, конечно, простила. Небось он разрисовал все такими красками. Мол, я его заманила на склад, бросилась на шею…
«Значит, вон как оно было, — поняла Вика. — Санька, конечно, не сразу сообразил, что в ловушку попал. Ему хоть и двадцать три года, а в жизни он — наивный чукотский мальчик. Небось подумал, что Лизавета хочет ему что-то важное рассказать… Это, конечно, не оправдание, но хотелось бы понять, как такое происходит.
Сначала, видимо, Лизавета его к себе приучила, так что стала почти своей. Он рассказывал ей про нас… Что-то же он рассказывал такое, что дало ей надежду? Она слушала и сочувствовала. Он решил, что обрел в лице этой женщины товарища, потому ее и не опасался…»
И она спросила машинально, на середине фразы перебив звонившую, потому что думала о своем:
— А зачем он вам?
— Зачем? — развеселились на другом конце провода. — Я из него человека сделаю. Для личного пользования… Тебе, лохушке, не понять, как нужно обращаться с мужчинами. Такие, как ты, и хорошее испортят, не то чтобы свое что-то сделать. Жалко, пропадет…
Эта Лизавета отчего-то была уверена в своем праве вот так взять и грубо вломиться в жизнь Вики, ничуть с ней не считаясь.
Вика не говорила ей плохих слов, не угрожала, не задавала дурацких вопросов. И потому Лизавета заранее отнесла соперницу к категории безобидных чудачек, которым обычно и достаются хорошие мужики, в то время как к берегу Лизаветы плывет всякая дрянь…
— А он знает, что вы мне звоните? — спросила Вика, не называя мужа.
— Нет, конечно, хотя я его предупреждала, чтобы не дергался… Странно, но он даже угрожал мне вчера. Думал, я испугаюсь. Не родился еще на свете мужик, которого я боюсь…
«Значит, Санька пытался вырваться, а ты, значит, мужиков не боишься, ты их шантажируешь, — подумала Вика, глядя на себя в зеркало. — А баб? Баб ты боишься?.. Ах да, я же лохушка. Неопасная, значит!»
Лизавета ей надоела. Вика даже не стала класть трубку, а на середине фразы просто выдернула телефонную вилку из гнезда.
Для нее в момент все стало ясно. Семья Петровских вовсе не разрушилась. На нее просто напала… серая гниль. Как на нестойкое, еще молодое растение. Парша. Грибок. Для чего теперь требовался соответствующий антибиотик. Лучше всего укол в голову. И самой толстой иглой.
Еще ничего конкретного не решив, Вика распахнула шифоньер и начала просматривать свои наряды.
Так, длинная бархатная юбка, шелковая блузка, босоножки на высоком каблуке…
Она торопясь стала натягивать юбку, но, краем глаза отметив лихорадочность своих приготовлений, остановилась. Минуточку, надо подумать, что она станет делать в таком прикиде. Хорошо выглядеть, вот что!
Она дернула вверх молнию — не тут-то было! Замок заклинило — ни туда ни сюда. В конце концов Виктория вырвала его с мясом, нанеся юбке существенный ущерб.
И в самом деле, с утра у нее ничего еще не случилось за исключением телефонного звонка. Она ничего не уронила, не разбила, разве могло так долго продолжаться?
Юбку она с себя сорвала и зашвырнула в угол, босоножки вместе с коробкой бросила в шкаф и полуодетая уселась в кресло. Тоже мне, воительница! Защитница семьи. Не с такими руками что-то защищать, когда они растут… не из того места, из которого нужно…
«Ну что, успокоилась? — немного погодя насмешливо спросил внутренний голос. — Может, все потому, что тебе вовсе не нужны бархат и высокие каблуки для того дела, которое ты собралась делать?!»
— А что, и в самом деле, бархатная юбка — не лучший наряд для выяснения отношений с гнусной бабой, — сказала Вика. Звук собственного голоса взбодрил ее.
Нет, сейчас не время сидеть и печалиться на тему: «Почему у меня все не как у людей?»
Раньше, в юности, еще когда Виктория Хмелькова училась в старших классах средней школы, ее никто не посмел бы назвать лохушкой, как эта выдра Елизавета, и уж кем она никогда не была, так это невезучей. Ну разве чуточку рассеянной, что обычно ей прощали.
В девятом классе Борька Чередниченко попробовал натереть ее снегом, так Вика сама его в сугроб закопала, потому что была физически развитой и драться умела.
Так получилось, что возле нее не было ни мамок, ни нянек, все взрослые работали, и она гоняла по улицам с мальчишками и девчонками, соответственно перенимая кодекс уличных драк. Как и отношений с теми, кто этот кодекс нарушал.
Но потом она полюбила Саньку и вышла за него замуж. Казалось бы, живи да радуйся, но ее в момент будто кто-то сглазил, такая стала тихая и, можно сказать, безответная. А главное, в себе неуверенная. И страшно уязвимая. Неужели так бывает?
Вика даже собиралась как-нибудь сходить к психологу и с ним посоветоваться. А то создается впечатление, будто она в своем развитии проскочила какую-то важную ступень, из-за чего ее теперь шатает и болтает, как не закрепленный в трюме груз — это она недавно прочла книгу о моряках, — заклинивает молния и бьется посуда… И муж уходит к другой!
Виктория принесла из кухни табуретку, поставила ее, проверила на устойчивость — ей уже не раз приходилось с нее падать, а сейчас было не то время — и полезла на антресоли за чемоданом, в котором лежала ее дозамужняя одежда.
Теперь она достала из чемодана джинсовую мини-юбку. Года три назад ее привезла мама из вояжа по Арабским Эмиратам.
Вручила Виктории со вздохом.
— Леший его знает, доча, что в этой набедренной повязке хорошего, но, говорят, она — последний писк моды.
Санька в мини-юбке жену никогда не видел. Они познакомились в трамвае, в котором Вика ехала с работы — тогда она работала в магазине «Спортивная мода» и одевалась прилично, как требовал директор.
А потом, когда они с Санькой поженились, Вика решила, что замужней женщине не к лицу одеваться чересчур легкомысленно. Ну там юбки — едва попу прикрыть, косметика — как боевая раскраска индейцев. Все это было похоронено на самом верху антресолей, но, как оказалось, не забыто.
А на днях она купила себе футболку — ее всучила Катька. Одно плечо с рукавом, а другое голое. Так Вика до того себя затуркала, что не надевала ее, раздумывая, прилично ли замужней женщине носить этакое! Совсем спятила. И все ради того, чтобы не давать мужу повода думать, будто она одевается так из кокетства. Берегла его покой, чтобы — упаси Бог! — не рассердить, не взволновать… Виктория — ты идиотка!
В целом наряд получился то, что надо. Правда, такая юбка уже из моды вышла, но кто станет ей на то пенять во время исполнения разового произвольного выступления?