Глубокая охота (СИ)
Какая блажь стукнула в голову высокому начальству, Мацониевский и понятия не имел. Очередной почти бессмысленный для крохотного гарнизона набор приказов армейского штаба Конфедерации требовал привести аэродром в непригодное для посадки состояние. Временно непригодное и подлежащее восстановлению обратно согласно первому же запросу в срок не больше полусуток. Не иначе кого-то из больших армейских шишек снова покусал страх перед имперскими дальними планерами десанта.
Негодному к строевой полусотнику тыловых строителей оставалось лишь утешать себя тем, что до заката осталось всего-ничего, а в темноте на их полосу и благородный сядет очень сильно не всякий. А уж планер без аварии посадить и вовсе не получится. Да и не водят благородные такой силы планеры, не по рангу им!
— Левее бери! — прикрикнул Мацониевский. — Левее, эруфуярро ты поганое!
— Да, босс! — откликнулась тощая чернокожая и беловолосая аборигенша на облезлой металлической табуретке полудохлой строительной машины. — Как прикажешь, босс!
Асфальтовый каток плюнул облаком пепла из бочонка газогенератора, душераздирающе стуканул цилиндром и встал.
— Каток ваще сломался, босс! — чернокожая дёрнула за рычаг подачи, стравила из бака газ и встала над шипящим и потрескивающим трупом в очередной раз убитой машины. — Готово, босс!
В ржавой выхлопной трубе укоризненно горела сажа.
— Светка, коза ты безрогая, за уши тебя на хрен с васаби вперехлёст! — Борух, переваливаясь как пингвин, заспешил к месту аварии. — Чтоб тебя кривым поленом в колючей проволоке драли поперёк! Наш последний исправный каток!
Полностью имя Рассветной Сестры Глодающей Лица Врагов насчитывало слогов эдак сорок и столько «ё» и «ы», что Борух не мог выговорить его даже под страхом расстрела. Но стоит отдать ей должное, остроухая вполне откликалась на Светку, понимала человеческую речь, всё же согласилась ходить на люди хотя бы в шортах от имперской тропической формы, а при должном присмотре даже могла кое-как рулить строительной техникой.
Десяток покорных ей самцов повиновался каждому слову тощей ненасытной госпожи и мог бесконечно ковырять землю мотыгами и носить тяжести по её приказам — с поправкой на постоянный недокорм и малосильность дистрофической команды чернокожих аборигенов.
Борух подозревал, что нормально — а точнее хоть сколько-то регулярно — жрать эти доходяги стали только с момента заезда на остров первого, имперского ещё, гарнизона.
С началом войны любая местная торговля, разумеется, встала. Немногочисленные тримараны утренних и вечерних племён аборигенов немедленно перешли на снабжение контрабандой имперцев с конфедератами, а про своих бедных родственников вспоминали очень сильно от случая к случаю.
Глава семейки всеми забытых парий ради галлона риса и пары банок консервов соглашалась на что угодно — даже учиться и работать. К сожалению, даже так она всё равно оставалась типичной островитянкой.
— Успели, босс, — радостно сказала она в лицо подковылявшему Боруху. — Теперь не сядет.
— Кто не сядет? — опешил Борух.
— Слушай, босс, — Светка дёрнула остроконечными локаторами ушей и вытянула палец над всё ещё горячим трупом катка. — Воздух, босс.
В отдалении и правда слышалось характерное жужжание.
— Воздух? — Борух судорожно рванул с груди окопный свисток, побагровев от натуги, выдал тревожный сигнал и зашарил на поясе в поисках ракетницы. Та опять сползла на бегу невесть куда вместе с пряжкой ремня, так что отыскал её он далеко не сразу.
— Зелёную, белую, зелёную в направлении заката, босс, — Светка, как и не слыша воздушной тревоги, разлеглась на тёплом капоте и целилась босой пяткой в залитое вечерним розовым небо. — Этот ваш, босс.
— С хрена ли тут наш? — подозрительно спросил Борух.
— Имперцы гудят не так, босс, — уши аборигенки подёргивались. — Больной. Скоро помрёт. А мы всё загородили. Не трать огонёчки, босс. Опять горелый мусор до утра таскать...
Борух в каком-то оцепенении смотрел, как серебристо-чёрный, в грязи, пулевых отметинах и следах недолгого пожара самолёт из крохотной мошки превращается в незнакомую боевую машину с отметками флота на крыльях и корпусе.
По-хорошему, требовалось уже вовсю играть пожарную тревогу, но сила момента победила. Самолёт выпустил шасси, разметал в щепки один из ящиков заградительной стены, как-то по крабьи ушёл в сторону под напором бокового сноса, дал крен, с захлёбывающимся рёвом двигателя обогнул каток — только Светка уши к черепу прижала — и коснулся резиной металла чуть дальше, уже за поставленным на полосе грейдером.
Душераздирающе проскрипели тормоза.
Самолёт качнулся и встал. Из кабины поднялась чёрная от гари и грязи фигура. Мацониевский нервно сглотнул. Фигура оказалась явно женской. По лицу и шее тянулись широкие полосы застывшей крови. На месте бортстрелка за её спиной кто-то медленно и неуверенно боролся с замками привязных ремней.
Только вблизи Борух Мацониевский понял, насколько же досталось разбитому самолёту. Он посмотрел на размочаленные в хлам закрылки, разбитое крыло и не раздумывая потянулся за фляжкой.
Пилот неловко перевалилась через борт кабины и теперь устало пошатывалась на крыле.
— Ты пальмовый лист на ветру, сестра, — нараспев произнесла Светка. — Я свидетельствовала, как ты паришь. Ты приняла ку врага — и пережила этот день. Всеотец-кракен гордится тобой в своих тёмных глубинах. Мы споём о тебе у костра. Я первая уважительно поднесу тебе вина.
— Э-э-э, дамочка, вы, значит, это, — попробовал вмешаться Борух, но его оборвали.
— Я, — угвазданная до черноты фигура покачнулась, но со второй попытки сумела как-то стечь по крылу на землю. Одна рука у неё, как оказалось, не действовала, и ниже локтя висела плетью в корке из грязи и крови поверх заскорузлой лётной перчатки. Зато вторая поднялась в обвиняющем жесте и упёрлась в шершавый от племенных татуировок чисто символический холмик Светкиной груди чуть ниже соска. — Да. Я — да. А вот у вас тут — бардак. Поняли? Барда-ак! Наземная! Служба! Армии! Ведётся! Архискверно!
— Да, босс! — подтвердила чернокожая. — А-ры-хи-сы-кы-ве-ры-на, босс!
— Значит так, — палец в лётной перчатке вновь обвиняюще упёрся в татуированную грудь Светки. — Выпить. Мужика. Унд аллес.
— Да, босс! — просияла островитянка, забрала у Боруха так и не закрытую фляжку, сунула в требовательно подставленную руку, а затем вложила два пальца в рот и совершенно оглушительно свистнула. Из канавы у края взлётки робко, один за другим, поднялся десяток её чернокожих мужей.
— Выбирай, сестра, — щедрым жестом предложила Светка. — Всего два пиастра, сестра!
Мацониевскому жутко хотелось выпить, но фляжку ему так ещё и не вернули. Над закатным морем снова гудело — всё так же боком, узлах на шестидесяти, под снос ветром шёл между катком и грейдером на посадку второй полуразбитый самолёт.
Глава 13: подводник с эскортом
Молодежь офицерская -
Лишь вчера в кителя -
Тянет руку за следующей,
Память мне теребя.
Тех, кто жизни обучены,
Дай-то бог, только треть,
И от случая к случаю
Всем придется гореть.
— Вижу, вы определились.
— Так точно, фрегат-капитан, — отозвалась лейтенант Тер-Симонян и, не удержавшись, уже куда более уныло добавила: — Герде всегда с жеребьевкой везло.
— Ну, это еще вопрос, кому тут повезло, — хмыкнул Ярослав. — Офицеры глубинного флота на отдыхе та еще стая… сравнил бы их с макаками, да все приматы оскорбятся такой аналогии.
Анна-Мария промолчала, но очень красноречиво — по лицу видно, что ей как раз безумно хотелось бы хоть одним глазком взглянуть на пресловутый кутеж глубинников. Про который им наверняка много чего рассказывали, причем в стиле «а потом я поймал во-от такую рыбину с во-от такими сиськами…». Ну да, больше чем на войне и на охоте врут разве что в Конфедерации на выборах.
— Не переживай, успеешь еще вдоволь налюбоваться, — добавил фон Хартманн. — Дежурная полувахта готова? Катер за экипажем должен подойти через полчаса. И это… Завхоза не забудьте покормить.