Ведьма внутри меня (СИ)
Кажется, он искренне верил тому, что говорил. Вот же…
— Я бывшая преступница. Я всё ещё под надзором, и неизвестно, когда смогу покинуть этот дом. И куда дальше пойду — ты думал об этом? Я опозорена. Меня больше никогда не примут в обществе. О каких «нас» ты можешь говорить, сын герцога Вирского? — Я вздохнула и сказала первое, что пришло в голову: — Разве отец не договорился о твоём браке с богатой и знатной невестой?
Вилар потёр лоб, тяжело вздохнул. Выглядел, будто его ударили ножом в грудь.
— Ты знаешь? Так ты знала о Жаннет? — Он покачал головой. — Я так и знал, я боялся, что всё это случилось из-за меня. Я так надеялся, что ты не из-за этого решилась…
Он говорил что-то странное. Я честно его не понимала.
— Решилась на что?
— Извести королеву.
Как связана женитьба виконта Вилара и проклятие, упавшее на королеву? Увы, я не успела спросить. Нас прервали. И, если честно, лучше б это оказалась Софи. Но нет, мне не могло так повезти.
— Какая любопытная тема беседы. Могу я к вам присоединиться? — из-за ближайшей колонны к нам вышел Дэбрэ. Он нас явно подслушивал. Но, когда Вилар ему на это указал, даже не подумал смутиться.
— Дети башмачников обыкновенно плохо воспитаны, — сказал Дэбрэ, махнув рукой.
Он ещё и смеялся. Над собой или над Виларом — не знаю. Дэбрэ и прежде напоминал мне человека, способного ковырять собственную рану ржавым гвоздём, а затем использовать его как оружие.
— Прошу вас, виконт, поделитесь своими догадками ещё и со мной. Вы на самом деле считаете, что леди Майри решилась на злое ведовство, потому что королева похлопотала о вашем браке со своей сестрой? У вас есть доказательства?
Глава 18. Шаг за шагом
Пока Дэбрэ и Вилар обменивались ударами из острых слов, я молчала. Слушала их, но больше думала о своём.
Так у Майри и правда имелась причина желать королеве зла. Интересно.
Если речь идёт не о деньгах, то все войны, говорят, начинаются из-за женщин, но и женщины, влюблённые в мужчин, тоже вносят свой вклад. Могла ли Майри захотеть отомстить, да ещё и так странно — не сопернице, а её старшей сестре, не какой-то простушке или ровне, а королеве? Всё возможно, конечно. Люди во всех мирах одинаковы: мы стараемся быть логичными, но чувства имеют над нами большую власть. Допустим, Майри полюбила Вилара, или, что вероятней, он настолько увлекся ею, что неосторожно пообещал брак, а она — по глупости, на эмоциях — позволила себе поверить ему, мечтала, строила воздушные замки. В таком случае, когда всё рухнуло, она могла потерять голову из-за боли и гнева.
И всё же мне не нравилась эта версия. Не сходилось: бедные сиротки, знающие своё место, а Майри-Маймай его явно знала, не мстят законным наследникам богатых родов и уж тем более не связываются с королевами, отнимающими их шанс на счастье. Майри, конечно, мог вести порыв, временное безумие, отчаяние. Если она, как и Вилар, витала в облаках и видела счастливое будущее с ним, то возвращение к реальному положению дел могло её не просто ранить, но и сломать, и даже убить — или толкнуть на убийство.
Дэбрэ считал Майри ведьмой во всех смыслах слова, Вилар видел женщину-глину, нежный цветок. Кто из них прав, сложно сказать, но обида и ненависть — страшные чувства. Пять лет назад мне довелось их испытать во всей полноте, и я до сих пор помнила, какой стала грязной и чёрной внутри. Я потеряла семью и будущее — Майри, кажется, то же самое, только иначе. А значит, и милашка Маймай могла показать себя совсем не милашкой.
Мысли о том, как убиваешь, уничтожаешь того, кто уже уничтожил тебя — токсичная дрянь, убивающая тебя самого. Мне ли не знать. В моём случае дело до сумасшествия не дошло, но таблеточки профилактически пришлось попить где-то с полгода. И то временами на меня накатывало: я белугой ревела, меня всю трясло, руки скрючивало от ненависти-ненависти-ненависти… О состоянии Майри я могла только догадываться. Из всех окружающих её лиц она была самой слабой, лёгкой жертвой, но даже загнанный олень иногда может порвать брюхо волка рогами.
Водителя фуры, напившегося, а затем и уснувшего за рулём, я ненавидела так сильно, что мысленно представляла, как разрезаю его ножом на куски. Меня выворачивало от собственных мыслей, от картин, то и дело вспыхивающих в голове. Тошнило от себя, своей ненависти. Я ненавидела и его, и себя. Себя, наверное, не меньше — ведь не могла прекратить думать об этом, чувствовать это. А в один не самый прекрасный момент поняла, на что трачу свою несчастную жизнь и остатки здоровья.
Я простила его. Не ради него. Ради себя, ради того, чтобы больше не думать о нём. Я за него даже свечи поставила в церкви. Вернее, это сделала не я, а соседка, тётя Катя, милая такая старушка — я дала ей деньги и попросила заказать молебен о его здравии на целый год и чтение псалтыря. Человек, который убил всю мою семью и уничтожил меня, сел в тюрьму. И что-то мне подсказывало, что его жизнь тоже стала не сахар. Но когда я платила, чтобы молились о нём, то точно знала, что делаю это ради себя. Чтобы освободиться от удушливой ненависти, вязких снов, чёрных мыслей.
Простила ли я его по-настоящему? Не знаю. Руки бы я ему не подала. Никогда не забывала причинённое им зло, но больше и не проклинала. Вообще не думала о нём, выбросила из головы, вычеркнула из жизни. И уж точно я бы не пошла убивать его сестру или жену в качестве мести ему. Даже если бы знала, что они вместе сидели в кабине машины и пили.
А Майри пошла. Ну, или они все так о ней говорили. И чем дольше они её — меня — обсуждали, тем меньше я верила, что у поступков Майри могло быть настолько нелепое объяснение.
Вилар и Дэбрэ спорили, обменивались колкостями, будто фехтовали на шпагах. Укол, ещё укол. Мне это, если честно, страшно надоело, и я вмешалась.
— Могу я попросить вас прекратить эту безобразную сцену, господа? — я встала между ними, так что им волей-неволей пришлось услышать меня.
— А вы осмелели, леди Майри, — сказал Дэбрэ, на полвдоха опередив Вилара.
Какое единство оценок, даже забавно. Хоть в чём они сошлись мнениями.
— Вы обсуждаете меня в моём присутствии, говоря обо мне, как о постороннем человеке. Это как минимум невежливо, как максимум — оскорбительно. Я уже говорила вам, виконт Дамиан — мне нечего вам сказать о причине совершённого мной. И виконт Вилар, даже желая того, не в силах удовлетворить ваше любопытство. Его зовут не Майри, он не может знать, что я думала и чувствовала, почему так или иначе поступила. Давайте каждый будет отвечать сам за себя.
Вилар, споря с Дэбрэ, вновь строил из себя заносчивого дурака, но мог быть и другим — теперь я это знала. Его репутацию можно было спасти всего парой слов — и я сделала это.
— Нас с виконтом Виларом не связывает ничего, вы неверно поняли его слова, виконт Дамиан. Ему не в чем себя упрекнуть. Он вёл себя по отношению ко мне исключительно благородно.
Дэбрэ мне не поверил, естественно, но формальности были соблюдены.
— Странно слышать, что вы допускаете мысль, — продолжила я, — что влюблённость, тем более заведомо безнадёжная, могла толкнуть меня на столь гнусное и бессмысленное преступление. Допустим, я как-то могла навредить королеве, но что бы мне это дало? Разве сделало бы меня богатой и знатной, достойной невестой для сына герцога?
Вилар молчал. Дэбрэ спорил:
— Вы вновь утверждаете, что невиновны?
— Это не я утверждаю, а божественный суд. Я лишь говорю, что не верю в месть как повод для злодеяний. Наказание заведомо превышает любые возможные выгоды. Или вы считаете, виконт Дамиан, что таким странным способом я могла бы разрушить планы на брак виконта Вилара с сестрой королевы? Мне это представляется весьма сомнительной идеей. Она бросает тень не только на моё здравомыслие, но и на доброе имя виконта Вилара. И я считаю недопустимым повторять подобные глупости даже в шутку.
Дэбрэ ещё выпрямился, гордо вскинул подбородок. М-да, его недовольство будет мне дорого стоить. А что я делала? Завоёвывала благосклонность другого — делала Вилара своим должником. А ещё тихо надеялась, что позже смогу залечить рану, нанесённую самомнению Дэбрэ и нашим с ним отношениям.