Спросите Фанни

— Знаю, что шутка, — ответила Рут. — И в глубине души я смеюсь.
Интересно, подумала Лиззи, переварила ли Рут новость о том, что в ночь аварии Лиллиан была пьяна, и поубавился ли теперь ее гнев на мать. Должно быть, сестре очень тяжело: ведь все эти годы она ставила Лиллиан на пьедестал. А Лиззи нет. Она была еще очень мала, когда Лиллиан умерла, и не успела как следует ее узнать, поэтому у нее не сложилось представления о достоинствах матери.
Но Лиззи не хотела сейчас углубляться в этот вопрос. Для одного дня достаточно болезненных разговоров.
— Во сколько ты завтра улетаешь? — спросила она.
— В три, — ответила Рут. — Хотя подумываю остаться еще на день или на два. Правда, Моргану это не понравится, — добавила она. — Он же тогда не сможет каждый день кататься на мотоцикле, и ему придется заботиться о том, чем кормить детей.
Морган иногда вел себя как сукин сын.
— А пожалуй, знаешь, переживет, не маленький, — чуть погодя добавила Рут.
Лиззи гадала, возникло ли это решение само собой или под влиянием слов Гэвина о том, что им нужно почаще обсуждать проблемы. И лишь позже вечером Лиззи невольно подслушала, как Рут объясняет Моргану по телефону, что не поедет домой завтра и что, по ее мнению, в их браке есть несколько основательных изъянов, а потом предлагает наконец записаться к семейному психологу, поскольку ее нужды во многом не удовлетворяются («нет, Морган, мне мало того, что ты готовишь по утрам в воскресенье банановые блинчики, которые никому не нравятся, и постоянно твердишь мне, что надо ходить в спортзал, но не хочешь взять на себя часть домашних обязанностей, чтобы я выкроила время; нет, я не собираюсь разводиться, и Шарлин тут ни при чем; не валяй дурака, никто не говорит об обсуждении опеки над детьми — если ты только сам этого не хочешь, — но мы должны обратиться за семейной консультацией, а если ты откажешься, я пойду одна, и у психолога будет только моя версия событий»). Только после этого Лиззи поняла, что за выходные в душе Рут произошли изрядные тектонические сдвиги.
В эту минуту Лиззи сообразила, что, подслушивая, лезет в чужую жизнь, и поднялась на второй этаж. Проходя мимо отцовской спальни с неубранной кроватью и кучей одежды поверх одеяла, она передумала идти к себе и вошла внутрь. Комната пахла ментолом и старой кожей. Лиззи собрала вчерашнюю одежду и начала разглаживать простыню; тут к ней присоединился Джордж, и они вместе стали заправлять кровать, стоя с двух сторон и туго натягивая постельное белье, как любил отец.
— А я никогда не убираю кровать, — хмыкнув, призналась Лиззи, подтыкая угол одеяла.
— Я тоже.
— А Рут наверняка убирает.
— Каждый день, — подтвердил Джордж. — С той же неизбежностью, как солнце встает по утрам.
Они чуть помолчали.
— Я сделала аборт, — вдруг сказала Лиззи, и в горле у нее встал ком. — В прошлом месяце.
Джордж выпрямился.
— Господи, — выдохнул он. — И почему ты до сих пор мне ничего не говорила?
— Не знаю. Но теперь я очень жалею, что избавилась от ребенка. — Глаза Лиззи наполнились слезами. — Я хочу детей.
— Сочувствую.
Лиззи взяла с тумбочки салфетку.
— Переживу, — сказала она. — Просто жалко, что я не настояла на своем.
— Гэвин уперся?
Она помотала головой.
— Нам обоим не везет с партнерами, — сказал Джордж. — Помнишь Луэнн?
— Еще бы! Редкая стерва.
Они накинули на кровать покрывало и проверили, чтобы края были ровным со всех сторон.
— А что с той подругой, с которой ты встречался летом? — поинтересовалась Лизи, внезапно почувствовав необходимость сменить тему.
— Под вопросом.
— Не будь дураком, Джордж. Такая милая, достойная женщина.
— Дело в ребенке. В отличие от тебя, я очень боюсь иметь детей. Глупо, да?
— Не то слово. Преодолей это.
— Как?
— Посчитай. У отца было четверо детей, а осталось трое. Думаешь, он жалеет, что кто-то из нас появился на свет? Беспокойство — неотъемлемая часть жизни, Джордж. — Лиззи выбросила смятые грязные салфетки, которые Мюррей оставил на тумбочке. — Ты знал, что мама в тот вечер была пьяна?
 
— Нет. Может, такая мысль и приходила мне в голову, когда я ходил на курсы вождения и нам усиленно внушали, что нельзя садиться за руль после возлияний. Но я решил, что тогда мы бы обязательно узнали: столь пикантное обстоятельство вызвало бы скандал.
— Как считаешь, мама была алкоголичкой?
— Если и так, то она отлично справлялась. Кормила нас завтраками, собирала обеды в школу, весь день писала, а потом готовила ужин, убирала в доме и укладывала нас спать, целуя на ночь.
Лиззи вспомнила, как мать со стаканом в руках подтыкала ей одеяло. Однажды Лиззи отхлебнула «маминой содовой», и Лиллиан отшлепала ее по попе.
Лиззи попыталась взбить подушку, но та только сложилась пополам.
— Почему у отца такие жидкие подушки?
— Он живет экономно.
— Завтра его выпишут, правда?
— Вроде бы так.
— Иногда он выглядит совсем старым.
— Он и есть старый.
— Но еще не настолько, чтобы переезжать в «Сосны», — возразила Лиззи.
— Вряд ли он когда-нибудь настолько состарится, — успокоил ее Джордж.
 Глава 16 
 Да кому какое дело? 
 
Когда ночью пришел санитар, чтобы перевести Гэвина в другую палату, Мюррей блуждал во времени, вспоминая, как Лиллиан каталась на лыжах и сломала лодыжку. Она упала на крутом склоне и проехала на пятой точке почти до конца спуска, потом встала и, преодолевая боль в ноге, спустилась на лыжах донизу, убеждая себя, что травма несерьезная. Только когда вечером лодыжка распухла, как бейсбольный мяч, Лиллиан согласилась сделать рентген.
В те полтора месяца, которые она провела на костылях, они питались чуть ли не одними готовыми пирогами, и дети привыкли ходить пешком, поскольку Лиллиан не могла водить машину. Она попросила мужа перенести ее пишущую машинку с третьего этажа в их спальню, и на полу теперь все время валялись машинописные листы. Однажды Лиллиан дала ему почитать рассказ, но, когда Мюррей сделал несколько замечаний, молча отобрала у него рукопись и больше ничего никогда не показывала. Мюррей обиделся: ведь он только хотел помочь! Теперь же он понимал, что жена нуждалась не в советах, а просто в аудитории. Только и всего. Почему же он не видел этого тогда?
Почему он не относился к ее потребностям с большим вниманием? Почему жизнь всегда крутилась вокруг него?
И какой толк был злиться на нее столько времени? Он помнил, как даже через год после аварии лежал по ночам в постели, положив руку на пустую холодную впадину на соседней половине кровати, и гнев гудел вокруг него роем пчел. Мюррей даже не осознавал, что возмущение съедает его, и вымещал раздражение на детях. Наорал на Джорджа за маленькую вмятину на машине. Запретил Лиззи гулять, когда она нагрубила учителям. В конце концов через несколько лет после несчастья Мюррею, по совету одного из партнеров, пришлось обратиться к психотерапевту. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным. Необходимость показывать чужому человеку свою ярость унижала его. Психотерапевт предлагала ему боксировать подушку, рвать резинки. Потом она попросила его представить свое негодование как океанскую волну и дать ей пройти мимо. Прием казался слишком простым и потому сомнительным, но со временем Мюррей обнаружил, что упражнение помогает. Однажды утром он проснулся, провел рукой по тому месту, где раньше спала Лиллиан, и не нашел впадины. Он перестал кричать на детей. Разрешил Рут, тогда первокурснице, поехать на весенних каникулах во Флориду. Откопал в кладовке фотографию Лиллиан в желтом сарафане и снова поставил ее на секретер.
Теперь, лежа в палате, Мюррей жалел, что не может сейчас взглянуть на тот снимок. Он заметил себе: если впредь придется лечь в больницу, нужно обязательно взять фотографию с собой.
Санитар, пришедший за Гэвином, старался не шуметь, усаживая больного в кресло-каталку, но Мюррей не спал. Он видел сутулую фигуру соседа в кресле. Почему со спины люди выглядят такими беззащитными?