Рандеву

В машине нажала кнопку блокировки. Сердце колотилось где-то в горле. Не знаю, было это следствием душевного перенапряжения, наложившего мрачный отпечаток на мое и без того помутненное восприятие действительности, или я на самом деле только что избежала чего-то страшного. Одно несомненно: сюда я больше никогда не приду.
  
36
 
Экран телевизора мерцал и бомбардировал нас рекламными роликами. Парфюм, лучшие коллекции музыкальных дисков и напитки. Рождество не за горами. Изабелла и Бастиан лежали перед телевизором на подушках, которые они стащили с дивана. Изабелла теребила уши своей любимой игрушки — Кролика.
— Не возражаешь, если сегодня вечером я ненадолго уйду? — спросил Эрик.
Впрочем, это был не вопрос, а вежливое сообщение.
— Куда?
— К Петеру.
К Петеру? Вечером?
— Зачем тебе к нему нужно?
— Он вчера спросил, не хочу ли я заглянуть к нему, чтобы обсудить один проект.
— Ты поедешь один?
— Хочешь со мной? Я даже не подумал, что тебе захочется провести вечер за разговорами о ремонте и выдаче разрешений на застройку участков.
— Мне и не хочется. А что ему от тебя нужно?
— У него есть виды на один участок. Возможно, нас это тоже заинтересует.
Я испытующе посмотрела на мужа.
— Мне не очень нравится эта идея, Эрик. То есть мне кажется, что с Петером лучше не иметь никаких дел.
— Да я еще ничего не сделал. Только хочу послушать, что он скажет. В любом случае пригодится. У него есть контакты, налажены связи.
Нужно было что-то придумать. Такой поворот событий меня порадовать не мог. И тем не менее ничего не придумывалось.
Эрик встал.
— Поеду прямо сейчас. Я в любом случае вернусь до полуночи.
Он поцеловал меня в лоб, потрепал детей по головам и вышел в коридор, впустив в комнату холодный воздух.
Три часа спустя Изабелла и Бастиан мирно спали. Я ждала Эрика и просматривала выписки банка. На моих коленях лежала стопка бумаг. За прошедшие четыре недели я сняла со счета тысячу двести евро и тысячу из них отдала Петеру. Эрик ничего не заметил. Пока не заметил. Трудно понять, почему, так как для меня эти цифры явно выделялись из ряда других. Они как будто пульсировали на светло-зеленой банковской бумаге. Я задавалась вопросом, когда же этому придет конец. Придет ли он вообще?
Мне очень не нравилось, что Эрик сейчас был у Петера. Я могла лишь догадываться о том, что там происходит.
Я оторвала взгляд от бумаг и долго смотрела на экран телевизора. Показывали давешний сериал. Англичанин и сикх поссорились. Сикх уехал в Лондон. Он решил, что его друг совершенно неадекватен. Возможно, это был как раз мой случай.
В шкафчике в ванной хранились две коробочки снотворного. Получить их оказалось проще простого. Анализ крови не выявил никаких отклонений, и доктор Родэ поставил мне диагноз «переутомление». Обычное состояние для женщины, вынужденной налаживать новую жизнь в спартанских условиях, в чужой стране. Мои робкие слова о том, что вечером мне часто трудно уснуть, привели, как я и предполагала, к появлению рецепта на снотворное, которое могло бы свалить с копыт даже лошадь.
Я вышла из аптеки, еле волоча ноги. При этом сердце колотилось как бешеное. Коробочки жгли мне бок через карман куртки. Придя домой, я сунула их в полиэтиленовый пакет и убрала на верхнюю полку навесного шкафчика в ванной, за флаконы со средствами для загара, тюбиками со скрабом и косметическими масками из глины.
Через полторы недели начнутся школьные каникулы. Они продлятся с восемнадцатого декабря по третье января. Я хотела поехать с детьми в Голландию. Мы могли бы пожить у родителей Эрика. Я им еще не звонила, но была уверена, что нас примут с распростертыми объятиями. Возможно, Эрик тоже поедет. Впрочем, он едва ли позволит себе две недели отдыха. Сначала нужно закончить ремонт, а уж потом можно будет думать об отпуске. Но, с другой стороны, он вряд ли захочет остаться один на Рождество. Предложу ему поехать всем вместе завтра утром. Но что бы он ни ответил, я в любом случае еду в Голландию. Мысль о том, что я проведу две недели с друзьями и семьей мужа в моей родной стране, вдали от этого кошмара, вдали от Петера, удерживала меня от нервного срыва.
 
Собственно говоря, то, что я еще могла строить планы, было чудом. Очевидно, я оказалась сильнее, чем думала.
Пират заскулил, а потом залаял. По реакции собаки я поняла, что вернулся Эрик.
Я откинула прядь волос с лица и оторвала голову от подушки.
Два часа ночи.
Два часа?
Грохот на лестнице. Мое сердце сжалось от страха.
Они вместе выпили, причем много, и Петер все рассказал моему мужу. И показал… Поэтому Эрик вернулся так поздно… Он в ярости.
Открылась дверь в ванную. Потекла вода. Мой муж чистил зубы.
Я снова уронила голову на подушку.
Петер ничего не сказал. Эрик никогда не стал бы спокойно чистить зубы, если бы узнал, что ему изменила жена.
Снова грохот. Шум воды из сливного бачка. Шаги в коридоре.
Я замерла.
Эрик очень старался открыть и закрыть дверь как можно тише, но удавалось это ему с трудом. Он разделся и лег в постель рядом со мной.
Я не шевелилась.
В следующую секунду его рука скользнула мне под футболку, а спиной я почувствовала неубедительную эрекцию.
Я не реагировала.
Рука проехала по спине к талии и осталась лежать на моем бедре. Мятная зубная паста не заглушила запах алкоголя. Виски.
— Спокойной ночи, — пробормотал Эрик и тут же засопел.
  
37
 
Представители крупного рогатого скота не различают цвета. Для людей трава зеленая, а для коровы серая, и, если вступить с буренкой в дискуссию, она высокомерно заявит, что зеленый цвет нам просто мерещится…
Разницу в восприятии не всегда можно объяснить анатомическими особенностями и причудами психики. При следственном эксперименте — ретроспективе события — показания всех свидетелей будут хоть в чем-то различаться.
Не совпадают цвета, выражения лица, то, что сказано, интонация, место, расстояние, время и звуки.
Каждый свидетель уверенно защищает свои показания — подобно корове (если бы она могла давать показания).
— Что вчера рассказал Петер? — спросила я.
Парни ушли. Мы поужинали, дети уже лежали в постели.
Обычный день, такой же, как многие другие. Единственное отличие в том, что этот вопрос каждую минуту готов был сорваться с кончика моего языка с самого утра.
Мы почти весь день были вместе, но только сейчас, в десять часов вечера, получили возможность спокойно поговорить.
Эрик сидел рядом со мной в гостиной и что-то подсчитывал на калькуляторе.
— У Петера есть участок земли в лесу, три гектара. Несколько лет он пытался получить на него ЦУ и…
— ЦУ?
— Что-то вроде… В общем, разрешение на строительство. И сейчас смог его добиться. Участок можно застраивать, Петер планирует построить там двенадцать домиков — деревянные шале. Первые десять он сначала хочет сдавать в аренду, а потом продать как дачные иностранцам или парижанам.
— Почему сначала сдавать в аренду?
— Потому что при прямой продаже большая часть дохода уйдет на налоги. Со временем они уменьшаются. Если сначала сдавать домик в аренду, можно одним выстрелом убить двух зайцев: сразу получаешь доход, который почти не подлежит налогообложению, и при продаже заплатишь государству не так много. Петер рассматривает это строительство как пенсионное обеспечение. Постройка одного такого домика, по его расчетам, обойдется не больше, чем в двадцать тысяч, а возможно и меньше. Участок у него, повторяю, есть, чертежи готовы. Он мне все показал — и чертежи, и план местности, и расчеты. Выглядит просто отлично. Петер рассчитывает, что лет через десять каждый домик будет стоить около ста пятидесяти тысяч евро. Приличная прибыль, да? А до этого можно класть в карман доход от аренды. Таким образом, получается, что при продаже этих домиков вложения в строительство полностью окупятся.