Рандеву

На кухне Эрик упорно пытался совладать со штопором, он посмотрел на меня, когда я достала из холодильника пол-литровую бутылку питьевой воды и вылила ее в чайник. Рядом с Эриком все время крутился Пират. Похоже, нашего четвероногого друга холод совершенно не волновал. Он даже не стремился полежать в комнате рядом с обогревателем.
— Чай? Ты уверена, что не заболела, Симона?
— Я все еще неважно себя чувствую, — вяло отозвалась я.
Зазвонил телефон.
— Кто это так поздно? — пробормотал Эрик и повернулся к аппарату.
Часы показывали половину двенадцатого.
Я услышала, как Эрик назвал свое имя, потом сказал его еще раз. Далее последовали несколько «алло», и он повесил трубку.
Я вопросительно смотрела на мужа. Эрик удивленно поднял брови.
— Не понял. Наверное, не туда попали…
Потом он ухмыльнулся и игриво хлопнул меня пониже спины.
— Или это твой дружок.
Я что-то пробормотала и отвернулась к плите.
Искала пакетик с чаем, а пальцы дрожали. Кроме того, у меня явно подскочило давление.
У Мишеля нет номера нашего телефона. Его еще нет ни в одной телефонной книге. Единственный, у кого он есть и кому, по-моему, могла прийти в голову мысль позвонить так поздно, — это Петер Вандам.
Кажется, будто выложенный плиткой коридор в блоке между рядами камер обступает меня. Резкий свет люминесцентных ламп, металлические двери с окошками на уровне глаз, засовы. Слышен чей-то крик. Сопровождающий меня полицейский не обращает на него никакого внимания.
За нашими спинами кто-то непрерывно колотится в дверь камеры.
В конце коридора расположена еще одна дверь — на сей раз из металлических прутьев. За ней стоит другой полицейский. За спиной у него висит автомат.
Меня снова охватывает паника. Сердце бьется все быстрее. Во рту пересыхает.
Полицейский за решетчатой дверью осматривает меня с головы до ног, обменивается понимающим взглядом с моим конвоиром и открывает дверь. Мы оказываемся в ярко освещенном помещении, стены которого выкрашены светло-бежевой краской.
Ритмичный стук в дверь камеры продолжается. Звук затихает, как только мы поворачиваем налево. Пол в коридоре выстлан линолеумом, на стенах доски для объявлений и какие-то расписания. Я шла здесь вчера, иначе и быть не могло, но ничего не помню. Шаркаю ногами по линолеуму, а кажется, будто парю в воздухе, ступаю по подушкам. Сердце лихорадочно бьется о ребра.
Они будут меня допрашивать. Это произойдет сейчас.
Чувствую аромат кофе. Лицо сводит судорога. Запах вызывает отвращение. Я давлюсь. Нервы разрегулировали все мои реакции.
Полицейский останавливается справа от одной из дверей. Открывает ее, делает короткое повелительное движение головой.
Прохожу мимо него в комнату.
  
28
 
Вторник. Утро. Без четверти двенадцать. В духовке зарумянились два лотка с кислой капустой. Поверх свитера я надела безрукавку, но все равно дрожу от холода. Кажется, будто его выдыхают стены.
Петер работает наверху. Даже шум агрегата для резки кафеля не может заглушить его голос. Присутствие этого человека меня очень нервирует. После вчерашнего фокуса даже боюсь строить догадки о его сегодняшних намерениях.
Уже несколько дней у меня дрожат руки. Все это время я была невнимательна к детям, за что потом просила у них прощения. Есть мне совсем не хотелось. Я даже похудела на пару килограммов.
— Парни, обед готов! Идите есть! — крикнула я наверх, как только заглох шум их адской машинки. Оттуда послышались подтверждающие возгласы, сопровождаемые облаком белой пыли, которая полетела вниз с потолка. Казалось, что в холле туман.
Я взяла два полотенца и поставила еду на стол. Некоторое время подержала тарелки на плите, чтобы согреть. Быстро расставила их на столе, достала из холодильника две бутылки воды и апельсиновый сок. Продолжала хлопотать, заняв себя споласкиванием кастрюль. Парни по очереди входили на кухню, чтобы вымыть руки. Петер появился предпоследним, по пятам за ним следовал Эрик. После того как все устроились за столом, я вошла в холл.
 
Петер сидел рядом с Эриком, Антуаны — друг против друга, свободный стул стоял рядом с Луи.
Я выждала, пока все положат еду на тарелки, наскребла немного и себе. Налить сок я не решалась, опасаясь пролить. Руки дрожали сильно.
Завязался вялый разговор о прогрессе в строительстве. Потом Пьер-Антуан рассказывал забавные истории о других стройках, на которых он работал в прошлом году. Ничего особенного.
Обед почти закончился, и я пошла на кухню, чтобы сварить кофе. Вернувшись, услышала, что предмет разговора переменился. Когда я поняла, как именно, горло будто сдавило железной рукой. Предметом беседы стали браки и любовные отношения между людьми, имеющими большую разницу в возрасте.
— Среди наших знакомых нет ни одной такой пары, — задумчиво протянул Эрик.
— А я таких знаю, — отозвался Луи. — Один мой хороший друг женат на женщине, которая моложе его на десять лет.
— Ну и как они живут? — полюбопытствовал Пьер-Антуан.
Луи положил вилку и вытащил из бокового кармана брюк папиросную бумагу.
— Хорошо. Он всегда оставался мальчишкой, недорослем. Так и не повзрослел.
Говоря «недоросль», Луи имел в виду подростков от двенадцати до восемнадцати лет, а также взрослых, которые вели себя, как подростки. Это слово, сказанное к месту или не к месту, я нередко слышала от парней.
— Чаще бывает, — заметил Антуан, — что мужчина старше, чем женщина. Наоборот редко.
— У Мадонны мужчины всегда моложе, — возразил Пьер-Антуан.
— У нее и жизнь-то ненормальная.
— А ты знаешь кого-то, у кого нормальная?
Антуан философски вздохнул:
— Никого не знаю. По крайней мере, с такими деньжищами.
Помимо своей воли я начала считать. Сколько лет Мишелю? Вопрос о возрасте парней никогда раньше не возникал, да и я ни о ком не спрашивала. Мне казалось, что Мишелю лет двадцать. Значит, на четырнадцать меньше, чем мне. Это означало, что, когда он только родился, я впервые получила разрешение пойти на поп-концерт. И, кстати, поцеловалась с мальчиком. Невероятно.
— А у вас какая разница в возрасте? — спросил Петер Эрика, быстро взглянув на меня.
Его взгляд никто не заметил, но я встревожилась еще больше.
— У нас с Симоной? Ну… — муж беспомощно взглянул на меня. — Думаю, года… два.
— Ты старше?
— Нет, Симона.
— Ага! — сказал Петер. — Так я и думал.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Эрик.
— Что ты женат на женщине, которой нравятся мужчины помоложе… Возможно, совсем мальчишки.
Брови Эрика поползли вверх, он удивленно посмотрел на меня, кивнув на Петера:
— Слышала? Вот чудак!
Эрик почувствовал, что Петер затеял со мной какую-то игру. И в то же время мой муж совершенно ничего не понимал.
Надежный брак. Семейная лодка спокойно плывет по волнам моря жизни. Ни взлетов, ни падений. Отсутствие проблем и ссор. Почему же он должен что-то понимать?
Наверное, мне следовало что-то сказать. Обратить разговор в шутку, чтобы все засмеялись, а потом быстро переменить тему. Пара точных слов в нужном порядке и лицо кирпичом. Каждый, кто владеет элементарными навыками социального общения, запросто справился бы с этой задачей.
Но не я. И не сейчас.
Я встала со своего места, пошла на кухню и буквально спряталась за холодильником, пытаясь придумать, как мне вывернуться. Сбежать, как в прошлый понедельник, больше не удастся. Тогда Эрик устроил мне выволочку — сказал, что крайне невежливо просто так уходить из-за стола, ничего никому не объяснив.
 
Я вернулась обратно с кофейником и чашками. Потом сходила за молоком и сахаром. Садясь на место, мельком взглянула на Петера. Его губы кривились в усмешке, а взгляд я бы назвала демоническим, как пишут в плохих романах.
Луи завел разговор о своем караване, крыша которого стала протекать. Он спросил у Петера, можно ли взять кусок брезента.