Любовь с французским акцентом (СИ)

Пока Драко осыпал проклятиями магла, придумавшего джинсы, она попыталась подняться, оперевшись на локти, но его звенящий металлический тембр безапелляционно прервал движение:
— Лежи.
Мягкие губы плавно продвигались вверх по внутренней стороне бедра, заставляя ее кожу буквально гореть, а разум держаться на границе с бессознательным. Гермиону накрывала беспомощность. Она чувствовала, как что-то теплое обволакивает ее, лишая остатков воли и вынуждая сдаться.
Она потерялась во временных интервалах, когда Малфой, сняв с нее оставшееся белье, провел влажным языком по клитору. Это было похоже на танго, на бесконечную сладкую агонию, на падение в бездну. Будто он проходился кубиком льда по ее нервным окончаниям, проверяя границы чувственности.
— Ох, черт! — сжав кулаками мягчайшие простыни, Грейнджер откинула голову назад, изо всех сил пытаясь не сомкнуть ноги.
Драко ни на секунду не прерывал ласк, словно дорвался до сладкого после принудительного строгого поста. Гермиона рефлекторно дернулась, когда он бесстыдно проскользнул языком внутрь, но Малфой, подхватив ее за впадинки под коленными чашечками, жестко зафиксировал обе ноги, не позволяя ей лишить себя наслаждения.
Ее стоны не были прикрыты ханжеским стыдом, возможно, потому что «прошлые они» знали друг друга почти наизусть. Она была обезоруживающе откровенна и от этого прекрасна.
Гермиона почувствовала, как вслед за языком исчезло его теплое дыхание, и она, пытаясь сделать вдох, запнулась, проговаривая фразу едва ли не с оттенком моления:
— П-пожалуйста…
Не глядя отбросив в сторону остававшуюся на нем одежду, он встал на колени, дразняще пару раз провел головкой по ее коже, размазывая смазку, стекающую по внутренней стороне бедра, и, оставляя слегла красные отпечатки, надавил на ногу, поднимая ее ближе к груди Гермионы. А затем, нависнув над ней, пальцем мазнул по губам, будто стирая помаду, которой она никогда не пользовалась:
— Тш-ш, моя девочка. Потерпи.
— Мерлин, Малфой, если это какая-то извращенная запоздалая месть, то я тебя…
Он толкнулся бедрами внутрь, попадая в окутывающий, пленительный, такой необходимый ему жар. Невысказанные слова и писк от небольшого чувства дискомфорта были заглушены настойчивым языком, проникнувшим к ней в рот.
Это все казалось настолько правильным: ее дрожащие от нетерпения губы, сплетенные руки, путанный, едва различимый шепот. Она была его. Принадлежала ему. Растворялась в нем.
Гермиона ощущала напряжение мышц в его бедрах, твердость костей, когда темп соприкосновения их тел перешел от анданте до виваче, она почувствовала нестерпимую близость финальных аккордов и, отпустив струну напряжения, издала сдавленный гортанный вскрик, проваливаясь в расплавленную патоку удовольствия.
Он смотрел на нее, пытаясь справиться с собственным возбуждением, бьющим через край. Прикрытые веки, беспорядочно разбросанные по одеялу пышные волосы, истерзанные красные губы, она пыталась восстановить дыхание, лежа с широко открытым ртом.
Драко трансфигурировал свой ботинок, брошенный около кровати в атласный галстук, так напоминающий форму Слизерина, зная, что она обязательно придаст значение этому лейтмотиву. И, не дав ей времени перевести дух, а ему окончательно остыть, резко потянул на себя. Не исключено, что ее позвонки хрустнули от такого неожиданного перемещения.
Глаза отсвечивали ожиданием с примесью крайнего удивления, пока она не опустила взгляд на то, что он держал в руках. Мелькнуло безусловное понимание и неоновый огонь, Гермиона приоткрыла губы, собираясь что-то сказать, но он ее опередил:
— Помнишь картину в галерее? — Драко медленно растягивал слова, накидывая на ее шею галстук и затягивая его чуть ли не до основания. — Признайся. Тебя же это возбудило. Напомнило прошлое?
Она выжидательно молчала, до сих пор находясь в сладостной прострации, но закусила губу, не желая лгать на столь провокационный вопрос. Но он и не ждал ответа, ее реакция в тот день была красноречивей любых слов сейчас.
Драко нежно провел пальцами по ее лицу, убирая с него прилипшие кудри, и, посмотрев из-под полуопущенных ресниц, приказал:
 
— Повернись.
Она знала, чего он хочет. И как он хочет. И внутренняя вибрация, разрядом пронесшаяся по всему телу, громко кричала о том, что желание обоюдно.
Она перевернулась и встала на колени, оказавшись к нему спиной, он с нажимом провел рукой по ее шее, пропустив через пальцы пряди мокрых волос, давая откровенный намек на дальнейшие действия, и Гермиона, посмотрев вниз, склонилась над кроватью, балансируя на слишком мягком матрасе в попытке твердо поставить руки. Он был очень близко. Не имея обзора, она прикрыла веки, положившись на остальные органы чувств: она слышала тяжелое дыхание, осязала, как его рука опустилась на ягодицу и сжала чувствительную кожу, смаковала вкус жажды, дотрагиваясь языком до пересохшего неба.
— Блять, как же ты хороша.
Малфой облизнул губы, наслаждаясь представленным ему видом, и провел подушечками пальцев вдоль позвоночника, добираясь до кончика галстука. Гермиона отбросила волосы назад, когда он потянул за тканевый поводок, ласкающий кожу ее шеи.
Драко направил ее на себя, и в комнате раздалось чувственное восклицание, сделанное на выдохе. Влажные шлепки заполнили пространство: он с силой сжимал ее бедра, вбиваясь в податливое тело, отзывающееся эхом в его нервных окончаниях. Они капельками пота рисовали узоры по коже и стирали на простынях тормоза.
Он замедлил темп и, наклонившись, безмолвно обдул ее спину прохладным дыханием, вызывая новую волну мурашек по всему телу. А следом, накрыв грудью позвонки, будто пытаясь согреть, прижал свою руку к низу ее чуть округлого живота и потянул Гермиону в вертикальную плоскость.
Звук, вылетевший из ее гортани от резкой смены угла проникновения, получился специфическим, с придыханием. Малфой зарылся рукой в ее волосы и, наклонив голову, нежно прочертил дорожку из поцелуев, прихватив кожу губами почти у самого уха.
— Скажи, сколько их было после меня?
Она повернула голову, изумленно изогнув бровь.
— Драко… — мерцание ее затуманенных глаз отдавало предупреждающим блеском со слоганом «не входить на эту территорию».
— Сколько? Скольким ты позволяла к себе прикасаться? Скольким ты позволяла себя любить? — Казалось, что его нервы начали звенеть.
— Написать тебе адреса? Хочешь и им прислать рождественские открытки?
— Хочу понять, сколько страниц в Ежедневном Пророке будет занято некрологами, — тихий голос обжег мочку.
— Ревность тебе не идет. Она делает тебя слабым.
— Больше никогда, — он переместил ладонь на ее горло, — не называй, — завел ее руку за спину, — меня слабым, — и резко продолжил движение, толкнув член так глубоко, что она вскрикнула от внезапной секундной боли.
Прижав свои губы к шее Гермионы, Драко чувствовал бешеный ритм ее пульса, одной рукой огибая бедро и кружа пальцем по эпицентру ее удовольствия. Томный стон отскочил от стен номера и вылетел прямиком в вентиляционную решетку, когда, прогнув спину, она подалась бедрами ему навстречу. Но ему было безнадежно этого мало, он хотел слышать ее протяжные стоны на повторе, по новой переставляя иглу патефона обратно к центру.
Зрачки были расширены, теплое дыхание опаляло его ладонь, хмельное возбуждение разливалось по жилам и стекало свинцом в низ живота. Болезненная пульсация, умоляющая о разрядке, накатила моментально, не давая Малфою ни единого шанса переиграть ситуацию, кадык дернулся, пальцы скрутил спазм, и хриплый стон вырвался из его груди.
Драко тяжело упал вместе с ней вперед, выставив руки и уперевшись ими в кровать. Рваные вдохи разрезали тишину комнаты, и он уткнулся носом ей в шею, вдавив тело в сбившиеся простыни на постели. Спустя мгновение Грейнджер почувствовала, как он выходит из нее, проводя губами по соленой от пота коже, и в очевидной по его лицу эйфории ложится рядом.
Молчание не тяготило, не казалось неловким или напряженным, оно умиротворяло и возвращало внутреннее ощущение гармонии.