Последний бой (СИ)
— Разве умная и образованная женщина, способная помочь своему супругу справляться с его заботами, не является весьма ценным приобретением, что, естественно увеличивает ее шансы? — Кармайкл встрепенулся от тяжких дум и посмотрел на решительно настроенную Марию. — Да и возможность работать в случае жизненных невзгод, чтобы не чувствовать себя обременительной приживалкой, сидящей на шее у родственников, не является проявлением заботы, которую они получили в юности?
— И кем же, позвольте спросить, ваше высочество, могут работать ваши подопечные? — англичанин сделал акцент на слове «работать», как бы намекая на то, что сама мысль о подобных делах ему противна.
— Например, секретарем у знатной дамы, — сухо ответила Мария, намереваясь прервать этот разговор весьма радикально, попросту уйдя от Кармайкла, который, разумеется, не решиться ее преследовать. — Я была бы весьма рада, если бы моим секретарем была женщина, которая хорошо знает, в чем заключаются ее обязанности. Иногда весьма сложно работать с мужчиной, который может просто не понимать моих потребностей.
— Ну что же, вы правы, ваше высочество, это весьма похвальное начинание, — Кармайкл покачал головой, считая, что это всего лишь прихоть скучающей княгини. — Но, не думаю, что когда ваш супруг прибудет с победой, ему понравится то, чем занята его жена.
— Его высочество сам позволил мне заняться этим делом, и даже помогал на первых этапах планирования. Не думаю, что он будет настроен против того, чтобы я продолжала, — англичанин почувствовал, что начинает терять последний контакт с Марией, и заторопился, уже просто действуя наугад, пытаясь пробить в ее защите хоть маленькую брешь, которая позволит ее со временем расширить.
— Ваше высочество, вы же прекрасно понимаете, что влюбленный мужчина может многое позволить любимой, — англичанин снова отчески улыбнулся. — Но, когда острота новизны и пыл страсти уходят, он может и по-другому смотреть на вещи, которые ранее казались ему невинными шалостями. А его высочество никогда не обходил своим вниманием прекрасных дам, о его весьма импульсивных беседах с ее величеством Луизой Ульрикой Шведской до сих пор множество слухов гуляет по Петербургу. Но, разумеется, он будет верен вам, в этом никто не сомневается.
— Я больше не намерена выслушивать эти гнусные сплетни, — Мария поджала губы. — Что касается отношений его высочества с другими женщинами, то я знаю о них. Петр Федорович честно рассказал мне о них, чтобы между нами не осталось недосказанности. И, да, господин посол, я вам это говорю, чтобы вы передали о моих словах всем любителям позлословить, ведь, как я вижу, у посольств больше нет занятий, только собирать и распространять сплетни о жизни Молодого двора.
— Ваше высочество, ну что же вы задерживаетесь, — Мария резко развернулась и чуть не заплакала от облегчения, увидев Турка, который, похоже, бежал сюда, потому что украдкой переводил дух. Так же она заметила, как один из охранников встал в строй, значит, командир принял решение позвать того, кто может вмешаться и увести Великую княгиню от англичанина, да и от вице-канцлера, если понадобится. — Все уже собрались, а наставницы и сами ученицы скоро сознание потеряют от естественного волнения. И вам придется не наставление им давать и проверять как воспитанницы устроены, а приводить их всех в чувства. — Вопрос откуда Турок мог узнать про теряющих сознание девушек повис в воздухе, потому что бежал он к княгине явно не из гимназии, основанной и созданной Марией, а откуда-то со стороны клуба Ушакова, расположенного не так и далеко от этого места. Сам Петр смеялся до колик в боку, когда узнал, какое здание Мария выбрала для гимназии, и посоветовал обязательно организовывать девушкам экскурсии в самое злачное место Петербурга, чтобы они понимали, что такое настоящая жизнь. Девушек туда предлагалось водить, естественно, инкогнито, и в плотных масках, чтобы никто не узнал в них воспитанниц добропорядочного заведения.
— Да-да, Андрей Иванович, я уже иду, — и Мария, кивнув Кармайклу, поспешила к входу в гимназию. Посол почувствовал, что краснеет от злости. Он даже не обратил внимания на предостерегающий взгляд, который бросил на него Бестужев, вынужденный идти за княгиней.
— Мы не были друг другу представлены, господин... — посол прищурился, обводя взглядом наглеца, рискнувшего прервать его беседу с Марией.
— Ломов, — подсказал скучающим голосом Турок. — Андрей Иванович. Вам, господин Кармайкл, нет нужды представляться, я знаю, кто вы такой. Также, как и мой тезка и начальник Андрей Иванович Ушаков наслышан про вас. Кстати, Андрей Иванович просил поинтересоваться у вас при встрече, когда вы намереваетесь отдать долг, в три тысячи золотых, которые вы задолжали клубу? Он просил напомнить вам, что это самый дорогой и респектабельный клуб в восточной Европе, и что он является частным заведением, и вовсе не благотворительным. Вы рискуете лишиться членского билета, если будете продолжать в этом духе. Подумайте, что о вас будут думать даже дома?
— Интересно, откуда кто-то узнает про такую малость, как лишение меня клубной карты в клубе Ушакова? — презрительно бросил Кармайкл.
— Так я напишу об этом статью и передам Румянцеву. Вы же знаете, то наш чрезвычайно вызывающий журнал специально по просьбе его величества короля Георга начали выпускать на английском языке, а также на французском и немецком, — Турок говорил так радостно, что его белозубую улыбку хотелось стереть с молодого и красивого лица. — Мужчины всего мира жаждут приобщиться к прекрасному, ну и почитать свежие сплетни не без этого, разумеется. Так что, подумайте, нужно ли вам, чтобы у кого-то зародились мысли о вас, как о человеке, не держащем слово, который к тому же настолько бесчестен, что может позволить себе наплевать на карточный долг. Хоть в журнале сведения об именах не афишируются, для вас я сделаю исключение, а Александр Иванович даже испросит на это высочайшее соизволение. — Турок перестал улыбаться, а в его глазах сверкнула неприкрытая угроза. Посол почувствовал, как по спине пробежал холодок, но тут же сделал непроницаемое лицо. Он понимал, что ему угрожают и не только позором, но и, возможно, чем-то более существенным вовсе не из-за долга. Но он также думал, что ничего Ушаков со своими волкодавами, а то что Турок был именно волкодавом, а не простым клерком, он уже понял, с ним не сделает. Максимум его попросят покинуть эту варварскую страну, с которой он сам не желал иметь ничего общего.
— Можете передать Ушакову, что я верну долг, как можно скорее, — он коротко поклонился и направился к ожидающей его неподалеку карете.
— Не нравится мне его поведение, — задумчиво проговорил Турок, глядя вслед уходящему англичанину. — Словно он куда-то торопится. Как бы ничего не натворил. Надо Андрею Ивановичу доложить, чтобы за посольством пристальней наблюдали. Не приведи Господи, что случится.
* * *Как же я ненавижу море, — в последние пару недель я мог думать только об этом, и другие мысли меня совершенно не посещали. А ведь, когда-то у меня было другое тело, которое совершенно не страдало ни от какой морской болезни, и я искренне наслаждался морскими вояжами. Даже серфингу пытался обучиться. А уж о том, что каждое лето, да и не только лето, а в то время, когда наступал долгожданный отпуск, я стремился именно на море, чтобы отдохнуть душой и телом, потратив кровно заработанное, благо на Земле много мест, где можно загореть, прежде чем вернуться в заснеженную Сибирь. А теперь я могу прямо сказать, что ненавижу море!
Весь путь в Киль для меня слился в бесконечное страдание, когда уже болели даже ребра, от спазмов, когда организм пытался выжать из себя содержимое желудка, которого там не было и в помине. Мне специально варили бульон, чтобы я не сдох с голодухи. Наученный горьким опытом, я приказал купить много кур, которые квохтали все наше не самое длинное надо сказать путешествие. Но зато, когда сегодня зарубили последнюю курицу, Гюнтер, наконец-то, принес долгожданную новость о том, что мы почти прибыли на место, и через какие-то пару часов войдем в порт.