Царевна для Ворона (СИ)

— Я уже успела познакомиться с его методами, — вспомнив заклейменного лорда Эстера, сказала я. — Довольно убедительно.
— Валир настоящий виртуоз своего дела, уверяю вас. Однажды мне удалось присутствовать при пытках одной из шпионок короля Фольста. Уже через час девушка умоляла прикончить ее и была согласна выпить уксус, лишь бы прекратить свою агонию.
— Она все рассказала?
— Несомненно. В первые минут пятнадцать. Остальное же время Валир просто наслаждался, — хищно сверкнув глазами, Хаял открыл передо мной дверь, пропуская перед собой.
Стоило сделать шаг, как в грудь уколола тревога. Удар в спину стал убедительным доказательством ее разумности, и закрывшаяся за спиной дверь только дополнила картину.
— Никто не смеет перечить слову моего хозяина! — пыша гневом и злостью, прошипел слуга, глядя на меня сквозь маленькое решетчатое окно. — Ты сдохнешь здесь, грязная дешевка! Ты не заслужила даже пальцем касаться его кожи, взглядом трогать его лицо!
Его лик был так искажен гневом, что меня ударила одна дикая, совершенно неуместная, но такая подходящая мысль.
Мужеложец. Хаял верен Ворону, потому что влюблен в него до беспамятства!
— Никто не узнает, как умерла паршивая соплячка, возомнившая себя ровней моему господину! — шипел он. — Никто! Ты — груда будущих костей и тухлого мяса!
Небольшое оконце закрылось непроницаемой ширмой, прекращая наш разговор. Мне не оставалось более ничего, кроме как развернуться на деревянных ногах и посмотреть в пропасть перед собой, ощутив порыв ледяного ветра, ударившего в лицо.
Теперь понятно, почему так высоко.
Из этой темницы один выход — прыжок вниз, раскрывая объятия пустоте.
  
Глава 19
 
Ворон
— Она ушла?
— Да, господин. Поспешно, даже не забрала свои вещи. Я распорядился, чтобы их выбросили.
— Как посмел?!
Цепко ухватив Хаяла за подкрашенные сединой волосы, рывком уложил пустую голову на край стола, болезненно прижимая ее до звучного хруста в шее.
— Но… господин! Она ушла! Ее вещи — мусор! — блеял слуга, жалобно морща лицо.
Проклятый мужеложец! Даже слепая любовь этого болвана не оправдывала глупого, опрометчивого поступка, который взбесил меня, поднимая в груди рвущуюся на волю злобу.
— Немедленно все верни и принеси сюда.
— Да, господин, — скатившись на пол, Хаял потряс головой и ползком направился к дверям выполнять мой приказ.
Ушла.
Как ни ужасно, но легче не стало. Боль только сильнее скрутила кости, сдавливая их словно дикая лиана, до треска. До жуткого костяного хруста.
Сбежала. Только отпустил — расправила крылья и улетела, чертова лебедь.
Будто я надеялся на другое… Будто глупая вера не жгла мясо, испепеляя и оставляя запеченные раны.
Чертова Тарн!!!
Бешено стуча кулаками по столу, глушил свой рык за звоном письменных принадлежностей, подскакивающих и жалобно трещащих от неожиданности. Только когда выступила первая кровь на и без того сбитых костяшках, смог взять себя в руки и остановиться.
Дрянная девчонка, сломавшая мне жизнь. Похитившая сердце столько лет назад и так безжалостно его разбившая.
Нет… Это не она.
Глупое чувство обмана било в ноздри отравой. Не сходилось, ничего не сходилось! Она видела меня впервые! Целовала впервые! Говорила со мной в первый раз!
Это не она!
Но как же тогда я смог запомнить маленькую нежную родинку на правой щеке, как отложились в памяти камнем цвет ее необычных глаз, сравнимых лишь с темнотой морских глубин. Как… Какой-то бред! Обман! Ложь!
А больше всего я не терпел, когда меня обманывают. Что-то нечисто. Что-то не так.
— Господин, вот ее вещи, — вернувшийся слуга опасливо поставил передо мной старенький саквояж, отходя на несколько шагов назад и ожидая следующего приказа, который не заставил себя долго ждать.
— Проваливай.
Одиночество.
Оно съедало ядовитой едкой плесенью каждый раз, когда я запирался в своем кабинете, мучаясь, как загнанный зверь. Но бедный багаж в шаге от моих ног странно его нарушал. Будто девка здесь, смотрит на меня своими оленьими глазами и ждет следующего удара, чтобы мелко нахмурить брови.
 
Чертовка! Проклятие!
Сам не понял, как оказался на коленях, вытряхивая платья и мелочи из карманов, утыкаясь носом в скромные рубашки, пытаясь ощутить ее аромат. Запах сирени, которым пропахла ее кожа, которым пах я вот уже сутки, не видя ничего перед собой, кроме тонкого силуэта.
Демон… Она сводит меня с ума!
Перерыв все и вытряхнув, обложил себя тканями и мелкими побрякушками вроде пары заколок и одного дешевого браслета из черненого серебра. Беднячка. Это читалось по всему, что лежало передо мной.
Когда-то ее отец был влиятельным человеком и имел достаток. Но свержение его короля, потеря статуса и болезнь сделали из него ничто, поглощая в это ничто всю семью Тарн. Бедностью пропахло все от тряпок до бумажных страниц блокнота, наспех сшитого из обрывков чистой бумаги.
Ровный и витиеватый почерк скользил по страницам, сплетаясь в стихи. Такие же печальные, как глаза напуганной Тарн. Грустные, трепетные и явно тайные. Такое не открывают первому встречному и уж точно не бросают, сбегая на другой край земли.
Как и медное колечко на несколько размеров больше, чем тонкие пальчики лебедя. Явно снято с материнской руки — как дар, как оберег. И этот флакон с цветочной настойкой для аромата, что пах так же ярко, как воспоминания о прошедшей ночи.
Она ушла и оставила свои богатства.
Не верю. Ложь. Не она.
Тарн такая же сердечная, как приступ, и вряд ли бы бросила то, что считала куда дороже сережек и туфель. Но Хаял…
Мог бы догадаться.
— Хаял!
— Да, господин?
Слуга возник из тени, все это время верно выстаивая у дверей свою преданность. Он всегда стоял рядом, выполнял всю самую грязную работу, вывозил продажных девок и усмирял разбушевавшихся любовниц.
Самый верный слуга, который поплатится за содеянное во имя своей любви. Столько лет ходить вокруг моей постели, собирать грязные простыни и ни разу не возлежать на них — его боль, которая была принята в обмен на возможность быть рядом.
— Где она?
— Господин?
— Где Тарн?
— Ушла…
— Не лги мне, Хаял, — голос звучал звериным рыком, пока я поднимался с колен, делая шаг в его сторону. — Не смей мне лгать. Ты лучше всех знаешь, что я делаю со лжецами.
Побледневшая кожа и выступивший бисер на морщинистом лбу сказали мне правду.
Она не ушла. Она где-то здесь. Птичка, что я назвал своей и отпустил, не улетела. Она осталась.
— Где. Тарн?
— Я все скажу, господин, — склоняя голову, Хаял признал поражение, все еще надеясь на милость, которой для него не будет. — Я все расскажу.
  
Глава 20
 
Холодные камни уводили в беспамятство еще сильнее, чем ледяной ветер. Они промораживали меня до самой души, минуя кости, мясо и внутренности.
Так холодно… Мне никогда не было так холодно…
Несколько часов еще было терпимо, особенно согревали теплые длинные рукава платья, но и этого оказалось недостаточно. Ступни уже не ощущались, превратившись в две ледяные детали, которые при желании можно было разбить. Пальцы на руках посинели, скрючиваясь в кривые ветки, которые разгибать было бы чревато болью, пронзающий отмороженную плоть.
Так и умру.
Глупая. Надеялась на быструю смерть, а теперь замерзаю, как выброшенная за порог псина, не решившаяся уходить и свернувшаяся клубком у дверей, жалобно скуля.
Я кричала. Срывала глотку, но никто меня не услышал. Или услышал, но не откликнулся, закрывая глаза и делая вид, что ничего не происходит. Никто в этом проклятом замке даже не подумает меня искать. Никто. И если случится так, что мой труп найдут — сожаление не задержится в их сердцах, стирая меня из памяти свиты и слуг.
 
Скрип дверного засова почудился обманом сознания. Это галлюцинация, я уже брежу от холода. Открыть глаза не получилось, слишком тяжелыми были веки, слишком крепким оказался последний сон, давящий своей чернотой.