Реалити-Шоу (СИ)
Ужин был великолепен. Жареная куриная ножка даст сто очков форы любому ресторанному рибаю, хоть на кости, хоть без неё. Единственным, но очень серьезным недостатком нашего лакомства было то, что мне заново придётся отмывать плиту. Засохший жир, в отличие от кофейной пенки, салфеткой не протрёшь. Люцифер, проспавший целый день на подоконнике, также не остался в стороне, ему достались косточки и моя куриная жопка. Свой окорочок Серёжа обглодал подчистую, сгрыз все хрящики и, если бы мог, то и кости бы перемолол, затем обсосал жирные пальцы, откинулся на спинку стула и расстегнул пуговицу на брюках, чтобы ничего не мешало пищеварению. Изысканными его манеры никак не назовешь, для полноты картины не хватает только отрыжки. «Питекантроп», — вспомнила я прозвище, которое Света дала Серёже, улыбнулась и подумала, что раз уж мой дикарь поел, а, следовательно, подобрел, то можно и про платье спросить.
— Серёж, — позвала я, он кивнул в полудрёме, — Серёж, а ты сегодня забыл платье в химчистку отвезти.
— Платье?
— Платье, — повторила я и напомнила, — Светино, черное. Вчера же попросила, чтоб ты его сдал в чистку.
— Я думал, ты пошутила, — сказал он совершенно серьезно, ни секунды не колеблясь.
— Пошутила?! Что-то не припомню…
— Ну, шутка была, что платье это, сама знаешь кого, нужно очистить от скверны, то есть изгнать из него нечистую силу, а заодно и из его хозяйки.
— А ты точно при мне это говорил? Хоть убей, не помню, — задумалась я, допуская в глубине сознания, что так всё и было.
— Точно-точно, голову на отсечение даю.
— Голову побереги, ещё пригодится, а платье, пожалуйста, отвези.
— Отвезу, — скривился Серёжа. Я встала из-за стола, поцеловала его в щёчку, оставив блестящий отпечаток жирных губ, собрала посуду в стопку, положила в раковину, открыла воду, но мочить свои ранки не торопилась. Вот бы он подскочил сейчас со словами: «Ну, что ты, любимая? Перестань. Иди, отдыхай, я сам всё помою». И он действительно подошел, потеснил меня бедром, вселяя надежду, и заставляя петь всех ангелов на небесах, но, всполоснув руки, ни разу не мыля, ушёл.
***
Настроение, как компьютерная программа, которую мы сами себе пишем. Эта программа создаёт темп и ритм жизни, она же отвечает за успехи и провалы, если заданный алгоритм содержит ошибку. Во втором часу ночи, под Серёжин храп, в голову лезут самые разные мысли. Эту я записала в блокнот и, перечитав утром, поразилась её глубине. Действительно, сбежавший кофе, такая, в сущности, мелочь, что не стоит даже поднятой брови, не то, что обожженного пальца. В химчистку я шла, кипя злобой, и это была вторая ошибка. Нарезая лук, загордилась… Гордыня, гнев… Что-то мне это напоминает? Ах, да, мои, так называемые, ошибки в алгоритме ничто иное, как смертные грехи. «Праздность тоже грех, но вроде бы не такой тяжкий», — думала я, лёжа в постели и запуская руку в меховой живот Люцифера, — не просто эксперта, а мирового светила в вопросах праздности и лени. Кот мурчал, потягивался и зевал с понимающим видом.
— Скажи, рыжик, вот за что я в тебя такая влюблённая? — почесываю котика за ухом, — между нами есть что-то общее, скажи? — кот соглашается. Мы вместе уже много лет и понимаем друг друга без слов. — Да, Лютик, ты создан для любви, — продолжаю я свою оду, — и хорошо справляешься, должна признаться. Может быть, и я создана для любви? Знаю, что ты меня любишь, но ты всего лишь кот…
Кофе получился крепким и сладким, как я люблю. Оставив его на кухне остывать, пошла в ванную. Газовая колонка загорелась с первого раза, работала на удивление ровно, не пришлось ничего регулировать, настраивать, подкручивать. Не спеша, вымыла голову, нанесла крем на лицо, масло на тело. Кофе остыл и, наслаждаясь каждым глотком, я думала, что совсем не плохо быть созданной для любви, и что принимать любовь тоже нужно уметь, и это немалый труд, если разобраться, но до чего же приятный.
Серёжа оставил на тумбочке пятьсот рублей для меня. Не Бог весть какой капитал, но хватит на пару стаканчиков капучино для себя и Ниночки.
Мы встретились у входа в парк. Она сразу отметила мой посвежевший вид, я поблагодарила за комплимент, но ответить взаимностью не смогла. Черные круги под глазами увеличили и без того большой нос, который, казалось, перевешивает голову, заставляя сутулиться и прибавляя лет десять к её возрасту. Раскрыв рот, подруга слушала мой рассказ о субботних приключениях.
— Ты ненормальная! — то и дело восклицала она, излишне театрально всплескивая руками и мотая головой, — как ты не побоялась?
— Не побоялась? Да я чуть не поседела за тот час.
— Я бы точно поседела…
— Нинель, а теперь самое главное, — осмотревшись, убедилась, что нас никто не подслушивает, и продолжила: — я же, по легенде, была у тебя в гостях, понимаешь?
— Понимаю, — кивнула она.
— А что я у тебя делала, такая нарядная?
— Хороший вопрос.
— Вот именно. Нужно что-то придумать, но у меня фантазии уже не осталось. Вы там никакое событие не праздновали, случайно?
— Нет, — ответила она после короткой паузы, и, подумав, добавила, — а давай скажем, что мои родственники делали матах и тебя тоже позвали.
— Что делали?
— Матах.
— Что это? Я и слова такого никогда не слышала.
— Так не ты одна. На это же и расчёт.
— Хорошо. Запомнить бы. Но ты так и не сказала, что это такое?
— Ну, если не вдаваться в подробности, то это такой древний армянский обряд, в благодарность Богу за какое-нибудь добро, режут ягненка и раздают мясо бедным.
— Господи, помилуй… — вырвалось у меня.
— А ты думала?!
— Как-то так себе и представляла. В общем, неважно, позвала ты меня и позвала, а зачем да почему, Серёже знать ни к чему. Кстати, а там тортики кушают?
— Кушают, — рассмеялась Ниночка.
— Отлично, с этим разобрались. А я ж ещё не рассказала тебе, как с рекламного отдела телевидения ушла…
— Ты мне не рассказала даже, как туда пришла, — перебила Ниночка.
— Ой, тогда не стоит и начинать, сплошное огорчение…
Моё «огорчение» произвело эффект актёра, поскользнувшегося на банановой шкурке и вызвало хохот у нас обеих. Это не была боль, что причиняет страдания, нет, ни в коем случае, скорее, что-то другое, чересчур предсказуемое, некий режиссерский штамп, банальщина. Ниночка, знавшая меня лучше, чем я сама себя знаю, всё и так поняла. Подозреваю, что и ей некогда доводилось быть рекламным агентом, просто она умеет хранить свои секреты, в отличие от меня.
Наша прогулка длилась каких-то полчаса, но Ниночка постоянно смотрела на часы, чем сильно раздражала, и нетрудно было догадаться, что она куда-то торопится. Тактичность часто выходила ей боком. Позже обычно выяснялось, что подтирание соплей подруге привело к опозданию на какую-нибудь очень важную встречу или чего похуже. Однажды Ниночка пропустила из-за меня зачёт по физкультуре и потом ещё полгода бегала отработку, но ничему так и не научилась.
— Ты спешишь? — не выдержала я и спросила, когда она в очередной раз посмотрела на часы.
— Нет, — сказала она и виновато забегала глазами, — ну, может совсем чуть-чуть, — добавила, помявшись, — к нам должна приехать тётя Наира, и мама попросила присмотреть за Ноночкой. — Глаза забегали быстрее и уже не оправдывались, а умоляли. — Поехали ко мне, посидим, — предложила Ниночка скорее из вежливости, так как особо не рассчитывала на понимание и в глубине души разделяла мое отношение к её, так называемой, родственнице.
Тётю Наиру я знала не понаслышке. Весёлая сплетница, интриганка и та ещё стерва. Мы всегда смеялись с Ниночкой, представляя, как в старости станем такими же тётями Наирами, будем морщить носы (у Ниночки это, конечно, получалось выразительнее), непрестанно цокать и брезгливо осуждать знакомых. Тот, видите ли, не так одевается, этот не так посмотрел на неё в гастрономе, а та, вообще, колдовством занимается, и мужу своему что-то поделала, чтобы он не ходил к другой бабе. И всякий раз мы строили предположения о том, что она болтает про нас там, где-нибудь на чужой кухне. «Что за родственница? Кем приходится?» — поинтересовалась я как-то раз у Ниночки и узнала, что тётя Наира, никакая ей не тётя, а бывшая жена двоюродного брата какого-то папиного знакомого из Армавира, но маме как сестра, так что родственница, и точка.