Самойловы-2. Мне тебя запретили (СИ)

В экран домофона вижу у ворот автомобиль моих стилистов. Открываю им и по другим экранам камер видеонаблюдения слежу, как бригада фэшн-мастеров заезжает во двор, проезжает сад, бассейн и останавливается на специальном парковочном месте у входа в особняк. Нажимаю последнюю кнопку, позволяющую им войти в холл дома.
— Доброе утро, мисс Кузнецова-Готье, — улыбаются во все белоснежные тридцать два.
Моя фамилия по-прежнему остается крайне непонятной и непроизносимой для американцев. Впрочем, для французов она была такой же. Когда я ступила на подиум французской недели моды и тем самым обеспечила себе выход в высший свет модельного бизнеса, Леруа предлагал мне взять более понятный псевдоним. Я отказалась.
— Доброе утро, — здороваюсь.
Они завозят в дом в прямом смысле слова чемоданы косметики и инструментов, чтобы подготовить меня для сегодняшнего вечера.
Это занимает больше пяти часов. Голливудские профессионалы колдуют над моими волосами и кожей, делают мне маникюр и педикюр. Даже на профессиональные съемки для ведущих домов моды собирают, порой, меньше, чем для красных дорожек Голливуда. Все дело в том, что после фотосессий тебя всегда могут отфотошопить или на крайний случай переснять. Папарацци, фотографирующие красные дорожки, этого делать никогда не будут. Наоборот, они разместят на первую полосу твой самый неудачный снимок.
Мои волосы уложены аккуратными волнами на правое плечо. Казалось бы, ничего необычного. Когда-то очень давно я и сама могла сделать себе такую укладку за полчаса при помощи утюжка. Но несколько стилистов делали это больше двух часов. Чтобы волосинка к волосинке.
В макияже вроде бы тоже ничего необычного. Естественный с акцентом на губы. На них нанесена та самая красная помада, которую я сейчас рекламирую по каждому каналу. Ногти на руках покрыты нюдовым лаком, а на ногах тоже ярко-красные.
Мужчины-стилисты покидают мою комнату для сборов на мероприятия, и я остаюсь наедине с одной женщиной. Она аккуратно снимает с манекена заранее подготовленное и отпаренное платье Chanel и помогает мне его надеть.
— Вам так идет белый, мисс, — довольно причмокивает.
Я засовываю ноги в босоножки, а женщина мне их заботливо застегивает. Эта услуга стоит тысячу долларов: по пятьсот долларов на одну ногу.
Машина уже подана и ожидает у ворот. В лимузин мне помогают сесть все те же стилисты, не переставая поправлять платье, чтобы ненароком не помялось. В салоне авто я сижу, вытянувшись, как струна. Шевелиться нельзя вообще, иначе мятых полос на платье не избежать.
Чем ближе мы подъезжаем к кинотеатру, где будет проходить премьера нового фильма именитого режиссера, тем сильнее потеют мои ладони. За столько времени я так и не научилась ступать без страха по красной ковровой дорожке. Прицелы фотокамер — это вся моя жизнь, но здесь они совсем другие. Здесь они ждут моего провала. Чтобы я споткнулась, например. Или чтобы через платье просвечивались трусы.
Лимузин останавливается. Объективы камер уже смотрят на дверь. Швейцар касается ручки, и, как только он ее открывает, я тут же надеваю на лицо самую радостную улыбку, какую только могу.
Бесперебойные щелчки камер оглушают. Улыбаться, надо улыбаться. Глубокий вдох, шаг, еще один. Щелчки не прекращаются. Внимание абсолютно всех приковано ко мне.
Кинотеатр превращается в яхту. Длинная ковровая дорожка становится деревянной палубой. Толпа папарацци сменяется зелеными деревьями, которые я проплываю по реке.
— Наташа, ты такая красивая, когда улыбаешься.
— А когда не улыбаюсь, не красивая?
Закатывает глаза.
— Женщина!
На палубе становится слишком ветрено, поэтому он берет меня за руку и ведет к спуску в каюты.
Улыбаться, надо улыбаться. Этой стае гиен надо улыбаться.
Щелчки камер глохнут где-то позади. Я наконец-то прошла красную дорожку и попала в помещение. Быстро моргаю, мысленно перемещаясь с яхты в Подмосковье в кинотеатр в Голливуде. Глубокий вдох, шумный выдох.
 
— Натали! — радостно машет мне рукой актрисулька фильма, на премьеру которого я приехала.
Снова надо улыбаться.
— Эмма! — спешу ей навстречу.
Мы целуем в приветствии воздух возле щек друг друга.
— Как я рада тебя видеть, дорогая! — восклицает.
— Волнуешься?
— Даже не знаю. Две недели просидела в монтажерке, когда монтировали фильм. Мне показалось, что вышло очень неплохо. Но на случай разгромных рецензий в завтрашних газетах я запаслась платочками, — смеется.
— Да брось! Все будет отлично!
— Ох, не знаю. Если прокат провалится, то моя карьера будет похоронена.
— Не говори ерунду! Я уверена, что ты сыграла просто отлично! Жду тебя в числе номинантов на Оскар.
Конечно, я не жду ее в числе никаких номинантов. Мне вообще наплевать, даже если ее карьера действительно будет похоронена.
— Ой, скажешь тоже! — отмахивается.
К нам подходят другие актеры фильма, а затем и приглашенные на премьеру гости, типа меня.
От количества лицемерия на этом приеме рябит в глазах. Абсолютно каждый считает своим долгом лизнуть мне задницу и сказать, как он рад меня видеть. Но так тут заведено: улыбаться в глаза и желать смерти за глаза. Да-да, если меня вдруг переедет грузовик, то большинство из здесь присутствующих этому порадуется.
Особенно вон те три модели, каждой из которых я в разное время перешла дорогу. У одной отбила съемку для «Гуччи», у второй обложку Sport Illustrated, а у третьей тот самый показ «Ив Сен Лоран» на парижской неделе моды, после которого моя карьера взлетела.
Сначала мне было очень сложно привыкнуть к голливудским правилам игры. В Париже я могла просто не общаться с теми, кто мне не нравился. Здесь же нужно быть максимально приветливым со всеми. И улыбаться, улыбаться, улыбаться. У меня уже чуть ли лицо не сводит от наигранной улыбки.
Сборище завистливых жополизов и лицемеров — вот как я могу охарактеризовать Голливуд.
Гостей премьеры приглашают в кинозал. Я занимаю свое место, но даже не собираюсь ни слушать выступающих со сцены режиссера и актеров, ни смотреть фильм. Леруа обрывает мне телефон последние полчаса. Условия нашего контракта уже давно пересмотрены в мою пользу, но пункт о том, что я должна отвечать на каждый его звонок в любое время дня и ночи, остался.
Как только в зале гаснет свет, пишу Антуану:
«Извини, не могла ответить. Я на премьере»
«Ты должна всегда отвечать на мои звонки и сообщения!»
Закатываю глаза. Так и хочется написать ему «а то что? разорвешь со мной контракт?»
«Не могла. Что-то срочное?»
«Да. Съемка для Армани. Если все пройдет хорошо, скорее всего, тебе предложат стать их лицом»
Я задерживаю дыхание. Лицом «Ив Сен Лорана» я так и не стала, хотя очень на это надеялась. Они предложили контракт известной актрисе, сделав ставку на ее медийность. Еще одна особенность высокой моды — твоими конкурентками становятся не только другие модели, но и любые медийные личности в целом. Актрисы — особенно.
«С чего ты взял, что Армани предложат мне стать их лицом?»
«Мы обсуждали финансовые условия»
Сглатываю. Еще одна новая проблема — Леруа слишком задрал мой ценник. Ведь теперь я получаю 80% своего гонорара, а он только 20%. И хоть нынешние 20% гораздо больше тех 20%, что получала я в самом начале своей карьеры, ему все мало. В том числе из-за этого со мной отказались работать несколько крупных марок. Одна из них — Victoria’s Secret. Они предложили мне стать одним из их ангелов, но Леруа не договорился о гонораре.
Victoria’s Secret уже давно в глубоком кризисе. Их бизнес-модель, ориентированная на выпуск нижнего белья для худых и стройных, больше не работает. Особенно в США, где большинство женщин страдает от лишнего веса. У компании уже сменилось несколько генеральных директоров, акции на бирже год за годом дешевеют, а ситуация не меняется. Поэтому я для Victoria’s Secret оказалась не по карману.