Опция номер (СИ)

Бросив взгляд на часы, Хаято душит порыв снова спросить: «Ну, что там?» Насколько часто нормально задавать этот вопрос, чтобы не выглядеть дебилом по типу Ламбо?
— Насколько тесно куклы связываются с людьми? — нарушает молчание Мукуро.
— Не знаю.
— Ты помнишь хоть что-то, что делала твоя?
— Нет.
— И сейчас ничего странного — не своего — не ощущаешь? — уточняет Мукуро.
Хаято прислушивается к ощущениям: белки глаз кажутся пересохшими, немного щиплет; живот тянет от голода, который не смог утолить недавно съеденный пирожок; ещё нос кажется в два раза больше обычного, и подмывает повиснуть на ближайшем манекене, как мартышка на дереве, но страшно снова к ним прикасаться (хоть он и попробовал, надеясь, что вернётся туда и расскажет Такеши и Кёе об испытании). На этом всё.
Похоже, он отвязан от марионетки и полностью отстранён от происходящего там.
— Нет.
«Нет» — пустое и печальное. Его руки связаны.
***
Сначала Такеши хочет вновь засмеяться: Хаято распластался по асфальту, как морская звезда, раскинув руки и ноги в стороны. Кто так падает, не сгруппировавшись? Им сто раз показывали и сбивали с ног в самый неожиданный момент, пока Реборн не убедился, что они стали группироваться на автоматизме. Очень болезненный, но полезный урок.
Кёя, видимо, думает в том же направлении и только приподнимает бровь, глядя на это жалкое зрелище: Гокудеру Хаято победил бордюр.
С его стороны не доносится ни стона, ни мата, и Кёя, выждав пару секунд, дёргает Хаято за шкирку вверх.
Его лицо расслабленное. Безмятежное. С несколькими новыми ссадинами на подбородке и пыльным пятном на щеке. Глаза закрыты.
— Он что, вырубился? — наклоняется Такеши. Голос звучит скорее удивлённо, веселье испаряется из его тона.
Кёя перехватывает Хаято поудобнее: подхватывает под грудь, повесив через руку лицом вниз, а пальцами второй прощупывает пульс. Ритм нормальный. Затем шлёпает его по щеке с громким болезненным хлопком.
Светлая голова дёргается, но не издаёт ни звука.
Такеши чертыхается.
Кёя повторяет пощёчину — ничего.
***
Такеши в очередной раз вставляет ключ в дверь квартиры Хаято — её хозяин сползает по спине с той стороны, где он ненадолго убирает руку из-под его бедра, — и Хибари, дёрнув ручку, толкает её после нескольких щелчков замка. Пропускает их вперёд.
Быстро скинув кроссовки, Такеши несёт спящего к кровати.
— Думаешь, это прыжок?
— Есть другие варианты? — Кёя остаётся у входной двери, выжидая, пока Такеши снова покажется в коридоре.
— Он ничего не поймёт, когда очнётся. Я останусь, пока он не придёт в себя.
Кёя бросает взгляд ему за плечо.
— Хорошо. Спроси идентификаторы: его, свой и мой. Правильные ответы не говори.
— Ты заберёшь с собой обе коробки?
— Да. — Кёя поправляет их под накинутым на плечи пиджаком. — Кинь сообщение, когда проснётся.
Он выходит, не прощаясь, и на ходу набирает номер Кусакабе. За врачом, его квартирой и больницей должна быть слежка двадцать четыре на семь. И, если тот нажимает на какие-то кнопки, взмахивает волшебной палочкой или просто подозрительно чихает, — Кёя должен об этом знать.
Такеши, стягивая ветровку, возвращается в комнату. Присматривать за Хаято, пока он в отключке после встречи с Бьянки или чем-то вроде этого, — знакомо и привычно. Он поправляет ему подушку и, сняв верхнюю одежду, расправляет скомканное одеяло.
Задерживает взгляд на его лице. Знакомо и привычно.
Только то, что Хаято пришёл к Тсуне вместе с Хибари — незнакомо и непривычно. Его волосы пахнут не так, как всегда. И настенный календарь, который Хаято выиграл, оформив очередную подписку на странный журнал о сверхъестественном, до сих пор показывает вместо воскресенья пятницу.
Такеши сидит на корточках, осматривая контур его губ, нос, брови — ищет что-то новое, что ещё он упустил. Хаято выглядит так же. Но в этот раз заставляет его сердце сжиматься иначе — не с тем полусладким трепетом и нежностью, которые приятно раздували грудь теплом в подобные моменты.
Такеши прижимается лбом к упругому краю матраса, крепко зажмуривается и просто дышит, пока не отпустит спазм. Впитывает тишину комнаты. Сглатывает. Фантазии придумать сотню оправданий хватило бы, но даже самому себе это кажется жалким. Поэтому он даёт себе ещё немного времени. Затем встаёт и идёт за аптечкой, чтобы вытереть пыль и обработать ссадину на чужом подбородке.
 
Пара тёмных пятен на простыни полностью высохнет и исчезнет к тому времени, как Хаято откроет глаза.
***
После пробуждения Хаято теряется и утверждает, что ждал Хибари на улице: они договорились пойти на каток. А потом — темнота, и он оказался здесь. Такеши кивает и спрашивает его идентификатор, уверенный: Хаято не назовёт. И оказывается прав.
Ночь выдаётся тяжёлой с тем, чтобы его успокоить, объяснить, что нет, сам Такеши не сумасшедший, а то, что Хаято помнит, произошло восемь дней назад.
Хаято помнит свой побег с базы во время течки и как жил у Хибари. Помнит войну с Бьякураном в будущем. И хотя бы поэтому, кем бы он ни был, но он не здешний: не хранитель Тсуны этого мира.
Как какого-то короля, Такеши мысленно называет его Гокудера Второй, потому что на время его мир начинает вертеться только вокруг этого нового Хаято.
Под утро приходит Хибари и спрашивает «прыгуна», что тот вчера нарисовал на чашке. Хаято лишь недоумённо хмурится: «Я ничего не делал с твоим стаканом. Даже из кухни не выносил».
Хибари долго молча на него смотрит. И опять идти с ним на каток отказывается.
Тем же вечером прямо на руках у Шамала Хаято снова теряет сознание, и это поражает их всех: никто не ожидал, что смены будут происходить так быстро. У Шамала нет тому объяснения.
Гокудера Третий ощупывает своё тело и спрашивает, что с Шимон, победили ли они их. А потом находит взглядом Такеши и с неверием таращится. Упрямо твердит про свой жар от ранений и галлюцинации: Ямамото же не мог встать и пойти. Не понимает, как и когда тот очнулся, всё же было плохо, так чертовски плохо. Шепчет, что, наверное, они сегодня оба умерли, вот почему бейсбольный придурок цел, и у Такеши текут слёзы, потому что для этого Гокудеры в его реальности всё могло бы быть правдой.
Следующие два дня Такеши убеждает его, что они живы, и они счастливы, и история с Шимон давно закончилась, ему больше не пятнадцать, и Хаято всматривается в каждое зеркало или витрину, которые встречает. Говорит, стал выше да вроде бы и всё. Но почему-то всё равно всматривается в зеркала. Идентификатора он не знает. Но войну будущего помнит.
Потом на своей кухне Хаято опять теряет сознание — всего на пару секунд — и поднимает на него глаза с неподдельным удивлением: «Что ты забыл у меня дома?» Не понимает, почему Такеши заваривает ему чай и какого чёрта называет «Хаято», а не по фамилии. Сначала злится и кусается, а потом неуверенно, с запинками спрашивает, неужели Ямамото его вспомнил. То есть «вспомнил-вспомнил и всё-всё». Иначе зачем бы ему беспокоиться, сидеть тут с ним, порываться взять за руку. Её Хаято сам отдёргивает. Такеши хочет его обнять и повторять, что, конечно, он не смог бы его забыть и Хаято — один из самых-самых близких ему людей. И Хаято так искренне радуется, что «прежний Ямамото вернулся», в то время как у Такеши сердце словно прокручивают через мясорубку. Потому что Хаято радуется только до тех пор, пока не замечает, что Ямамото стал выше, и не узнаёт, что уже прошла пара лет — и это он сам потерял о них воспоминания.
Этот Гокудера, Гокудера Четвёртый, — единственный, кто не помнит войну будущего. И он единственный, кого Такеши никак не может назвать своим. Он хранитель Тсуны этого мира.
 
После него появляется Гокудера Пятый. Или Первый. Потому что он правильно называет идентификатор: и свой, и Ямамото, и Хибари. И рассказывает Кёе, что нарисовал на своей новой чашке, и вспоминает, как ночевал у него после клуба и потом ещё два дня после их не особо удачной тренировки. Течка прошла на базе.