Трио для миллиардера (СИ)

И тогда эта слишком худая, плоская, как доска, дамочка стала его подначивать, будто он боится неприятных ощущений после операции. При этом дама почему-то так волновалась, что её дурацкие очки чуть не слетели с носа. Хотя обычно она спокойная, как удав.
Эльдар мрачно подумал, что скорее всего за больных, которые лежат в стационаре после операции, медработники получают надбавку к зарплате. Ничего личного, просто деньги.
Никогда в жизни Сафаров не поднимал руку на женщину, но в ту минуту еле сдержался, чтоб не ударить наглую медсестру по её бледно-розовым губам. Тем не менее, его мужское самолюбие было задето, и он остался в этой больнице, хотя во Франкфурте таких заведений полным полно. Однако для Эльдара это был уже вопрос чести — сделать здесь операцию и потом уйти с гордо поднятой головой, как то подобает настоящему мужчине.
Операцию сделали, но, может, из-за наркоза состояние усталости и разбитости во всём теле не оставляло его ни на минуту. А так как в больнице Эльдар лежал всего второй раз в своей жизни, ощущение собственной некоей беспомощности его дико бесило. Естественно, визиты фрау Майер улучшению его самочувствия и настроения точно не способствовали.
Поэтому всякий раз при её появлении в палате он поворачивал голову к стенке, чтобы её не видеть. Медсестра изо всех сил старалась быть вежливой, но по-прежнему её скрипучий голос Эльдар слышал откуда-то сверху. Наверное, их неприязнь была взаимной.
Но так как в обязанности медсестры входило следить за состоянием прооперированного пациента, периодически фрау Майер навещала Сафарова. А потом вдруг взяла, и пропала.
Эльдар расслабился. Тошнота прошла, голову отпустило, только по-прежнему слипались глаза. Хотя, в принципе, это неудивительно, ведь проблемы с глазами у него начались ещё раньше — сразу же после аварии. Ясное дело, операция только усугубила проблему. Но, если верить окулисту, которого пригласили для осмотра русского пациента, со временем боль в глазах пройдёт. Это просто шоковая реакция организма на ДТП
Однако Сафарова больше беспокоило даже не это, а мысли о Марте, которые, стоило ему очутиться в больнице и перестать заниматься бизнесом, тут же взяли его в свои тиски.
Может, поэтому он и перенёс наркоз так тяжело, что несмотря на настоятельные советы врачей постараться выбросить все проблемы из головы и поспать, перед операцией Эльдар в очередной раз не спал, а прокручивал в голове события давно минувших лет. Разумеется, никакого смысла в этом не было, но мысли о Марте сами лезли в его голову.
Может, ему не удаётся отвлечься от этих мыслей из-за характерного терпкого аромата лаванды, который напоминает ему об утерянной для него любимой женщине, и который он регулярно чувствует благодаря всё той же фрау Вебер?
Но как Сафарову забыть тот пригласительный билет на их свадьбу, на котором нервным, торопливым почерком было написано три слова: “Прощай. Забудь. Не ищи”?
Перед самой свадьбой сестра Инара показала ему два оставшихся незаполненными билета и ради шутки их подписала: отдельно для Марты, отдельно для Эльдара. Получилось, будто бы они пригласили друг друга на свою же собственную свадьбу.
Видимо, за неимением другой бумаги Марта воспользовалась билетом, на котором стояло её имя. Эльдар обнаружил этот билет на следующий день рядом со своей подушкой. А сама Марта исчезла, как будто её никогда и не было, как будто не было их свадьбы.
Конечно, вся его многочисленная родня была в шоке, когда ближе к полудню он вышел один из своей комнаты. Но никому даже в голову не пришло подумать что-то плохое про Марту, в смысле её девичьей чести, потому что на Сафарове, раздавленном неожиданным исчезновением своей невесты, лица не было.
А Инара — суеверная, как и все восточные женщины, впоследствии не раз жалела, что она, не подумавши, подписала два злосчастных пригласительных билета, и получилось, будто она, пусть и на бумаге, разлучила брата и его невесту.
Но в ночь после операции Сафарову то ли приснилось, то ли почудилось, будто бы Марта опять рядом, будто бы она говорит ему, что любит его, и что он занимается с ней любовью. Ощущения были настолько явственными, что утром он долго не хотел просыпаться, смакуя подробности минувшей ночи.
 
А когда, наконец, он заставил себя открыть глаза, то ничего не понял. Его постель была так нещадно смята, как если бы он и вправду любил на ней Марту. А ещё в палате стоял еле уловимый аромат лаванды. Но Эльдар точно знал, что вчера дежурила фрау Майер.
Что за наваждение? Или кому-то захотелось над ним пошутить? Наступив на горло своему самолюбию, Сафаров попытался осторожно выяснить у фрау Майер, не входил ли кто в его палату минувшей ночью? Медсестра с удивлением посмотрела на него и сухо ответила: “Фрау Вебер”.
Ответ фрау Майер картину минувшей ночи для Эльдара нисколько не прояснил. А, кроме того, даже в самом страшном сне Сафаров не мог бы себе представить, будто он занимается любовью с этой сухой, как вобла, и бездушной медсестрой фрау Вебер!
Да этой худой до неприличия дамочке до его Подснежника, как до луны! И, в том числе, потому что Марте её худоба очень шла. Собственно, его любимая была не худой, а стройной девушкой. А уж обо всём остальном можно даже не говорить! Марта была идеальной.
Хорошее настроение Сафарова сдуло, как ветром, когда он узнал, что в его палату ночью заходила фрау Вебер. Единственное, что утешало, — возможно, на днях его выпишут.
Быстро сказка сказывается…
Сегодня меня опять вызвали в полицию. Кажется, я рано обрадовалась, узнав, что вместо противного инспектора, который запугивал меня большим штрафом, а потом благополучно ушёл в отпуск, назначили молодого адекватного парня. Однако сегодня меня допрашивали уже двое: тот самый парень — по виду типичный ботаник (интересно, как он вообще попал в полицию?), и ещё один неприятный скользкий тип старше молодого лет на десять.
Этот инспектор по фамилии Борман (весьма говорящая фамилия: поклонники телефильма “Семнадцать мгновений весны” меня поймут) чуть ли не с ходу начал обвинять меня в том, что я уехала с места аварии. Мои объяснения, что я медик, и поэтому хотела скорее довезти постадавшего в больницу, он категорически не желал слушать.
К счастью, я вспомнила о своей договорённости с водителем Фольксвагена, который всё, что можно, сфотографировал и записал, что он объяснит ситуацию полицейским, и сказала об этом Борману. Однако тот на голубом глазу заявил, что впервые слышит про свидетеля ДТП. А я, как все граждане бывшего СССР, в отличие от педантичного немца, не догадалась узнать его имя и взять контакты.
Казалось бы, почти шесть лет живу на Западе, а всё никак не привыкну к их менталитету. Но тут люди живут строго по букве закона. Немного скучновато, если честно, но, наверное, это правильно. Правда, про полицейских такого не скажешь. Они мало чем отличаются от своих российских коллег, в том плане, что для них главное — открыть дело или оштрафовать человека, а правы они или нет, уже не так важно.
Хорошо, молодой парень по фамилии Шульц (кстати, весьма приятная на слух фамилия) напомнил своему “забывчивому” товарищу, что он ему рассказывал о свидетеле, и что наши с ним показания по данному делу полностью совпадают.
Не успела я выдохнуть, что правда на моей стороне, как Борман, полистав моё дело, вдруг заявил, что, несмотря на все мои благие намерения в отношении пострадавшего, я нарушила закон, и что теперь он будет вынужден обратиться в суд. Конечно, ему очень жаль, что эта чрезвычайная мера может отразиться на моих детях, которые теперь недополучат каких-то игрушек или сладостей, но перед законом все равны.
Я моментом вскипела и бросила в лицо Борману хлёсткую фразу, что не стану его умолять не делать этого, и мне плевать, что мне будет за то, что я в той непростой ситуации на дороге решила исполнить свой долг, а не думать о том, что мне следует делать по закону. М-да, как тут не вспомнить пословицу: “Быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается”?