Золотая дева (СИ)
— Да, да, — спохватился Дольский. — Думаю, мой кабинет подойдёт. Прошу.
Дольский пропустил вынужденных гостей к парадному входу и пошёл следом за ними.
— Через фойе, направо по коридору, — подсказал Кречетову участковый, хорошо знакомый с планировкой особняка.
— Помяните моё слово, господа, — подал голос Дольский. — Всё это из-за этих проклятых сокровищ.
— Сокровищ?! — Кречетов остановился так резко, что похмельный охранник едва не врезался ему в спину.
— Тут все с ума посходили из-за клада, — со вздохом пояснил Дольский. — Только и разговоров, что о графских сокровищах.
Кречетов укоризненно посмотрел на участкового, но тот только пожал плечами.
— Ладно, — вздохнул следователь, — о кладоискателях поговорим позже. А пока меня интересует ваш сотрудник гражданин Стрельников.
Услышав свою фамилию, охранник поёжился.
В кабинете подозреваемого усадили на фамильное кресло, отчего Дольский тоскливо покачал головой, но воздержался от комментария. Сам директор остался стоять в дверях, нервно теребя галстук. Директорский стол занял Оськин и, нацепив очки, принялся оформлять протокол допроса.
Никита Степанович встал за спиной подозреваемого и со скучливым интересом принялся разглядывать старинную карту уезда на противоположной стене.
— Имя, фамилия, должность.
— Николай я, Стрельников, — заёрзал подозреваемый. — Охранник. В чём меня обвиняют, начальник?
— Вас, гражданин Стрельников, ни в чём пока не обвиняют, — сказал Кречетов, меряя шагами кабинет. — Идёт следствие по делу об убийстве, и вас вызвали сюда, как возможного свидетеля.
— Я проспал всю ночь, падлой буду, — охранник попытался вскочить с кресла, но тяжёлая рука участкового вернула его на место.
— Как вышло, что вместо дежурства и обхода территории вы спали в сторожке и прозевали убийство?
— Это всё Кот, — пряча глаза, промямлил охранник. — Яв да сё. Выпили.
Дольский при этих словах громко и тоскливо вздохнул.
— Погоди, — перебил его участковый. — Это Васька Котов бутылку принёс?
— Он, подлюга! — торопливо закивал охранник. — Душа, мол, горит, а выпить не с кем. А я что? Я с понятием. Негоже русскому человеку в одиночку пить.
— Во сколько это было? — спросил Кречетов.
— Часу в десятом, — поскрёб небритую щёку охранник. — Смеркалось уже.
— Что дальше?
— После второго стакана я вырубился. Точно, в омут нырнул, ни хрена не помню.
— Колюня, — снова встрял участковый. — Не пой нам песни. Ни за что не поверю, чтобы ты со второго стакана окуклился.
— Как на духу, Степаныч, — охранник клятвенно замотал головой.
— Ясно, — сам для себя подытожил Кречетов. — Котов принёс бутылку водки, куда было подмешано снотворное. Цель: усыпить охранника, чтобы он не стал свидетелем какого-то важного события. Затем сообщник убивает Котова. Зачем? Либо вышла ссора, либо сообщник убрал свидетеля.
— Либо не захотел делиться добычей, — вставил свою версию Оськин.
— Какой добычей? — повернулся к нему Кочетов.
— Графским кладом, конечно, — дёрнул плечами Оськин.
— И вы туда же, Алексей Иванович, — поморщился Кречетов. — Вы ещё про привидение вспомните.
Он тяжело вдохнул. Весь его опыт и разум протестовали против древних кладов и бродячих приведений. И всё-таки было что-то в ночном убийстве неправильное, непонятное.
— Вот что, — сказал он, наконец, — гражданина Стрельникова к нам в сизо. Алексей Иванович, поезжайте с ним. У подозреваемого взять кровь на наличие снотворных препаратов.
— За что, начальник? — вскинулся подозреваемый. — Мамой клянусь, не трогал Кота!
— Давай клешни, Колюня, — вздохнул участковый, доставая наручники.
Когда Стрельникова увели к машине, молчавший весь допрос Дольский заговорил:
— Зря вы, товарищ следователь, отмахнулись от идеи с кладом, — сказал он мягким извиняющимся голосом. — Я и сам в него не очень-то верю, но вот, посмотрите-ка сей документ.
Дольский пересёк кабинет и, сев за стол, раскрыл лежащую на столе папку.
— Что это? — спросил Кречетов, разглядывая протянутый ему лист.
— Копия письма, в котором есть перечень ценностей.
Кречетов бегло прочёл письмо и невольно задержался на списке сокровищ. Деловито составленный документ производил впечатление. Следователель с новым интересом посмотрел на хозяина кабинета.
— Как давно это письмо у вас и кто о нём знает? — спросил Кречетов, доставая блокнот.
— Несколько дней назад его передал нам Луи Кастор вместе с упомянутой в тексте картиной, — охотно пояснил Дольский.
— Иностранец?
— Француз. Потомок рода Бобрищевых.
— Кроме вас и француза, кто знал о письме? — повторил вопрос Кречетов.
Дольский немного подумал, шевеля губами, и начал загибать пальцы:
— Кроме вашего покорного слуги, Громов Илья Евгеньевич, ему по долгу службы положено, как министерскому представителю, ещё Даша Дольская, моя внучка — ну, она у меня всегда в курсе всего, маленькая хозяйка большого дома… Да и всё, пожалуй, насколько помню. Хотя, наверняка, знают и другие. Мы, ведь, из письма-то тайны не делали. Напротив, хотели в день закрытия фестиваля приобщить его к экспозиции музея. Вы поймите: это же большая ценность. Можно сказать, реликвия. После войны и революции мало осталось письменных документов, связанных с хозяевами усадьбы.
— В письме упоминается связь картины с местом, где, якобы, спрятан клад. — произнёс Кречетов, делая очередную пометку в блокноте. — Можно ли на неё посмотреть?
— Конечно, конечно, — заверил Дольский, поднимаясь из-за стола. — Картина в фойе. Пойдёмте, я покажу.
Кречетов убрал блокнот в карман пиджака и вышел из кабинета вслед за директором. Однако, в фойе, на положенном ей месте, картины не было.
— Боже мой! — воскликнул Дольский, вскинув руки да так и замер напротив пустой стены. — Как же так? Что же это такое? Кто?!
Кречетов подошёл к месту, где висела украденная картина и внимательно осмотрел пол и стену, из которой торчал одинокий чёрный крючок. Никаких видимых следов здесь не было. Да и отпечатков искать не стоило. Снять картину с крючка дело пустяшное.
— Что же это у вас экспонат не был на сигнализации? — укоризненно спросил Кречетов, оборачиваясь к потрясённому Дольскому.
— Картина материальной ценности не имеет, — пробормотал Дольский. — К тому же, тут у нас камеры… Кто же мог подумать, что вот так, среди бела дня…
— Камеры, говорите, — оживился Кречетов. — Это замечательно.
— Боже мой, что я скажу Кастору… — Дольский тоскливо закачал головой.
— Ничего, ничего, Иван Степанович, картину мы найдём, — твёрдо заверил Кречетов.
Он был в этом и в самом деле уверен. Реальная кража реальной вещи — это вам не клад с привидениями.
— А где у вас сервер видеонаблюдений, в сторожке? — спросил Кречетов, припоминая заляпанный жирными кляксами пульт и пыльный монитор, за которым был обнаружен спящий охранник.
— Что, простите? — переспросил Дольский упавшим голосом. — Ах, да, да, в сторожке. Знаете, где это?
Кречетов кивнул и направился к выходу.
— Господи, за что нам всё это? — тоскливо вздохнул за его спиной Дольский. — Убийство, кража… Каких ещё ожидать напастей?..
11
Когда Кречетов вышел из особняка, пустовавшая до этого лужайка была вся заставлена мольбертами, над которыми мелькали соломенные шляпы, бейсболки и козырьки от солнца.
Обойти лужайку из-за живых изгородей не представлялось возможным, и Кречетов двинулся напролом, лавируя от мольберта к мольберту. Вежливость заставляла следователя приостанавливаться у холстов. Все рисовали особняк, залитый солнцем. Получалось, пожалуй, неплохо.
Возле крайнего мольберта Кречетов задержался подольше. Грузный бородатый художник, больше похожий на грузчика, самозабвенно изображал подсолнухи, то и дело бросая цепкий взгляд на махину особняка. Кречетов огляделся. Подсолнухов нигде не было.