Отказаться от благодати (СИ)

Первый вскрик послышался из гостиной – еле различимый и далекий, но я вздрогнула. Второй, пусть и раздался ближе, но не застал врасплох. Поэтому, когда открылась дверь, я была готова. И пальцы сложились у жилы в защитном пассе.
Охотник был высок. Статен. Двигался плавно, будто перетекая сквозь пространство. Мягкие шаги. Тихий щелчок закрывающейся двери, будто обозначающий, что я в ловушке.
За спиной только мне слышимым звуком дребезжала, почти звенела недавно поставленная защита.
– Ну привет, блондиночка, – сказал охотник.
Голос у него был низкий, грудной. А взгляд – пронизывающий. Будто он хотел вскрыть меня, расковырять, вывернуть наизнанку мое нутро. Добраться до сокровенного и вырвать с корнем.
Он был зол. Дышал глубоко, глаза щурил, словно примерялся, как лучше напасть. Для него я была дичью. Впрочем, он, кажется, не брезговал с дичью играть.
– А ты симпатичная.
Охотники умеют смотреть, будто раздевают. И представляется, что сначала, сгорая, осыпается пеплом одежда, падает к ногам, и ты стоишь, будто нагая, перед врагом, не в силах ни пошевелиться, ни закричать. Цепкие, шершавые щупальца трогают жилу, и та звенит, морщится, стараясь увернуться от смертельного оружия.
Затем слой за слоем острый, как скальпель, взгляд обнажает душу. И голос – шелестящий, насмешливый – шепчет в самое ухо:
– Дарья…
Этот молчал. Он не знал моего имени и, скорее всего, не спросит. Подходил медленно, заставляя меня пятиться к кровати. А когда пятиться стало некуда, приблизился настолько, что я ощутила запах его дыхания – табачно-мятный, будто он жевал жвачку после того, как покурил.
– Мне повезло, что я влез через третий этаж, – выдохнул он мне в лицо, и я застонала – живот скрутило болью, острой, ослепляющей.
Охотники редко задумываются, прежде чем причинить боль. Цепляя щупальцами наши жилы, они делают нас беспомощными что-либо изменить, повлиять на ход событий. Я слишком хорошо помнила их повадки.
Но тогда я была одна – растерянная слабая, а теперь…
– Эрик…
– Сейчас не здесь. В отличие от нас.
Охотник прав – мы одни. Несмотря на шум за дверью, на напрасные попытки защититься, спрятать жилу. И совсем все не как тогда, на войне. Хуже. Тогда у нас был шанс. В этот раз они явились нас убивать, а не договариваться.
Никто не придет меня спасать. Не сейчас.
От этого почему-то стало легче. И привычные маски, которые я всегда держала под рукой, не пригодились. С ним не придется играть роль, притворяться кем-то другим. Перед смертью всегда просто быть собой. Считать вдохи и выдохи, гадая, сколько тебе еще их отмерила судьба.
Этот убивать не торопился. Смотрел только, и внутри меня росло ощущение беспомощности. За последнее время я от него отвыкла.
– Я частенько думал, каково это будет – тебя убить, – сказал охотник, и щупальца сжались сильнее, заставляя меня прогнуться. – Приятно, наверное. Несколько лет мечтал, и вот мы здесь. Ты и я.
– Мечтал? Я тебя знать не знаю!
– Меня нет. – Он провел тыльной стороной ладони по моей шее, откидывая волосы назад, словно вампир, готовящийся укусить жертву. Он так и выглядел – бледный, глаза блестят, а когда улыбается, видно удлиненные клыки. – Ты знала Мишеля.
– Он был…
– Этот город был его! – яростно перебил охотник. – Пока ты не прикончила его.
Я? Он что, серьезно?
Мишеля я помнила хорошо. Худощавый, пепельно-русые волосы, глаза цвета стали, сдержанность и некая отрешенность от мира. Он несколько лет был смотрителем Липецка. Древний охотник. Сильный. Достаточно умен, чтобы держать город в страхе без бессмысленных казней. Наверное, я даже в какой-то мере восхитилась бы его талантами, однако… Мишель ненавидел Влада, потому я ненавидела его. Но убить при всем желании не смогла бы – боги наградили меня даром защитницы, а не воина.
В серо-зеленых глазах охотника не было и намека на шутку. Он верил в то, что говорил.
– Я не убивала Мишеля.
Последняя попытка спастись. Глупая, но других не осталось.
– Ты – нет. Альрик убил. И где теперь твой покровитель? – Он приблизил свое лицо к моему настолько, что мы почти соприкасались носами. – Где? Говори!
 
– Мертв, – простонала я, закрывая глаза, будто, если зажмурюсь, страх уйдет, а сам охотник испарится.
Я делала так в детстве, если боялась. И потом, когда Эрик свихнулся…
То время я не любила вспоминать. Молчание брата. Сомкнутые губы и безумие в глазах. Крики из подвала. Я закрывалась в спальне и пряталась под одеяло с головой. Там затирались звуки, и казалось, что я в безопасности. Никто меня не заметит и не обратит внимания. Я старалась слиться с обстановкой комнаты, раствориться в воздухе. Исчезнуть. Лишь бы не видеть больше Эрика таким.
Впрочем, тогда Эрик почти не обращал на меня внимания. Наверное, я полностью исчезла с радаров, и он на время вообще забыл, что у него есть сестра. После смерти отца он забыл обо всем, кроме своей ярости.
Забавно, но для охотника сейчас я была чем-то важным. Особенным. Единственным, что его волновало в эту секунду. А он – единственным, что волновало меня. Как странно играют с нами боги, распределяя роли, двигая фигурки по доске. И если противник готов съесть твою фигуру, смысла бояться нет. Эта партия, как на ладони, у тех, кто ее начал.
Нужно быть смелой, сказала я себе. И открыла глаза. Охотник, конечно же, не исчез. Отстранился и нагло улыбался.
– Наверное, я смогу убивать тебя долго.
Холодный голос. Злой. В нем ненависть и обида. А еще торжество, но последнего меньше – слишком мало, чтобы убивать с наслаждением. Но наслаждение и не нужно, когда тобой движет месть.
Кем приходился ему Мишель? Наставником? Кумиром?
– Он ведь тоже немало трупов оставил, – выдохнула я ему в лицо. – Древними так просто не становятся.
– Он был мне как отец! – его рука сжала мой подбородок. – Вы убили его. Рассказать, что вы, звери, сделали с моей сестрой? А с чужими братьями и сестрами? Матерями, отцами? Что делаете вы, когда касаетесь нас? Поверь, убийство по сравнению с этим – милосердие.
– Чтобы выжить, нам…
– Нужно калечить других. Понимаю, своя рубашка ближе к телу. Скольких выпила ты?
Немало. Оттого ответить ему нечего. И в глаза смотреть оказалось невероятно трудно. Он был из тех, кого мы лишаем кена. Кто от наших прикосновений сходит с ума. Бывший ясновидец, он сумел подняться выше, выпросив себе силу убивать хищных. И, наверное, его гнев оправдан, только вот… я хочу жить.
– Молчишь, – подытожил он и ослабил хватку щупалец. – Боишься ответить или все же стыдно?
– Мне не стыдно, что я родилась такой, – ответила я спокойно. Главное правило в переговорах с врагом – никогда не терять самообладания. И если нет шанса спастись самой, нужно тянуть время. Время сейчас – единственное, что отделяет меня от смерти. – В отличие от тебя, я не просила богов сделать меня убийцей.
– Верно, не просила. Они сами сделали. А убивать ты научилась потом.
– Защищаться, – поправила я.
– Итог все равно один.
Итог один. Мы – враги. И власть сейчас у него. Глупое желание воззвать к справедливости того, кто пришел сюда забрать жизнь. У него, наверное, свое понятие справедливости. Мертвый друг. Не суть, что я к этому никакого отношения не имею. Но оправдываться… В чем? Что я родилась такой, а он – нет?
И чего он медлит? Смотрит снова? И будто ждет этих оправданий. Серьезно думает, мне есть, что ему сказать? Что я настолько глупа, что начну молить о пощаде?
А щупальца у него гибкие, но боли не причиняют. Оглаживают жилу, будто примеряются, как лучше порвать. Поизящнее.
 
– Жаль, что ты такая красивая, – сказал он задумчиво. – Наверное, поэтому Мишель и хотел тебя. Никогда не понимал этого. До сегодня.
Он что, серьезно… клеится ко мне? Сейчас, когда внизу умирают мои соплеменники? Когда жила все еще ноет от прикосновений его щупалец? После всех тех слов…
Неприятно. Будто он считает себя выше других лишь из-за того, что у него есть оружие, способное меня убить. Хотя, возможно, действия его к красоте моей никакого отношения не имеют. У охотников есть еще один способ нас убивать – довольно… пикантный. Много девушек скади погибло так в прошлую войну. Никто еще не выживал от межвидовых соитий. Когда охотник находится на пике наслаждения, благодать выплескивается, и сердце хищной перестает биться. Такой секс, поговаривали, приносил охотникам еще больше удовольствия, чем просто убийство.