Ее превосходительство адмирал Браге (СИ)

***
Мичман не соврал. По-видимому, он просто заранее знал, что после первого выезда в поле всем курсантам – кроме штрафников, разумеется, - дают увольнительную. Так что в десять часов утра ровно, одетая «мальчиком», Ара вошла в чайную Прокопьева. Любопытно, что, назначая рандеву, кавалер не объяснил ей заранее, ни что это за место, ни где оно находится территориально. То ли думал, что такое все должны знать, то ли специально выделывался. Впрочем, Ара переспрашивать его не стала, хотя и обратила внимание на этот, скажем прямо, не слишком дружелюбный жест – не хотела унижаться. Спросила у девушек с третьего курса. Те, в отличие от парней, своих младших не тиранили и относились к «салагам» по-человечески. Так что ей и на словах объяснили, что чайная Прокопьева – это образец себерского декаданса [51], и на бумажке чертёж участка местности, именуемый у авиаторов кроками, изобразили. И захочешь, не ошибешься.
Ара вошла в зал, расписанный в стиле новгородского «фэн де сьекль» [52], увидела мичмана, устроившегося за столиком у полукруглого окна, кивнула в знак приветствия и пошла к нему. Пока шла, Виктор встал ей навстречу и даже улыбнулся. Улыбка эта Аре понравилась, поэтому и она ему улыбнулась в ответ.
- Привет! – сказал он.
- Привет! – ответила она.
- Что будешь есть, пить?
- А что порекомендуешь? – Она-то здесь была впервые, а он как-никак псковский старожил.
- Сладкое или соленое?
- Это провокация? – подняла она бровь.
- Ничуть не бывало, - усмехнулся Виктор. – Здесь два меню: сладкое и соленое, в смысле, ватрушки или шанежки [53]? И тогда уже, под ватрушки – цинский чай или белое франкское вино, а под шанежки – пиво или первач, но в десять утра, я думаю, можно обойтись без самогонки.
- А ты, что закажешь? – спросила Ара, которой понравилась вводная мичмана Якунова-Загородского.
- Соленое с пивом.
- Тогда и мне соленое с пивом, - решила Ара. – Заказывай на свой вкус. Я девушка неизбалованная, поддержу.
- Ну да, ну да, - покивал ей не без иронии Виктор. – Столбовая дворянка Бекетова, и вдруг неизбалованная да непривередливая. Верю, верю!
- Проверь! – предложила Ара.
- Ладно, - отмахнулся Виктор. – Верю. Я ведь сам такой. Одно слово, что посадник, а в детстве, поверишь, ел то, что сам добывал.
- Воровал, что ли? – не поняла Ара.
- Да, нет, - усмехнулся в ответ мичман, но Аре почудилось, что она-таки ткнула его в больное место. – Я о другом. Мы вдвоем с дедом жили. Замок у нас на реке Колве. Ну, замок – одно название. Тын дубовый, да терем кособокий. И все это в пермской тайге. Хлеб и порох, свечи и керосин, соль, перец, крупу – покупали на погосте…
- Погост – это же кладбище, разве нет? – удивилась Ара.
- Погост – это еще и поселение, - объяснил Виктор. – Это старое значение, но у нас там, на Колве так называют поселки до сих пор. Так вот, пенсия у деда была хоть и бригадирская, но ведь и дом надо было содержать, а в собственном доме знаешь сколько всего потребно? То стекла в окнах в бурю выбило, то петли надо на окнах и дверях сменить, печку переложить, одежду купить. Вот мы и добывали зверя, и себе на прокорм, и на продажу.
- О, как! – восхитилась Ара. – Так ты охотник?
- Есть такое.
- На медведя ходил?
- Нет, - покачал головой Виктор. – Я же не самоубийца! У нас патрон был двадцатого калибра. Значит, стрелять надо было прицельно и с короткой дистанции, а ранить медведя и не убить, почитай самоубийство!
- Я таким патроном своего первого мишку и положила, - похвасталась Ара, имевшая, благодаря отцу, богатый охотничий опыт. - С двадцати метров прямо в сердце.
- Серьезно? – удивился мичман. – Но, если это был первый…
- Всего четыре, но это мы с отцом далеко на север ездили…
Тема, как выяснилось, интересовала обоих, и время за разговором пролетело – не заметили. Очень уж оба любили охоту, к тому же знали в ней толк. Аре было что рассказать, ее отец брал собой в лес, почитай, с младенчества. Как только смогла удержать ружье, так и стал брать. Ходили они на медведя, на лося и кабана, летали на север Чукотского царства, чтобы поохотиться на моржей и белых медведей, но приходилось ей стрелять и зайцев, лис, тетеревов и куропаток, на уток еще охотилась и на диких гусей.
 
У Виктора не было такой богатой практики, но зато он жил в тайге и тайгой, много чего видел, многому научился. В общем, они еще долго гуляли потом по городу, беседуя о том, о сем, но больше все-таки об охоте. А незадолго до того, как Виктор отпустил ее, чтобы привести себя в порядок перед походом в оперу, возник в разговоре еще один немаловажный вопрос.
- Так ты в Академии служишь? – спросила Ара.
- И да, и нет, - ответил Виктор.
- Я, видишь ли, приписан к лаборатории ударных летательных аппаратов, - объяснил он. – Испытываю новую технику.
- Ты испытатель? – не поверила Ара своему счастью. Еще бы, пилоты-испытатели – элита Флота, иметь одного такого своим парнем представлялось верхом девичьих мечтаний, в особенности, если девушка – курсант Академии Аэронавтики.
«Красив, обходителен и к тому же пилот-испытатель, очевидно, это все-таки он!»
***
Как и в прошлую их встречу, преображение девушки поставило Виктора в тупик. Утром в чайной и днем, когда они гуляли по городу, он проводил время со своим в доску парнем, с младшим приятелем, с девочкой, одетой мальчиком и похожей на симпатичного парнишку-подростка. Эта Варвара училась на пилота, охотилась на крупного зверя и с ней легко и просто было говорить на темы, совершенно неподходящие для девушек. Во всяком случае, все те девушки, которых в разное время знал Виктор – некоторых ближе, других шапочно, - никогда бы не заинтересовались сравнительными характеристиками револьверов и автоматических пистолетов и не стали бы обсуждать с ним достоинства и недостатки новых себерских и флорентийских геликоптеров. Единственная из любезных сердцу Виктора тем, которая оставила Варю равнодушной – это футбол. Но зато она оказалась страстной поклонницей баскетбола – при ее-то невеликом росте! - и боевых единоборств, которыми, по ее словам, владела совсем неплохо. Но это утром и днем, а вечером около оперного театра он встретил совсем другую девушку.
Эта Варвара обладала всеми любезными взгляду мужчин признаками женственности. Гораздо более высокая, - он понимал, разумеется, что все дело в трехвершковых каблуках, - и правильно оформленная во всех предусмотренных природой местах, она привлекала внимание не одних лишь мужчин. Женщины тоже порой бросали на нее раздраженные и ревнивые взгляды, что являлось лучшей похвалой ее внешности и умению одеваться. И при всем при том, Варвара не была красавицей в общепринятом смысле этого слова. В этом Виктор вполне отдавал себе отчет, но в то же время он не мог не признать, что такая курсант Бекетова способна понравится ему уже не только, как симпатичный парнишка-авиатор, воспринимаемый, кем-то вроде младшего брата.Такая Варвара нравилась ему, как женщина. Такую ее ему безусловно хотелось обнять и поцеловать, подхватить на руки, чтобы перенести в спальню, где вдумчиво без спешки раздеть и любить потом всю ночь до утра. Вот какие мысли и чувства пробудила в нем вечерняя Варвара. И следует признать, во всех прочих отношениях она была ничуть не хуже себя утренней: легко поддерживала беседу на любую подходящую месту и времени тему, свободно рассуждая о классической музыке, вообще, и об оперной музыке, в частности; о литературных достоинствах пьесы, легшей в основу либретто – они слушали «Травиату», и речь зашла о «Даме с камелиями», - и о голосах исполнителей основных партий, как, впрочем, и о великолепном хоре, задействованном в спектакле. Но было и еще кое-что. Она явно с ним заигрывала, и ее флирт довольно часто становился попросту провокативным. Не понять такого рода намеки было бы крайне сложно, так что уже к первому антракту Виктор твердо уверился, что спать сегодня он будет не один.Однако в антракте его ожидала неожиданная встреча, которая самым решительным образом изменила ход его мыслей на корню погубила такой многообещающий дебют.