Хочу съесть твою поджелудочную

— Точно, мы с тобой антиподы. Когда мы ели жареное мясо, ты всегда брал вырезку или рёбрышки. Хотя я хожу в такие рестораны, чтобы поесть потрохов.
— Они оказались вкуснее, чем я ожидал, и всё же я предпочитаю нормальное мясо. Внутренности живых существ в охотку едят разве что черти. И они же без меры сыплют в кофе сахар и льют молоко. Кофе идеален сам по себе.
— Видимо, наши взгляды на еду не сходятся.
— Сомневаюсь, что только на еду.
Мы просидели в кафе ещё около часа. Разговаривали о совершеннейшей ерунде. Не о жизни, не о смерти, не о болезни и не о числе оставшихся лет. Если спросите, о чём же шла речь, в основном она рассказывала об одноклассниках. Похоже, она пыталась пробудить во мне интерес к ним, но спешу заверить, что попытка провалилась.
Их ничтожные жизненные неудачи или наивные романтические метания меня не очень-то увлекали — я знавал истории и похлеще. Сакура наверняка заметила моё настроение, ведь скрывать свою скуку я тоже не умел. Но то, как она всеми силами пыталась меня растормошить, интриговало. Я же не стена, об которую горох, и не свинья, перед которой бисер.
Когда в воздухе повисло понятное нам обоим ощущение, что пора бы домой, я наконец задал мучивший меня вопрос:
— Так что ты сделаешь с верёвкой? Себя же ты не убьёшь. Ты вроде говорила про прикол?
— Да, устрою розыгрыш, хотя результатов увидеть не смогу. Проверь за меня, [одноклассник, узнавший мой секрет]. В «Книге жизни с болезнью» я оставлю намёк на верёвку, и когда её обнаружат, то ошибочно подумают: «Неужели бедняжка дошла до мыслей о самоубийстве?!» Скажи, прикольно?
— Скорее гнусно.
— Да ладно, ещё я напишу, что это всё враньё. Лучше уронить, потом поднять, не наоборот.
— Не скажу, что одобряю, но лучше так, чем никак, — с изумлением ответил я, но счёл занятными её размышления, разительно отличавшиеся от моих. Мне было бы всё равно, как окружающие отреагируют на мою кончину.
Мы вышли из кафе, направились к станции, кое-как втиснулись, потолкавшись локтями, в забитый вагон, немного поболтали, так и не присев, и вскоре вернулись в свой район.
С утра мы оба приехали на велосипедах, так что, забрав их с бесплатной стоянки, мы покатили к школе, где, помахав друг другу, распрощались.
— До завтра, — сказала она. Завтра нам не надо было дежурить в библиотеке, и я подумал, что мне и говорить с ней не придётся, но всё же ответил:
— Ага.
Я ехал домой привычной дорогой, какую увижу ещё множество раз. Но вот что странно. Поднявшийся из глубин сердца к самой поверхности неотвязный страх смерти и исчезновения немного отступил. Во многом потому, что образ девушки, с которой я провёл этот день, настолько не соотносился с образом смерти, что у меня притупилось ощущение реальности этого понятия.
Сегодня я несколько разуверился в том, что эта девушка умирает.
Я вернулся домой, почитал книгу, съел приготовленный мамой ужин, принял ванну, выпил ячменного чая на кухне, сказал пришедшему отцу: «С возвращением», решил почитать ещё, пошёл в свою комнату — и тут ожил мобильный. Я с удивлением прослушал сигнал о принятом новом сообщении, ведь, как правило, я не пользовался функциями почты.
Открыв телефон, я увидел, что мне написала моя сегодняшняя спутница. Кстати, припоминаю, мы с ней обменялись адресами почты как участники сообщества библиотечных дежурных.
Я улёгся на кровать и открыл письмо. Там значилось следующее:
«Здравствуй! Попробовала тебе написать, дошло письмо? Спасибо, что погулял со мной сегодня (пальцы буквой V). Было ну очень весело (улыбающаяся рожица)! Буду просто счастлива, если присоединишься ко мне ещё (улыбающаяся рожица). Друзья до гроба! Ну, спокойной ночи (улыбающаяся рожица). До завтра!»
Первым, что пришло на ум, было: «Я забыл вернуть ей деньги за жареное мясо». Надо написать заметку в телефоне, чтобы ни в коем случае не забыть об этом завтра.
Я решил послать простенький ответ и перечитал текст ещё раз.
 
«Друзья»?
В обычных обстоятельствах я бы задержал взгляд на типичной её шуточке «до гроба», но меня привлекло предыдущее слово.
Выходит, мы дружим?
Я прокрутил в памяти сегодняшний день и подумал, что да, возможно, мы дружим.
Мне хотелось выразить вдруг нахлынувшее на меня чувство в письме, но я сдержался. Обидно будет, если я ей об этом скажу.
«Пусть чуть-чуть, но мне тоже сегодня было весело».
Запрятав это признание как можно глубже в сердце, я превратил его в письмо из двух слов: «До завтра» — и отправил ей.
 Глава 3 
 
Прошлой ночью, после того как я уснул, в соседней префектуре было совершено убийство. Похоже, орудовал какой-то психопат, и с утра, разумеется, о происшествии вещали по всем телеканалам.
Я ожидал, что в школе, несмотря на начавшийся период экзаменов, оно также окажется в центре внимания, но по крайней мере в моём классе этого не случилось. Впрочем, и не экзамены стали темой дня. То, о чём возбуждённо шептались мои одноклассники, не сулило мне ничего хорошего.
Иными словами, они бились над загадкой: почему заводная и жизнерадостная девушка, всеобщая любимица, ходила в выходной в кафе с самым неприметным и угрюмым парнем в классе? Мне и самому хотелось узнать ответ, если таковой существовал, но, поскольку я, как обычно, старательно уклонялся от общения с одноклассниками, случая спросить мне не представилось.
Поначалу они склонялись к объяснению, что наша встреча как-то связана с дежурством по библиотеке. Не участвуя в обсуждении, я втайне надеялся, что на том они и сойдутся, но, как назло, одна девушка, достаточно смелая и недостаточно тактичная, во всеуслышание спросила у Сакуры напрямую, и, опять же, как назло, та, лишний раз не подумав, сболтнула лишнего:
— Мы дружим.
Я знал, что интерес одноклассников сосредоточен на мне, внимательно следил за их разговорами и потому чётко расслышал эти донельзя опрометчивые слова. Следом я почувствовал, что на меня все смотрят, но, конечно же, притворился, будто ничего не заметил.
Подозрительные взгляды устремлялись на меня после каждого экзамена. «Как? Почему?» — терялись в беспочвенных догадках одноклассники за моей спиной, но я по-прежнему не обращал на них внимания.
Лишь раз, после третьего экзамена, мне не позволили отступить без боя, но и тот оказался скоротечным.
Девушка, недавно задавшая нескромный и бестактный вопрос, просеменила к моей парте и спросила:
— Скажи-ка, [неприметный одноклассник], ты дружишь с Сакурой?
«Славный она человек», — решил я. Потому что остальные наблюдали за нами издали, взяв в кольцо. Наверняка они, как и в прошлый раз, воспользовались её непосредственностью и отправили на передовую.
Пожалев девушку, чьё имя не отложилось в моей памяти, я ответил:
— Не особо. Вчера случайно встретились.
— Хмм…
Добродушная и искренняя, она восприняла сказанное мной как есть, произнесла: «Понятно!» — и вернулась в круг одноклассников.
В такие моменты я врал без колебаний. Вынужденно, по номинальным причинам — защитить себя и сберечь секрет Сакуры. И, хотя у неё язык как помело, наша встреча связана с ужасной тайной — её неизлечимой болезнью, и потому в душе она бы меня одобрила.
Трудности на время отступили. По завершении четвёртого экзамена у меня возникло предчувствие, что я и на этот раз получу оценки чуть выше средних по классу. Ни с кем особо не общаясь, я закончил с уборкой и начал собираться домой. Делать тут нечего, надо поскорее уходить. Но на пороге кабинета меня остановил громкий оклик:
 
— Постой! Постой, [мой друг-одноклассник]!
Я обернулся, увидел улыбающуюся до ушей Сакуру и подозрительно косившихся на нас одноклассников. Честно говоря, я бы предпочёл притвориться, что ничего не заметил, но поневоле пришлось не замечать только толпу, а Сакуру — подождать, пока она подойдёт поближе.