В глубину (СИ)

— А ты откуда знаешь?
Я махнула на него рукой и тоже улыбнулась. Какой смысл сидеть и дуться? Неизвестно, сколько еще времени нам придется провести рядом.
— Я не очень хороший кулинар, у меня все равно не получится так, как у тебя, — созналась я. — Хотя, Анжелика ни разу не жаловалась, даже хвалила. Но я никогда не забуду, как впервые попыталась приготовить папе завтрак.
— Судя по началу, он тоже до сих пор об этом помнит? — хмыкнул Терс, продолжая «колдовать» над котелком.
— Кто учил тебя готовить?
— Мама, — ответил он. — А тебя?
— Специально, наверное, никто не учил. Я помогала маме, когда она еще была с нами, но сама готовить особого желания не испытывала. Меня никто и не заставлял.
— А завтрак папе ты решила приготовить, когда… — в его глазах блеснуло понимание, и он не закончил фразу.
Я кивнула.
— Да. Мне хотелось хоть чем-то его порадовать. Он сам изо всех сил старался сгладить нам с Анжеликой нашу потерю. А его некому было утешить. Хотя, сейчас я понимаю, что мы и были его утешением, — я вздохнула. — Я много раз видела, как мама готовит нам яичницу-глазунью, поэтому отважно взялась за ее создание. Разбила яйца в кружку, налила масла на сковородку, порезала лук и бросила его жариться.
Я совсем забыла, что рассказываю это Терсу. Вдруг показалось, что мне и правда двенадцать лет, и я сейчас готовлю первое в своей жизни самостоятельное блюдо.
— Папа так удивился, когда пришел на кухню и увидел накрытый к завтраку стол. Яичница даже не подгорела, наоборот, выглядела очень аппетитно: с жидкими желтками, как он любил. Папа сел, взял вилку и начал есть. Он ел и нахваливал, даже глаза прикрыл от удовольствия.
Я не выдержала и расхохоталась.
— Что было не так? — Терс с улыбкой смотрел на меня. Но это была уже совсем другая улыбка — без всяких скрытых смыслов.
— Он предложил попробовать и мне. Я не знаю, как он это ел, я выплюнула сразу же.
— Соль?
— Столовая ложка с верхом, — ухмыльнулась я, и теперь рассмеялся Терс.
— Твой отец — героический человек!
— Он — самый лучший, — отозвалась я.
— Ты его любишь.
— Очень. Ему было сложно со мной, когда я была подростком. Ведь я любила делать все наперекор, да и сейчас тоже. Только благодаря ему и его терпению, я не скатилась в пропасть после того, как не стало мамы. Хотя часто была на грани. Я была трудным подростком.
— Расскажи еще, — нарушил молчание Терс. — Чай еще не готов.
Я задумалась.
— Несколько месяцев после аварии, я обходила стороной все машины. А снова начать водить и вовсе было немыслимым. Перед глазами сразу появлялся тот пикап. Хорошо хоть в памяти не сохранился наш полет с моста. И однажды папа пригнал мне новую машину. Я плакала, кричала, у меня почти что случилась истерика, но он ничего не хотел слушать и заставил меня сесть за руль. «Это была не твоя вина», — говорил он. — «Ты — хороший водитель, тебе надо просто перебороть свой страх».
— Он знал, что ты сильная, — откликнулся Терс. — Тебе просто нужно было помочь.
— Знаешь, что он ответил, когда я спросила его, не страшно ли ему самому за меня?
Терс приподнял бровь.
— Я дословно помню его ответ. «Я всегда боялся за вас обеих. Но что мне нужно было сделать? Заточить вас в каменную башню и приставить охрану? А где гарантия, что в башню не попадет метеорит?».
— Он прав. Нет абсолютной безопасности. Теперь не боишься водить?
— Вожу, — пожала плечами я. — Хотя до конца страх так и не прошел.
— Если бы у Йалу был такой же отец, как у тебя, у нас не было бы сейчас проблем.
— Я скучаю по ней, — призналась я.
Терс, улыбаясь, покачал головой.
— Что? — улыбнулась и я.
— Я был уверен, что если Йалу останется у тебя, вы поубиваете друг друга.
— Она помогла мне вернуться к жизни после Анжелики. Я бы вообще не смогла больше находиться в своей квартире, если бы не Йалу.
А я вдруг вспомнила тот страшный день, когда меня все-таки силой вывели из «скорой» и пересадили в другую, пока в той, первой, пытались вернуть к жизни Анжелику. В глубине души я уже знала, что больше никогда ее не увижу; она попрощалась со мной…
 
…Мир рухнул во второй раз. И на этот раз от него остались только осколки. Вокруг больше не было ничего, кроме этих режуще-острых остатков моей прежней жизни. Мне казалось, что иногда я просто забывала дышать. Я бы ушла вслед за Анжеликой, если бы только могла.
Я не открывала глаза, мне не хотелось видеть этот мир без нее.
Не видеть, не слышать, не чувствовать никого.
Я не могла даже поддержать отца, и притворялась спящей, когда он ко мне приходил. Хотя, может, и не притворялась: у меня действительно не было сил просто открыть глаза, сказать хоть слово.
Иногда мне казалось, что Анжелика сидит рядом со мной и держит меня за руку. Тогда я зажмуривалась еще сильнее, чтобы продлить это ощущение. Я знала, что будет, если я попробую убедиться в реальности этого. А еще она постоянно спрашивала, помирилась ли я с Йалу.
Однажды я почувствовала, как разом дыбом поднялись все мои иголки, а ведь я даже не открывала глаз. Йалу. Почему она здесь, рядом со мной, а Анжелики больше нет? Мне хотелось кричать во все горло, но голоса тоже не было. Лелька почти сразу увела ее, но шепот Йалу так и крутился в моей голове: «У меня не хватило сил ее спасти». Да, я помню, Анжелика успела сказать, что сначала Йалу отдала энергию мне. Это я, я виновата в том, что на Анжелику этой энергии уже не хватило. Ну почему она не вытащила сначала ее? Почему я оказалась ближе? От этих мыслей хотелось выть в подушку.
А потом Лелька рассказала, что никакой опасности для Йалу вовсе не было, что все это придумала Анжелика, чтобы нас помирить. Йалу тоже бежала спасать меня от воображаемых бандитов. Вот только она-то и в самом деле меня спасла. А я… Если бы я только задержалась и расспросила Анжелику подробнее, я бы поняла, что что-то не так, но я боялась потерять время. И в итоге потеряла его навсегда. Если бы я нажала на газ, мы, возможно, успели бы проскочить перед неуправляемым пикапом. Если бы…
Огонь внутри меня копился с каждым днем. Он высушил слезы, и я даже не могла заплакать, и хоть так вылить эти невыносимые мысли. Я не могла спать, не могла есть, я не могла жить. Врачи кормили и поили меня капельницами, усыпляли лекарствами, но разводили руками и говорили отцу, что пока я не захочу выздороветь сама, они не смогут ничего сделать. Ведь никаких критичных повреждений у меня не было, но и встать с кровати я не могла. Разговаривать с их психологом я отказалась наотрез.
Наверное, тогда Йалу спасла меня снова. Та, с которой мы испытывали друг к другу стойкую неприязнь, оказалась единственным человеком, который смог вытащить меня из этой бездны. Она сумела прорваться сквозь мои колючки, как-то достучаться до моих чувств и выпустить, наконец, наружу слезы, которые потушили мой огонь. В ту же ночь мне приснился сон, после которого я неожиданно быстро стала приходить в себя. Я не помню из него ничего, кроме тихих слов, которые единственные остались в моей памяти после пробуждения. «Ты нужна ей. И нужна мне». Я даже не могла понять, кто именно произнес их: мужчина или женщина, но они грели и возвращали меня к жизни. А Йалу каким-то неведомым для меня образом вдруг заняла в моей жизни место Анжелики. Хотя нет, не заняла, а встала с ней рядом, наравне. И мое сердце открылось навстречу ей. Той, которой я вдруг оказалась нужна. Той, которая сама оказалась необходимой для меня. Той, которую так любила моя сестренка. Мне казалось, что через Йалу я возвращаю себе Анжелику. Тогда же Анжелика перестала мне сниться. Я выполнила ее желание…
— Она вернула мне сестру, — я с трудом вынырнула из своих воспоминаний.
— И в награду получила тебя, — без улыбки откликнулся Терс. Может, он тоже был со мной сейчас в моем прошлом и видел моими глазами?
Мы надолго замолчали. Уже совсем стемнело, звезд сегодня не было видно, и за пределами круга, очерченного светом костра, жили только звуки. Огромное озеро без устали накатывало волны на берег, и с шумом отступало. И я под его успокаивающее дыхание почти забыла о том, что произошло несколько минут назад. Пока не встретилась взглядом с Терсом. Он задумчиво рассматривал меня и не отвел глаз даже, когда я посмотрела на него.