Наперегонки с темнотой (СИ)
— Ай! Папа! — тотчас недовольно вскрикнула Терри. Убрав прядь за ухо, она надолго задумалась, но затем серьезно спросила: — Мы заедем завтра к маме? Я хочу попрощаться.
— Конечно, детка. Непременно заедем.
Она затихла. Минут через десять я услышал, что дыхание ее замедлилось, стало размеренным, ровным. Терри крепко спала, я же продолжал смотреть в потолок и думать обо всем, что еще предстоит сделать.
Я думал о том, насколько может хватить моих сбережений, о том, удастся ли найти работу, о новой школе, о вещах, что перед отъездом необходимо забрать из нашего дома и о тысяче других мелочей, лишь бы выгнать мысли о Марте из головы. Еще несколько раз я вставал, тихо ходил по подвалу, затем снова ложился рядом с дочерью. Рана ныла от тупой саднящей боли, кроме того, ужасно хотелось курить, но о том, чтобы подняться наверх, не могло быть и речи.
Забыться мне удалось далеко за полночь, но даже во сне мозг не переставал перебирать все проблемы, что так неожиданно свалились на мои плечи. От этих беспорядочных, обрывочных, больше походящих на бред больного шизофренией сновидений я часто просыпался и, стараясь не разбудить Терри, менял положение затекшего тела. Вдвоем спать на узкой раскладушке было не очень удобно, но почему-то в эту ночь мне не хотелось от нее уходить.
Тихое сопение дочери успокаивало и словно бы примиряло меня со всем произошедшим. Оно как будто вселяло в меня слабую веру, что пока она рядом, все будет хорошо.
В шесть утра меня разбудил Роб. В подвале было душно, горел слабый свет ночника. До рассвета оставалось немногим больше часа. Еще не до конца очнувшись ото сна, я взглянул на экран телефона и обнаружил, что от Марты пришло два сообщения. Она писала:
«Джон, я не приеду. Все с TNC срочно уезжают на север, мы будем продолжать работу там. Я должна быть с ними. Прости».
И второе:
«Напиши, как устроитесь на новом месте. Ничего не обещаю, но, может быть, у меня выйдет ненадолго вырваться к вам. И еще кое-что. То, что произошло между нами, для меня тоже имеет значение».
Первым моим побуждением было заорать во всю глотку и разбить мобильник о стену. Несколько долгих минут я сидел на раскладушке, запустив пальцы обеих рук в волосы, и прилагал огромные усилия, чтобы сдержаться. Меня переполняла злость.
«… Имеет значение… может быть, выйдет вырваться… может быть, но ненадолго… ничего не обещаю… я должна быть с ними…».
Эти строчки все крутились и крутились в моей голове, пока я не сказал себе, что все случившееся между нами было абсурдом. У нас в любом случае ничего бы не вышло и, пожалуй, даже к лучшему, что все завершилось именно так. Завершилось, едва успев начаться. В конечном итоге я убедил себя, что Марта осталась в прошлом.
Ближе к полудню пришла хорошая новость. Пока я метался между школой Терри, домом и мастерской, мне позвонил адвокат. Он сообщил, что с меня сняты предъявленные обвинения, а в ближайшие дни на мой счет вернут внесенный ранее залог. Теперь я был свободен, но, откровенно говоря, не испытал тех чувств, какие должен испытывать человек, которому светило двадцать лет тюрьмы. Я воспринял эту весть так спокойно, словно меня всего лишь оповестили об испортившимся прогнозе погоды или другой малозначащей ерунде.
Покончив со всеми приготовлениями, в двенадцать дня мы отъехали от дома Холдеров и только к шести вечера выбрались за карантинную зону. К девяти позади осталось около пятисот километров пути, многокилометровые пробки, стычки с полицией и изрядно потрепанные нервы. Я был полностью измотан, но и Терри, и Роб с Айлин также нуждались в отдыхе, вот только поиски ночлега превратились для нас в бесконечный изнурительный марафон.
Колеся по дорогам, мы объезжали один отель за другим и в каждом встречали одинаковую картину — все они были переполнены такими же беглецами от зараженных тварей, какими являлись мы сами. К тому моменту за окнами машины давно опустилась глубокая ночь. Она принесла с собой холодный, сырой туман и абсолютно непроглядное, без единой звезды небо, ночевать под которым ни у кого из нас не возникало желания. Но все-таки нам повезло.
Когда мы вконец отчаялись найти хоть что-нибудь годящееся для ночлега, на пути повстречался очередной придорожный отель. Не особенно рассчитывая на удачу, мы вошли внутрь, где обнаружили два свободных номера. Правда, едва услышав стоимость за ночь, Роб разразился гневными криками.
— Сколько? — взревел он. — Да вы что тут, совсем охренели? Ты откуда выискал такие цены, приятель?
В обычное время этот отель являлся самым заурядным дешевым клоповником с грязными комнатами и отвратительной едой, однако сейчас стоил так, точно имел все пять звезд. За регистрационной стойкой стоял молодой тщедушный портье с невероятно широкими, сросшимися на переносице бровями. Прямо по центру его лица, над крупным, пористым носом красовался гнойный прыщ. Скривив жирные губы в наглой ухмылке, он обвел нас четверых неприязненным взглядом и издевательски заявил:
— Я же не заставляю вас платить! Хотите, можете ночевать на улице. Клиенты у нас найдутся.
Выложив перед ним документы и деньги, я устало сказал:
— Все в порядке. Мы снимем два номера.
Впереди предстояло проехать еще больше тысячи километров и если так пойдет, к концу поездки мы окажемся на мели. От этой мысли я был зол не меньше Роба, но усталость и голод валили меня с ног. Девять долгих часов мы продирались сквозь пробки и блокпосты, на каждом из которых приходилось терпеть целый ряд проверок, объяснять, что не поедем в лагерь для беженцев, сдавать анализы, открывать багажники и отвечать на бессмысленные вопросы, так что в данную минуту я готов был заткнуться и заплатить любую цену. Возможность хоть немного передохнуть перебивала во мне всякий намек на скупердяйство.
Кроме того, прошедшая ночь, как и две предыдущие, прошла практически без сна, рана в плече воспалилась и болела, поэтому сил на то, чтобы устраивать споры у меня уже попросту не осталось. Мне давно пора было сменить повязку, затем съесть хоть что-то напоминающее горячую пищу, принять душ и, наконец, рухнуть в кровать.
— Ты рехнулся? Нам ехать еще минимум два дня, — кипятился Роб.
Я видел как сильно ему хочется съездить по морде парню за стойкой и полностью разделял его желание, но мы просто не могли себе этого позволить. Пытаясь его урезонить, я с напором сказал:
— Роб, у нас нет выбора. Мы не можем спать на улице. Давайте все успокоимся, отдохнем и чего-нибудь съедим, а потом придумаем, что делать дальше. Идет?
Сверкнув на меня глазами, он шумно выдохнул и издал в сторону прыщавого портье что-то вроде свистящего шипения. Должно быть, оно означало крайнюю степень презрения, но Роб и сам знал, что ему ничего не остается, кроме как согласиться. Молчаливо кивнув, он демонстративно выложил перед служащим отеля деньги и документы.
Поняв, что вопрос решен, тот довольно быстро нас оформил и по-прежнему нагло ухмыляясь, протянул мне ключи от обоих номеров. Взять я их не успел. Роб выдернул ключи из его рук прямо у меня перед носом, затем наклонился к его лицу и с угрозой процедил:
— Убери эту ухмылку со своей рожи, не то я сам ее сотру.
Остро выпирающий кадык парня пару раз резко подпрыгнул, толстые губы сжались в тонкую линию. Он прилагал усилия, чтобы сохранить непринужденный вид, однако глаза выдавали с трудом подавляемый страх. Весь облик Роба говорил о том, что шутить он не настроен.
— Робби, пойдем, — деликатно вмешалась Айлин. — Оставь молодого человека в покое. Он всего лишь выполняет свою работу, а нам всем и правда пора отдохнуть. Терри совсем уже без сил. Того и гляди уснет на ходу.
Призывая успокоиться, она мягко тянула его за руку. Прожигая испуганного портье тяжелым взглядом, Роб помедлил, но затем покорно пошел вслед за женой. Он всегда ей уступал и, пожалуй, Айлин была единственным человеком, кто мог так на него повлиять.
За годы нашего знакомства ни разу я не видел, чтобы они ругались или всерьез спорили о чем-то. Обычно несколько угрюмый, неразговорчивый и вспыльчивый Роб, в присутствии жены становился покладистым и кротким. Каким-то образом Айлин удавалось совладать с его сложным характером и только она своим тихим, спокойным голосом, своей мягкой манерой общения, ласковой улыбкой и понимающим взглядом была способна утихомирить любой его взрыв.