Наперегонки с темнотой (СИ)
— Роуз! — подходя к задней двери, позвал я. — Вы дома?
Ответа не последовало. Дверь, как всегда, оказалась не заперта, поэтому мы вошли внутрь и очутились в щедро заставленной старомодной мебелью кухне. Она представляла собой смесь из розовых кружевных занавесок, кремовой, с фиолетовым цветочным узором кафельной плитки, множества фарфоровых фигурок на деревянных, с вычурной резьбой шкафах, целого ряда иллюстраций и рисунков на религиозную тематику, ярких половиков на полу и, наконец, круглым обеденным столом, занимающим половину и без того стесненного пространства.
«Не кухня, а кукольный дом какой-то», — в который раз пришла мне в голову мысль.
— Роуз, где вы? — снова позвал я.
Она была глуховата. Услышав, как из гостиной надрываясь орет телевизор, я догадался, что та смотрит очередное реалити-шоу. Так и оказалось.
Пройдя в комнату, мы обнаружили ее сидящей в кресле перед телевизором. Из него на разные лады звучали громогласные крики участников шоу и, кроме них, наша соседка не слышала абсолютно ничего вокруг. Она заметила нас, только когда я склонился почти к самому ее уху и в третий раз позвал по имени.
— Джон! Терри! — с удивлением вскрикнула она. — Я и не слышала, как вы вошли! Скажите на милость, и где вы пропадали все это время, когда вокруг происходят такие ужасные вещи? Моя подруга миссис Уайт… ты ведь помнишь миссис Уайт, Джон? Да? Так вот, вчера она мне позвонила и сообщила, что исчезают люди, а полиция, как всегда, бездействует! Ты только представь себе! А я ведь всегда повторяю, что они бездельники и разгильдяи! Вот когда покойный мистер Паркер однажды…
— Роуз, пожалуйста…
Перекрикивая орущий телевизор, я предпринял попытку усмирить ее пространные словоизлияния, поскольку хорошо знал — если вовремя этого не сделать, можно надолго увязнуть в пустой болтовне. Но она меня уже не слушала.
— Ой, надо же! Чуть не забыла! Я испекла сегодня чудесное бисквитное печенье! Сейчас принесу. Терри, деточка, помоги-ка мне.
Не мешкая, она поднялась с кресла и, увлекая Терри вместе с собой, направилась в кухню. Я даже не стал возражать, потому как давно уяснил — это бесполезно. Если Роуз имела намерение вас накормить, отвертеться не представлялось возможным. Она часто угощала нас пирогами и печеньем собственной выпечки и надо отдать ей должное — они в самом деле выходили у нее недурно.
Возраст ее приближался к семидесяти пяти, но по запасу энергичности и жизнелюбия наша соседка могла переплюнуть любого подростка. Жила она одна. Сын ее был уже взрослым и мать навещал крайне редко, а мужа не стало так давно, что кроме самой Роуз, никто в округе о нем уже и не помнил. Может, именно по этой причине в пору нашего сюда переезда она встретила нас как самую дорогую и близкую родню.
С Анной она сдружилась мгновенно, а в Терри не чаяла души, однако зачастую вела себя как чрезмерно назойливая, сердобольная тетушка. Поначалу это жутко раздражало, но со временем мы привыкли. По-своему каждый из нас был к ней привязан, поэтому со стоическим терпением мы относились и к ее порой излишней опеке, и к нескончаемой легкомысленной болтовне.
Еще одной ее странностью было полное неприятие имени миссис Паркер. С самого начала нашего знакомства она настаивала, что мы должны звать ее только Роуз и поправляла любого, кто обращался к ней иначе. При этом она неустанно повторяла: «Я еще не так стара! Зовите меня просто Роуз».
Вернувшись из кухни с тарелкой печенья, она принялась усаживать меня в одно из своих бережно укутанных пестрыми пледами кресел, но в этот момент, видимо, о чем-то вспомнила. Всплеснув руками, тонким, запальчиво-капризным голосом она спросила:
— Джон Уилсон! Что ты опять натворил? Ты видел, что возле вашего дома собралась целая толпа репортеров?
Ее глаза были полны неподдельного изумления. Неужели она ничего не слышала, ведь об этом трубят по всем каналам? Хотя Роуз терпеть не может смотреть новостей, так что не удивительно, если она и впрямь не в курсе событий.
Однако у ее неосведомленности могла быть и другая причина — помимо тугоухости, она уже года три как страдала от медленно прогрессирующей болезни Альцгеймера. Порой Роуз забывала слова и даты, путалась в событиях или проявляла полное невнимание к рядовым вещам. Причем проявлялось это всегда внезапно — только что она вполне связно вела диалог, как вдруг замолкала, а уже через считанные секунды начисто забывала обо всем сказанном ранее.
— Они даже приходили ко мне! — тем временем взбудоражено продолжала она. — Сперва пришла очень милая девушка. Все спрашивала о тебе, о Терри, да где вас найти. Я сказала ей адрес твоей мастерской, а потом думаю, может, не нужно было говорить? Как считаешь? Но она была такая милая, такая милая… Приветливая, улыбчивая…
— Я уже знаю, Роуз. Спасибо. Именно поэтому мы к вам и пришли. Кроме нее появлялся еще кто-нибудь?
— Конечно! После нее пришел мужчина. Такой представительный, в очках. Очень вежливый и тоже журналист. Мне он показался…
— Вы сказали ему, где меня искать? — осторожно прервал я ее.
— Да, я сказала ему, где ты работаешь. Но, Джон, он все выспрашивал…
— Замечательно. А после него? — поспешил я задать следующий вопрос.
— И после него приходили, но я всем говорила, что понятия не имею, где ты. Я же не знаю, что ты натворил и почему они тебя ищут!
— И что они спрашивали обо мне?
В мыслях я уже представлял, как вся моя жизнь вместе со смертью Анны, алкогольной зависимостью и остальным будет вывернута наизнанку. Я был очень зол, но старался сдерживать ненужные эмоции. На Роуз невозможно злиться всерьез, да это и не имеет смысла — до того она была простодушной в своей детской непосредственности и наивности.
— Ой, я уже всего и не помню! — воскликнула она. — Они задавали так много вопросов, что от волнения у меня разболелась голова. Представь себе, пришлось даже принимать таблетки! Постой! Я ведь выходила к ним! Да-да, точно выходила к твоему дому, но никак не могу вспомнить… — Потирая виски, она надолго задумалась и, казалось, вот-вот выдаст подробный рассказ о своем общении с журналистами, но спустя минуту лишь растерянно покрутила головой и возмущенно выпалила: — Джон, ну что ты стоишь? Садись в кресло, я принесу печенье. Ох, как же голова разболелась…
— Не нужно, Роуз, вы уже принесли.
— Да? И то правда. Надо же, как это я не заметила? — Она еще раз беспомощно огляделась по сторонам, а затем торжественным тоном провозгласила: — Джон Уилсон! Что ты опять натворил? Ты видел, что у вас перед домом собралась целая толпа репортеров?
— Ясно, — падая в кресло, проронил я. Терри уже давно сидела в другом и со смеющимся видом жевала печенье.
От рассказа о моих злоключениях было не отвертеться, поэтому в общих чертах я поведал ей о произошедшем за последние дни. Новость о моем аресте и предстоящем суде так сильно ее растревожила, что впоследствии потребовалось немало времени, чтобы ее успокоить. Мы просидели у нее больше часа, заверяя и в благополучном исходе судебного процесса, и в успешном завершении поиска всех пропавших.
Сам я в подобную чушь уже не верил, но это было единственным, что я мог сделать, чтобы поскорее попасть домой. На прощание я попросил Роуз больше не разговаривать с журналистами и она клятвенно обещала никому из них не открывать дверь. Отпустила нас она только после того, как мы съели все принесенное из кухни печенье.
К своему дому пробираться нам пришлось через калитку, что соединяет ее сад с нашим задним двором. Мы сделали ее много лет назад и постоянно пользовались, чтобы сократить путь. Сегодня она пригодилась как нельзя кстати.
Войдя в дом через кухню, мы долго не зажигали свет. Это выглядело полным безумием — чувствовать себя загнанной в угол крысой мне было совсем не по душе, но лучшего способа избежать общения с журналистами я не придумал. За остаток вечера в нашу дверь они стучали несколько раз, а мобильный телефон из-за их настойчивых звонков пришлось перевести на беззвучный режим.