Пушкарь его величества (СИ)

Оленька немного успокоилась в своих чувствах, но все так же млела от робких прикосновений во время совместных прогулок. Она уже хорошо окрепла, набрала вес и стала совсем барышней. Свои посещения я сократил, под тем же предлогом заботы о младших и необходимости подготовиться к зиме. Неплохие перспективы на удачную зимовку вырисовывались все яснее, но общая ситуация меня немного напрягала. Крестьянство висело на моей шее тяжелым камнем. Я уже начал жалеть, что не позволил Оленьке рассказать своему отцу о моем участии в ее выздоровлении.
Где то в середине лета.
- Douce.Tu as déjà tout de la jeune fille. Il est temps que tu viennes en ville avec Nous. (Милая. Ты уже совсем девушка. Пришло время, ехать тебе с нами в Город.)
- Le pape! Tu te souviens que tu m'avais promis de tout faire pour que je me rétablisse? (Папа! Помнишь, ты мне обещал, что сделаешь все, для того чтобы я выздоровела?) Я хочу, чтобы ты дал вольную Васе, и взял его с братом и сестрой в Город.
- Все-таки, Вася… Понимаешь, ma bonne, это не так просто… - Помещик задумался. – Вольную дать я могу, но где он будет жить в городе? На какие средства?
- Папенька, ты у меня такой умный и добрый! Придумай, что ни будь! Ладно?! – похорошевшая Оленька обняла отца и просительно заглянула в глаза. Отцовская любовь к дочери вспыхнула в сердце Александра Никитича и глаза его увлажнились. Он стал строить в уме планы по обеспечению крестьянских детишек. Можно было, купить какую ни будь халупу на краю города, и записать их в мещане. Дать сколько-то денег на первое время и посмотреть, как дальше жизнь повернется. Но глядя на дочку, понимал, что это не самое верное решение. Вот если отдать Васятку в кадетский корпус, а младших поселить у себя, то на выходе будем иметь потенциального офицера, подружку для дочери, и малыша для удовлетворения материнского инстинкта у жены. У него, аж руки зачесались, привести свой план в скорейшее выполнение.
- Есть один вариант, - отец сделал вид , что задумался.
- Через неделю вернусь из Города и все решим. Пока не обещаю, но постараюсь сделать из твоего пажа настоящего офицера.
- Папа! – Оленька повисла на папиной шее и стала целовать от охватившей ее радости.
Сижу у окна и смотрю на проплывающие мимо поля. Где сижу? В вагоне? Нет, не в вагоне, а в дилижансе, не знаю как сказать по русски, наверно конка, кибитка, карета или еще как. Все произошло неожиданно и быстротечно. Примерно недели полторы назад, меня вызвали через старосту к помещику, и у нас с барином состоялся разговор.
- А ты подрос, малец! – разглядывает меня, как породистого щенка. - Моя дочь просила за тебя, и я решил принять участие в твоей судьбе. У меня есть оказия, устроить тебя в кадетскую школу в Санкт-Петерсбурге. Если проявишь себя, года через три-четыре выпустишься офицером. Сестру твою и брата возьму жить к себе в Город. Сестра будет учиться с Оленькой, а малой в семье поживет. Что скажешь?
- Что тут говорить! – кланяюсь в пояс. – Благодарствуйте, доверие оправдаю, не подведу. От помещика вышел на деревянных ногах. и только выйдя из ворот усадьбы, меня охватило чувство абсолютно щенячьей радости от крутого поворота судьбы.
Затем были хлопоты по раздаче своего хозяйства по соседям, нехитрые сборы небольшого имущества. Мяв, как член семьи, конечно, поехал с нами. Потом переезд в Город, кутерьма с обеспечением меня нормальной одеждой, и вот я в сопровождении немолодого приказчика, с письмом директору кадетского училища и тремя рублями в кармане, трясусь вдоль русским полей на дороге в Питер. Радовало, что сестренка и братишка будут жить в большом помещичьем доме. Немножко подпортила настроение Оленька, которую лихорадило и бросало в настроении от радости к отчаянию. В радость, от того, что я смогу стать офицером и в перспективе можно рассчитывать на дальнейшее развитие отношений. В отчаяние, от того, что я уеду далеко и надолго. Если бы не понимание, что будут каникулы, на которых я приеду на побывку, то было бы совсем плохо. Попрощаться со мной наедине ей не удалось и она, не скрывая слез, махала платком вместе со всеми провожающими, вслед увозящего меня извозчика. Александр Никитич сделал для меня документы на солдатского сироту. Теперь я Василий Иванович Пахомов. Пахомом звали моего деда, а так фамилии у нас никогда не было, как и у большинства крестьян в эти времена.
 
Карета наша, в виде большого деревянного ящика, неспешно везет шестерых пассажиров в столицу Российской Империи. Два офицера с густыми усами, весело проводящие время на остановках и в пути, один купец очень плотный в яркой одежде, сухой дядька в сером сюртуке и я с сопровождающим меня Прохором. Прошка служил у Александра Никитича кем-то вроде помощника на все руки. Делец и проныра, по моему мнению. В любых обстоятельствах он не терялся и находил свою выгоду. Так и сейчас он легко нашел общие темы с веселыми военными и, подогретый едой и горячительным, рассказывал гусарам о своих веселых похождениях. Багажа у меня не было, только у Прошки был баул с вещами для путешествия и кое какие продукты, на всякий случай. Там, сказал барин, дадут казенную одежу и все что нужно для обихода. Так что, еду налегке. Тряская дорога на жестких сиденьях это, скажу я вам, еще то испытание! В отчаянии, я задействовал свой источник для облегчения своих страданий и, к удивлению, добился неплохих результатов. Моя пятая точка стала твердой как орех и довольно неплохо стала чувствовать себя, всего лишь на второй день путешествия. Порадовался и, уже от нечего делать, стал укреплять свои руки. Для определения результата сжимал рукой запястье второй конечности и сравнивал болевые ощущения от предыдущего опыта. В конце дороги добился опухания места сжатия и быстро набирающей синь гематомы. На этом эксперименты закончил и стал готовиться к появлению городских окраин. Но в этот день мы не доехали. Ночевали на последней станции перед городом, в которой оказалось сразу несколько почтовых карет. Мест всем не хватало, и я, поужинав, заночевал на широком сиденье в карете. Стараниями источника, я теперь смогу и на полу выспаться.
.
  
Глава 11
 
С раннего утра тронулись и часа через три въехали в пригород, почти не отличавшийся от деревни. Но вот пошли каменные дома и чем дальше, тем выше. На конечной станции пересели на извозчика и быстро доехали до кованных ворот с будкой постового. Дежурство нес юноша с ружьем, все как положено в воинской части. Прошка быстро выспросил, куда нам направляться и мы пошли через мощеный двор в самое большое здание из нескольких имеющихся на территории. Внутри парадной дежурил дневальный, который направил нас на третий этаж в кабинет генерал директора. На массивной двери висела золотая табличка с надписью:
Директор Первого Кадетского корпуса Генерал-майор Федор Иванович Клингер 
Прошка взял у меня рекомендательное письмо, постучался и, услышав разрешение, просочился внутрь. Минут через десять, он открыл дверь и махнул заходить. Я, печатая шаг, подошел на несколько шагов и, щелкнув каблуками, вытянулся во фрунт. Директор, породистый немец с шикарными бакенбардами и усами воззрился с удовольствием, а Прошка с немалым удивлением.
- Лихой отрок! Сразу видна солдатская кость. Жаль, что по возрасту ты великоват. Но, если покажешь достойные знания, сможешь учиться на своем курсе. Что скажешь? Какими науками обучен?
- Господин генерал-майор! Обучен стрельбе из ружья, строевому шагу, знаю письмо, математику, географию, историю мира и Российской империи. Желаю послужить Рассеи матушке и Государю Императору!
- Ха-ха! Вот, бравый молодец! Хоть сейчас, выпускай! Посмотрим, как покажешь себя. Не наврал, ли. Через месяц и зачислим, если окажешься так же хорош, как представляешься.
Генерал написал записку и отправил с ней на заселение к интенданту. Я попрощался с Прохором, попросил передать всем от меня привет, и со вздохом пошел искать нужное помещение в другом здании. Это оказалась казарма, где жили воспитанники. Так как сейчас были каникулы, то одинаково одетые подростки в небольшом количестве встречались на улице и в казарме. Они то и подсказали, в какую дверь стучаться. За ней оказалась комната с прилавком, как в магазине. Я покашлял, а затем позвал.