Самоубийство Земли

— Барабаны! — пауза повисла над площадью. — Впе-е-еред!
Из золотых рядов вышел отряд барабанщиков. Тугие удары разнеслись над площадью.
Воробьев наступил на ногу Безрукому — то был сигнал.
Безрукий тотчас поднял руку: барабаны смолкли.
— Граждане нашей мало страдальной Великой Страны! — обратился Безрукий к собравшимся.
На эти простые слова солдаты ответили троекратным «Ура!», а плюшевые — аплодисментами.
Выслушав положенные по процедуре Почетной Казни излияния восторга, Главный Помощник продолжил:
— Граждане! Великий Командир высказал желание обратиться к вам и сказать целый ряд слов. И вот мы все вместе, коллективно должны решить: разрешим ли мы нашему любимому Великому Командиру обратиться к нам с речью?
Золотые трижды крикнули «Ура!». Плюшевые захлопали.
— Позвольте считать ваши звукоизлияния за разрешение? — одновременно как бы и спросил и ответил Безрукий, а затем обратился к Безголовому. — Ну что ж, Великий Командир, народ позволил тебе сказать ему несколько слов. Говори!
Безголовый подошел к микрофону, изо всех сил стараясь держаться скромно.
Золотые трижды крикнули «Ура!». Плюшевые похлопали.
Великий Командир вынул из кармана речь, написанную Воробьевым, откашлялся, улыбнулся и начал:
— Граждане Великой Страны! В первых словах моей речи позвольте поблагодарить вас за разрешение выступить перед вами. Я вижу в этом фактике глубокий смысл: кто бы еще вчера мог представить, что Великий Командир должен испрашивать у народа разрешения обратиться к нему? Но сегодня это уже стало реальностью, более того — нормой. Подними голову.
Прочитав последнюю фразу, Безголовый понял, что ошибся. Не зря ведь два слова были написаны в скобках: их не надо было зачитывать — их надо было исполнить.
Впрочем, ошибки никто не заметил, Безголовый улыбнулся, откашлялся, и речь его снова потекла над площадью:
— Наша малострадальная страна вступила в новый, невиданный доселе этапчик. Признаемся и себе, и любому, кто нас спросит: никогда еще наш великий народ не был так счастлив, как сегодня. Вот мой вопросик: а что делает счастливым настоящий народ? Возможен лишь один ответик: настоящий народ счастливым делают перспективы. Они у нас, скажем прямо, появились, количество их день ото дня растет, что еще раз доказывает истинность нашего государства. Нами уже немало сделано, и сделанное открывает широкие перспективы. С помощью Пункта Всеобщего Увеселения мы осчастливили плюшевых: каждый может убедиться, как нынче радостно улыбаются они! Сегодня любой гражданин может, согласно Приказу, доставить радость другому — значит, радости в нашей стране прибавилось. Больше, без сомнения, стало мыслей, ибо стоит приказать кому-нибудь думать, и он — заметьте, это может быть любой гражданин — немедленно начинает мыслительный процесс. Могли ли мы еще вчера даже мечтать об этом? С утроенной энергией продолжается освоение потолка. Уже есть несколько кандидатов, борющихся за право первым ступить на неизведанную поверхность над нашей головой. С другой стороны, мы продолжаем осваивать наше прошлое. Эта нелегкая задача, которая, требует от каждого концентрации всего, что он может сконцентрировать, рождает множество проблемок.
Мы хотим, чтобы с прошлым у нас все было понятно, чтоб не возникало никаких недомолвок. Кое-кто сомневается: а так ли уж был велик Великий Конвейер и был ли он вообще конвейером по большому счету? Хорошо. Поспорим. Обсудим. Важно, чтобы не было скоропалительных выводов, бездоказательных тезисов, рассчитанных только лишь на сенсацию. Освоение прошлого требует самого серьезного подхода. Подними головку.
Безголовый опять ошибся, но этого снова никто не заметил.
После процедуры одобрения он сказал:
— Признаемся, что во всех этих заслугах не последняя роль принадлежит нашему Последнему Министру, который много сил отдает укреплению нашего Великого государства. Подними голову, пожми мне руку, улыбнись.
Сказав эти слова, Великий Командир потратил еще некоторое время на обдумывание сказанного. После чего улыбнулся, пожал руку Воробьеву.
 
Переждав процедуру одобрения, которая на этот раз повторилась дважды, он продолжил:
— В настоящих государствах есть хорошая традиция: не давать в обиду руководящие кадры. Мы не намерены отступать от нее. Мы должны со всей законной, конечно, но строгостью спросить с тех, кто хоть и отвечает за жизнь руководителей, но делает это недостаточно активно. И если кто-то отвечал за жизнь Последнего Министра, но в должной мере не обеспечил, то разве мы вправе? Любой даст только такой ответик: нет, не вправе, конечно, а наоборот, должны… Теперь я спрашиваю вас: кто в последнее время отвечал за жизнь нашего Последнего Министра? Кто? — я спрашиваю вас. И сам же отвечаю: кто отвечал — тот и ответит за все. Будьте уверены. Подними голову.
2
Шаги Матрешиной гулко отдавались в опустевших улицах. Шла она быстро, стараясь не думать о том, что из ее странной затеи вообще может ничего не получиться.
Сзади послышался шорох. Матрешина испуганно обернулась: никого, почудилось.
Поворот. Еще один. До цели оставалось совсем немного. Но тут впереди мелькнули мундиры золотых. Матрешина рванула чью-то дверь, затаилась за ней.
Солдаты проходили так близко, что Матрешина вполне могла достать до них рукой.
Со стороны площади раздалась барабанная дробь.
— Раз казнят — значит жизнь идет, — радостно сказал один солдат. — А что за Счастливец подвергнется сегодня Почетной Казни?
— Плюшевый, говорят, — ответил второй.
— Да бросьте вы оба! — возмутился третий. — Не может быть! Если плюшевых начали подвергать Почетной Казни — страна на грани развала! Я вам точно говорю, такая демократия до добра нас не доведет!
Патруль исчез за углом.
Матрешина перевела дух и выскочила на улицу. Теперь ей показалось, что каблуки грохочут так, словно все улицы превратились в подворотни.
Она сняла туфли и побежала. Бежать босиком было невыносимо тяжело, тысячи маленьких иголочек впивались в пятки, каждый шаг отдавался болью…
Поворот. Еще один.
Матрешина остановилась перед домом Петрушина и перевела дыхание.
Домик казался избитым и искалеченным: окна выбиты, вокруг мусор, даже стены, кажется, и те покосились. Лишь дверь почему-то плотно закрыта.
Матрешина обернулась — никого. Пустая улица. Вдали, на площади, грохочет барабан.
Она медленно открыла дверь и вошла…
Поняв, что речь его наконец-то подходит к концу, Безголовый безо всякой команды поднял голову и улыбнулся.
— Заканчивая свою речь, — радостно сообщил он, — которую, напомню, я произносил по решению народика, хотел бы подчеркнуть следующее: кто бы еще вчера мог представить, что плюшевый вот так запросто придет сюда, к нам, и подвергнется Почетной Казни? А сегодня это уже стало реальностью. Сейчас мы с вами понимаем: ничто не в силах помешать нам оказать Петрушину эту особую честь. Вдумайтесь: плюшевый подвергается не поруганию, не наказанию даже, а Почетной Казни! И это прекрасный символ демократических преобразований, происходящих у нас в стране.
Троекратное «Ура!» и аплодисменты ответом Великому Командиру.
— Барабаны… — Безголовый выдержал паузу, подобающую торжественности момента. — Вперед!
Тугие удары разнеслись над площадью.
Безголовый привычно набрал в легкие побольше воздуха — перекричать барабанщиков дело нелегкое — и властно крикнул:
— Счастливца ввести!
На площадь вышел аккуратный, словно по линейке построенный квадрат золотых солдат: двое впереди, двое — сзади. Между ними — строго по центру — шел Петрушин.
 
Шел он спокойно, даже излишне медленно, чем постоянно нарушал стройность квадрата: солдаты не могли приспособиться к его ленивому шагу. Руки у Петрушина были заложены за спину, а смотрел он почему-то прямо в глаза Воробьеву. Последний Министр вздрогнул, заметив в глазах плюшевого не мольбу о пощаде, не страх и даже не растерянность — в них легко прочитывалась спокойная уверенность гражданина, хорошо знающего себе цену. Так мог бы смотреть, пожалуй, тот житель Великой Страны, которого ожидало впереди очень важное дело…