Самоубийство Земли

Вот так все было на самом деле. Все, что вы прочитали — чистая правда. А остальное, что вы наверняка слышали про эту историю, — домыслы, сказки, не имеющие к истине никакого отношения. Уверяю вас.
  
ВОРОБЬИНЫЙ СУД
 
 Фрагменты из жизни Великой Страны 
   
Пролог
 
— Ничего не понимает… Отец, а понять не может простых вещей. Зачем, спрашивает, вытаскивать солдатиков из коробки, раз все равно мы на юг сегодня уезжаем. А встречать меня, интересно, кто будет, когда вернемся? Рыбок нет — только аквариум. Собаку все никак не купят. Попугая — тоже. А так меня будет ждать целая страна — неужели не понятно?
Так говорил мальчик, вытаскивая из коробки и расставляя по полу ровные ряды совершенно одинаковых, прямых, будто фонарные столбы, круглоголовых оловянных солдатиков, выкрашенных золотистой краской. Их было много, этих золотых солдатиков, и мальчик их ставил ровненько и аккуратно.
В окошко кто-то постучал. Мальчик удивленно поднял голову: воробей.
— Ну чего стучишь? — Спросил мальчик и поднял ладонь так, будто сдувал с нее вопрос. — Сейчас не зима, тебе отогреваться не надо. А чего прилетел? Вали отсюда давай!
Воробей не улетал.
Но мальчику он стал совершенно не интересен, его внимание отвлекли два солдатика. Они сильно отличались ото всех остальных: у одного не было части головы, у другого — вовсе отсутствовала рука.
— Брак, наверное, — сказал мальчик, и поставил бракованных солдатиков во главе строя.
Когда коробка опустела, мальчик встал, подошел к двери, но тут же остановился. Он вспомнил, что кроме солдатиков есть еще печальный Петрушка, Мальвина с шикарными белыми волосами, маленькая и большая плюшевые собаки и всякие другие игрушки.
— Вас тоже, наверное, надо как-то расставить? — мальчик сдул с ладони вопрос, и сам же на него ответил. — Ничего. Сами разберетесь.
Потом он вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Луч солнца скользнул по ровным золотым рядам…
  
Глава первая
 
1
— Великий Свет… — Безголовый затих, вслушиваясь в тишину. То была тишина ожидания: все ждали от него слов. То была величественная тишина… — Включить!
И тут ему стало грустно; Безголовый представил, как солдат карабкается сейчас по веревочной лестнице, как пытается дотянуться до шнура, с каким трудом дергает…
Вспыхнул желтый свет, озарив белую небесную гладь потолка над Безголовым, улыбающегося Безрукого справа от него. Перед глазами Великого Командира стояли стройные золотые ряды, скученная масса плюшевых виделась вдалеке.
Раздался глухой стук — это упал с лестницы солдат, Хранитель Света. Еще не было случая, чтобы солдат не сорвался. Впрочем, после того, как был выпущен Приказ «считать Хранителя Света — наиболее почетным солдатом», Безголовому стало легче переживать чужие падения.
— Барабаны!.. — Пауза повисла над площадью. — Впе-е-ред!
Из золотых рядов вышел отряд барабанщиков. Тугие удары разнеслись над площадью.
Безголовый набрал в легкие побольше воздуха — перекричать барабанщиков дело нелегкое — и властно крикнул (не забыв, разумеется, сделать подобающую паузу):
— Счастливца… вве-е-сти!
На площадь вышел аккуратный, словно по линейке построенный, квадрат золотых солдат: двое впереди, двое сзади. Между ними — строго по центру — шел Счастливец и широко улыбался.
— Раз! Два! Раз! Два!
Ровно. Торжественно. Прямолинейно.
Всякий раз, когда Безголовый видел Почетную Казнь, — он вспоминал одно и то же: как вошел к нему в кабинет Безрукий и стал доказывать необходимость издания Приказа, согласно которому самым радостным событием в жизни гражданина Великой Страны следовало считать казнь на костре. Герою казни Безрукий предлагал присваивать звание «Счастливец».
Безголовый не помнил точно, чем именно мотивировал тогда свой приказ Главный Помощник. Впрочем, чем он мог мотивировать? Разумеется, все тем же: Приказ необходим для создания истинного государства.
 
Однако Безголовый очень хорошо помнил, что спросил тогда:
— Как же мы отыщем Счастливца среди абсолютно одинаковой массы? Уж не предлагаешь ли ты искать его среди плюшевых?
— Нет, конечно, — спокойно ответил Безрукий. — Прости, командир, но логика подводит тебя. Лучший среди одинаковых — это не тот, кто выделился сам. Это тот, кого выделил Великий Командир.
Когда Безрукий начинал философствовать, Безголовый понимал, что всецело попадает в его власть. В такие минуты Великому Командиру хотелось только одного, чтобы его помощник замолчал и для достижения этой цели он готов был совершить даже необдуманные поступки. В тот раз, похоже, так и случилось.
Пофилософствовав, Безрукий предложил считать наиболее Почетной казнь путем поджигания головы, ибо она приближала Счастливца к Великому Командиру. Безголовый согласился, но позже он понял: вовсе это ненужное дело, чтобы кто-нибудь приближался к нему. Поэтому наиболее Почетную Казнь не применяли пока ни разу.
— Огонь… — Безголовый окинул взглядом стройные ряды солдат. — …зажечь!
Как только пламя охватило ноги жертвы, улыбка исчезла с лица Счастливца, а еще через мгновение ужас обуял его. Счастливцу хотелось кричать, но дым забивался в рот.
Зато гаркнули солдаты. Троекратное: «Ура! Ура! Ура!» разнеслось над площадью.
И едва раздался этот многоголосый крик — Счастливец почувствовал, будто в голове его что-то включилось, ведь впервые в жизни не кричал он «Ура!» вместе со всеми… И тогда, собрав уходящие силы, Счастливец захрипел: «Ура!..»
Но собравшиеся на площади услышали лишь стон умирающего солдата.
В толпе плюшевых кто-то вскрикнул.
«Она… Конечно, она, — томно вздохнул Безголовый. — Все же она у меня очень чувствительная… Надо же, чтобы у этой толстушки была такая нежная, такая ранимая душа».
Если бы Безголовый умел видеть далеко… Да что там! Если бы он просто захотел видеть дальше стройных солдатских рядов — он бы наверняка разглядел, что крикнул вовсе даже не тот, про кого он думал, а маленький зубастый Крокодилин, едва заметный в толпе плюшевых; и то, что Мальвинина и Матрешина глядели в землю, не поднимая глаз; и то, что глаза Собакина-большого и Собакина-маленького наполнены слезами; и стальной взгляд Медведкина и любопытный — Зайцева… А если бы он умел смотреть еще дальше — он разглядел бы Петрушина, который не пришел на праздник, несмотря на строжайший Приказ всем быть непременно, а остался дома и печалился о своем.
Многое мог бы разглядеть Великий Командир, если бы умел смотреть далеко. Но этого-то как раз он и не умел.
Зато Безголовый с радостью заметил, как толпа плюшевых чуть надвинулась на солдат, выражая тем самым протест. Это тоже являлось своего рода ритуалом. Потом солдаты подняли ружья прикладами вперед — толпа отхлынула.
После «ритуала протеста» и началась та главная процедура, ради которой, собственно, все и собрались.
Речи в их государстве говорил Безрукий. Слушание их было, пожалуй, единственным испытанием для Безголового. Великий Командир тонул в потоке чужих слов и, спасаясь, хватался за приятные воспоминания… Особенно приятно было вспоминать Мальвинину, ее толстую шею, на которую так упруго ложилась рука, ее груди, между которыми столь приятно было положить усталую голову, ласковые руки, которые всегда знали, что им надо делать…
Голос Безрукого лился над площадью и все попадали в его плен, который в Великой стране принято было считать сладким.
 
— И вот мы собрались здесь в этот особенный день для события радостного и ответственного одновременно. Сегодня, наконец, наступило то событие, которого все достойные граждане нашей страны ждали с особым нетерпением. А поскольку иных граждан у нас нет — мы имеем все основания сказать, что ждали этого события буквально все. То, что произойдет через несколько минут, буквально ознаменует новую эру в истории нашей Великой малострадальной Страны…