Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

– Смак.
Кивнув сам себе, он тщательно вытер от крови серп, перекинул мешок через плечо, шагнул к двери и остановился.
Вспомнил вдруг о булочной, мимо которой проходил сегодня, о чудесных, хрустящих, только что испеченных хлебцах, выставленных в витрине. О запахе свежего хлеба. Восхитительном запахе самой добродетели, простом и честном. Ему бы очень хотелось быть пекарем, если бы он не был… кем был. Если бы он не предстал никогда перед своим старым мастером. Не принял никогда дороги, предложенной ему, и никогда против нее не восставал.
«Как будет этот хлеб хорош, – подумал он теперь, – нарезанный ломтями, щедро намазанный рубленым паштетом. Или айвовым вареньем. Со стаканчиком доброго вина».
Он снова вынул нож и вернулся к Счастливице Ним.
Ей, в конце концов, печень была уже без надобности.
 
Героические усилия и перемены к лучшему
 
Дождь прекратился, над полями выглянуло солнце, и на серых небесах повисла радуга. Что там, подумала Монца, где конец ее касается земли. Эльфийская полянка, как рассказывал когда-то отец? Или просто дерьмо, как и всюду?.. Потом наклонилась с седла и сплюнула в пшеницу.
Возможно, эльфийское дерьмо.
Откинула мокрый капюшон и хмуро посмотрела на восток, на дождевые тучи, откатывавшиеся к Пуранти. Была бы на свете справедливость, обрушились бы они ливнем на Карпи Верного и Тысячу Мечей, чей авангард находился уже не более чем в дне езды. Но справедливости не было, и Монца это знала. Тучи прольются там, где им заблагорассудится.
Мокрое поле озимой пшеницы пестрело пятнами красных цветов, как земля лужами крови. Близилось время жатвы, только некому здесь было снять урожай. Рогонт делал то, что умел лучше всего, – отступал. И с ним, забирая все добро, какое можно унести, отступали к Осприи фермеры. Они знали, что приближается Тысяча Мечей. И знали, что лучше ее не дожидаться. Во всем мире не нашлось бы фуражиров с более дурной репутацией, чем люди, которыми некогда командовала Монца.
«Фуражировка, – писал Фаранс, – это грабеж столь грандиозный, что он переходит границы простого преступления и вступает на политическую арену».
Она потеряла кольцо Бенны. И то и дело проводила теперь большим пальцем по среднему, убеждаясь всякий раз с горечью, что его там нет. Бенна умер, и красивый камушек этого обстоятельства не менял. Но все же чувство было такое, словно она потеряла какую-то последнюю, крохотную частичку брата, за которую цеплялась. Какую-то из последних частичек себя самой, стоивших того, чтобы их беречь.
Впрочем, ей повезло, что в Пуранти она потеряла только кольцо. Могла и погибнуть из-за собственной неосторожности. Следовало бросить курить. Изменить жизнь к лучшему. Следовало… и тем не менее она курила больше обычного. Пробуждаясь от сладкого забвения, говорила себе, что этот раз уж точно был последним, но всего через несколько часов начинала сходить с ума. Желание накатывало, как прибой, тошнотворными волнами, одна выше другой. Сопротивление стоило героических усилий, а Монца героем не была, пусть жители Талина и собирались чествовать ее как таковую. Однажды она выбросила трубку и тут же в приступе паники купила другую. Столько раз перепрятывала постепенно уменьшавшийся комок хаски, что сбилась со счета. И поняла в конце концов, что прятать какую-то вещь собственными руками смысла нет.
Поскольку ты всегда знаешь, где она.
– Мне здесь не нравится. – Морвир, привстав с облучка, огляделся по сторонам. – Подходящие места для засады.
– Что нам и требуется, – рыкнула в ответ Монца.
Множество живых изгородей, тут и там небольшие рощицы, одинокие домишки с сараями, разбросанные по полям, – есть где затаиться. Никакого движения вокруг. Никаких звуков, не считая карканья ворон, хлопков фургонного полога на ветру, скрипа колес и плеска воды, когда на дороге изредка попадались лужи.
– Вы уверены, что это благоразумно – довериться Рогонту?
– С благоразумием войн не выигрывают.
– Конечно, но без него не планируют убийств. Рогонт крайне ненадежный партнер, даже для великого герцога, и к тому же – ваш старый враг.
 
– Я могу доверять ему в том, что затрагивает его собственные интересы. – Вопрос Морвира вызвал у нее раздражение, поскольку именно его она задавала себе все время после отъезда из Пуранти. – В убийстве Карпи Верного риска для него никакого. Но одному дьяволу известно, что будет, если я не смогу привести ему Тысячу Мечей.
– И это вряд ли станет вашим первым просчетом. Что, если нас попросту бросили здесь, на пути армии? Вы заплатили мне за то, чтобы убивать одного человека зараз, а не сражаться в одиночку с…
– Я заплатила вам за убийство одного человека в Вестпорте, а вы убили пятьдесят разом. И не вам учить меня осторожности.
– Не больше сорока, и то из чрезмерной осторожности, чтобы только не упустить вашего человека, а вовсе не по недосмотру! Разве ваш список убиенных в Доме досуга Кардотти был короче? А во дворце герцога Сальера? А в Каприле, коли на то пошло? Уж простите мне, если я питаю некоторые сомнения относительно вашей способности сокращать число жертв!
– Довольно! – прорычала она. – Разблеялись, как баран! Исполняйте работу, за которую я плачу, и не суйтесь не в свое дело!
Морвир, натянув поводья, так резко остановил фургон, что Дэй чуть не выронила яблоко и вскрикнула.
– Такова ваша благодарность за то, что я спас вас в Виссерине? После того как вы нарочито пренебрегли моим мудрым советом?
Витари, привольно раскинувшаяся среди поклажи в фургоне, выставила наружу длинную руку.
– Я тоже спасала, не только он. И меня никто не поблагодарил.
Морвир пропустил ее реплику мимо ушей.
– Наверное, мне надо поискать более благодарного нанимателя!
– А мне – более послушного отравителя, к черту!
– А мне!.. Нет, постойте. – Морвир поднял палец, зажмурился. – Погодите.
Он сложил губы трубочкой, сделал глубокий вдох, задержал дыхание на миг и медленно выдохнул. Трясучка подъехал к ним, поглядел, подняв бровь, на Монцу. Морвир снова вдохнул и выдохнул, потом сделал это еще раз. Открыл глаза наконец и до отвращения фальшиво хихикнул.
– Мне надо… перед вами самым искренним образом извиниться.
– Что?
– Я понимаю, со мной… не всегда легко. – Витари язвительно хохотнула, Морвир поморщился, но договорил: – Если я кажусь порой чересчур упрямым, то это потому только, что я всеми силами хочу помочь вам в вашем рискованном деле. Непреклонность в стремлении к наилучшему всегда была моим недостатком. Для человека же, который поневоле должен быть вашим покорным слугой, самым важным качеством является гибкость. Смею ли я просить вас… совершить героическое усилие? Забыть вместе со мной об этом печальном недоразумении? – Он тряхнул поводьями и, когда фургон снова двинулся по дороге, тускло улыбнулся через плечо. – Я уже чувствую ее! Перемену к лучшему!
Монца встретилась взглядом с Дэй, сидевшей с ним рядом. Белокурая малышка, вскинув брови, в последний раз прошлась зубами по яблочному огрызку и швырнула его в поле.
Витари стащила с себя плащ, подставила лицо солнцу.
– Солнце выглянуло. Перемена к лучшему. И… – Она прижала руку к груди, другую протянула к небу. – О-о-о, радуга! Вы слышали, что там, где она упирается в землю, находится эльфийская полянка?
Монца проводила фургон хмурым взглядом. Наткнуться на эльфийскую полянку казалось более вероятным, чем дождаться от Морвира перемен к лучшему. И внезапная покорность с его стороны нравилась ей еще меньше, чем бесконечное нытье.
– Может, он просто хочет, чтобы его любили, – послышался рядом тихий голос Трясучки, когда она стронула коня с места.
 
– Если бы люди могли меняться вот так. – Монца щелкнула пальцами у него перед лицом.
– Только так они и меняются. – Он уставился на нее единственным глазом. – Когда меняется все вокруг. Мужчины, думается мне, хрупкие существа. Не прогибаются в новую форму. Ломаются. Крошатся.