Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна
– Вот они! – Коска, опасно перевесившись через перила, приставил руку к глазам. – Поприветствуем наших великих вождей!
Толпа загомонила громче, едва на улицу въехали семь знаменосцев, возглавлявших процессию, державших копья с флагами склоненными под одинаковым углом – в знак равенства сторон, иллюзии, без которой в мирных переговорах не обойтись. Раковина Сипани. Белая башня Осприи. Три пчелы Виссерина. Черный крест Талина. Рядом – эмблемы Пуранти, Аффойи и Никанте, слабо трепетавшие на ветру. Следом за ними всадник в раззолоченных доспехах вез золотое солнце Союза на черном древке.
Первым из великих и славных… или низких и подлых – смотря кого спросишь – толпе явился Соториус, канцлер Сипани. Дряхлый, как сама древность, с жидкими белыми волосами и бородой, клонившийся к земле под тяжестью толстой цепи, знака должности, которую носить он начал задолго до того, как Монца появилась на свет. Вперед он продвигался при помощи трости и старшего из множества своих сыновей, тоже немолодого, с виду лет шестидесяти. За ними, выстроившись в несколько рядов, шли именитые горожане Сипани в шелках и золотой парче, увешанные драгоценностями, ярко сверкавшими в солнечных лучах.
– Канцлер Соториус, – сообщил Коска Трясучке. – Хозяин, согласно обычаю, идет пешком. Жив еще, ублюдок старый.
– Но выглядит так, словно отдых ему не помешал бы, – проворчала Монца. – Мертвец ходячий.
– Не совсем… Хотя уже и слеп наполовину, однако видит до сих пор лучше многих. Всеми признанный хозяин Сипани. Сумел ведь как-то двадцать лет сохранять его нейтральность. Даже в Кровавые Годы. С тех самых пор, как я разгромил его в Островной битве!
Витари фыркнула.
– Насколько помню, деньги ты брать у него не перестал, когда протухли отношения с Сефелиной Осприйской.
– С какой стати? Наемнику разборчивость ни к чему. В нашем деле нужно плыть по течению. Для пловца же верность – доспехи, тянущие на дно.
Монца, заподозрив, что это сказано специально для нее, хмуро покосилась на Коску, но тот трещал себе дальше, словно никого из присутствующих в виду не имел.
– Правда, старик Соториус никогда меня особо не устраивал. То была женитьба по расчету, несчастливый брак. И на развод после победы мы оба согласились с радостью. У миролюбцев мало работы для наемников, а владетель Сипани и славу, и богатство добыл себе миром.
Витари, глядя на шествующих мимо состоятельных горожан, криво усмехнулась:
– И теперь, похоже, надеется торговать им навынос.
Монца покачала головой:
– Единственный товар, который никогда не купит Орсо.
За Соториусом следовали вожди Лиги Восьми. Злейшие враги Орсо, а следовательно, и ее, Монцы, до падения с горы. Сопровождал их целый полк прихлебателей, щеголявших нарядами всех цветов радуги. Впереди на черном скакуне ехал герцог Рогонт, небрежно держа поводья в одной руке и кивая толпе всякий раз, как его приветствовали. Человек он был известный, кивать приходилось часто и в разные стороны, отчего голова у него вертелась, как у болбочущего индюка. Рядом на чалой приземистой лошадке восседал втиснутый неведомым образом в седло Сальер, чей розовый двойной подбородок сползал по золоченому вороту мундира то в одну, то в другую сторону в такт конскому шагу.
– Кто этот толстяк? – спросил Трясучка.
– Сальер, великий герцог Виссерина.
Витари хихикнула.
– Которым останется еще месяц-другой от силы. Войска у него кончились летом. Их разгромила на Высоком берегу Монца. Запасы продовольствия – осенью. Фермеров разогнала и поля сожгла вокруг города Монца. Союзники тоже быстро подходят к концу. Голову герцога Кантейна выставила у ворот Борлетты Монца. Даже отсюда видно, как ему не по себе, выродку.
– Стыдись, – сказал Коска. – Мне этот человек всегда нравился. Видела бы ты картинную галерею у него во дворце! Величайшая коллекция живописи в мире… по его словам. Истинный знаток. А какой у него был стол в свое время, лучший в Стирии!..
– Это видно, – вставила Монца.
– Непонятно только, как ему удалось забраться в седло?
– Подняли на веревках и опустили, – съязвила Витари.
Монца фыркнула:
– Или вырыли траншею и загнали под него лошадь.
– А второй кто? – спросил Трясучка.
– Рогонт, великий герцог Осприи.
– Ну, этот хоть похож на герцога.
Трудно не согласиться, подумала Монца. Высокий, широкоплечий, лицо красивое, кудри черные и густые…
– Похож. – Она снова сплюнула. – Но не более того.
– Он племянник одной из моих бывших нанимательниц, ныне, к счастью, покойной, герцогини Сефелины. – Коска дочесался до того, что на шее выступила кровь. – Его называют принцем благоразумия. Графом осторожности. Герцогом проволочек. Прекрасный полководец, по общим отзывам, только вот рисковать не любит.
– Я бы выразилась жестче, – сказала Монца.
– Мало кто способен выразиться жестче, чем ты.
– Сражаться он не любит.
– Ни один хороший полководец не любит сражаться.
– Но должен время от времени. Рогонт же, выступая противником Орсо все Кровавые Годы, отделывался мелкими стычками. Мастер отводить войска, лучший в Стирии.
– Отступление – труднейшая наука. Может, он просто так и не поймал свой момент.
Трясучка грустно вздохнул:
– Все мы ждем своего момента.
– Шансов у него больше нет, – сказала Монца. – Когда падет Виссерин, дорога на Пуранти откроется, и дальше… ничего, кроме самой Осприи и коронации Орсо. Никаких проволочек. Время осторожности истекло.
Они поравнялись со старым складом – Рогонт и Сальер. Два человека, которые вместе с честнейшим и почтеннейшим, ныне мертвым герцогом Кантейном, организовали Лигу Восьми, дабы защитить Стирию от ненасытного честолюбия Орсо. Или чтобы вторгнуться на его законные земли и сразиться уже между собой за то, что останется. Смотря кого спросишь… Коска смотрел, как они проезжают мимо, с меланхоличной улыбкой на губах.
– Когда долго живешь, видишь, как все рушится… Каприле – где его былая слава?
Витари насмешливо поглядела на Монцу.
– Ваша работа, не так ли?
– Масселия, позорно сдавшаяся Орсо, – где ее неприступные стены?
Улыбка Витари стала шире.
– И это ваша?..
– Борлетта пала, – все сокрушался Коска, – отважный герцог Кантейн погиб.
– Да, – рявкнула Монца, не дожидаясь, пока Витари снова откроет рот.
– Из восьми участников непобедимой Лиги осталось пятеро, а скоро будет четверо, и трое из них, как всем известно, не отличаются остротой ума.
Монца отчетливо расслышала шепот Балагура:
– Восемь… пять… четыре… три…
К складу как раз подъехали последние трое, за которыми, словно след по воде за тремя утками, тянулись разодетые приближенные. Младшие компаньоны Лиги Восьми. Лирозио и герцог Пуранти, вида весьма воинственного благодаря великолепным доспехам и еще более великолепным усам. Юная графиня Котарда из Аффойи – бледненькая девица, казавшаяся еще бледнее в светло-желтых шелках, от которой ни на шаг не отставал ее дядя и первый советник. Первый любовник, по словам некоторых. Последним ехал Патин, Первый Гражданин Никанте, – с нечесаными волосами, одетый в рубище и подпоясанный веревкой, дабы показать, что он ничем не лучше последнего крестьянина на его попечении. По слухам, Патин носил шелковое нижнее белье и спал в золотой кровати, причем отнюдь не в одиночестве. И это скромнейший из влиятельных…
Парад величия продолжался, и Коска уже разглядывал следующих его участников.
– Силы небесные! Кто эти юные божества?
Смотрелась парочка изумительно, ничего не скажешь. Они восседали на одинаковых серых скакунах, держались с одинаковой горделивостью. Облачены были в белое и золотое – цвета, безупречно гармонирующие между собой. Белоснежное платье девушки плотно облегало ее неправдоподобно стройную и высокую фигуру, сзади тянулся длинный шлейф, расшитый сверкающей нитью. Золоченая кираса юноши сияла, как зеркало, скромную корону его украшал единственный камень. Такой огромный, что Монца могла разглядеть грани на расстоянии в сто шагов.