Падая за тобой (СИ)

Я нервно сглотнула, но промолчала.
— Пойдем, Камила. У нас есть незаконченное дело.
Мы зашли внутрь, а я словно бы во сне, словно со стороны на все это взираю. Он отдавал какие-то распоряжения на родном языке снующим тут и там людям. Но не успели мы помыть руки, снять обувь с одеревяневших с дороги ног, как дом опустел. Мы остались совершенно одни. Прошли в гостиную. Автоматически пробежала по интерьеру глазами- мне нравилось это сочетание национальных элементов декора и современного эко-лофта. Иногда, осматривая свои доделанные работы, я часто ловила себя на мысли, что словно не сама это все создавала, словно какая-то невидимая рука мною руководила, потому что получалось иногда очень уж хорошо. Вот как сейчас…
Обеденный стол был накрыт. Пища еще дымилась- тоже национальная. Что еще можно было ожидать от горцев. Они приготовили к нашему приезду то, что ели ежедневно сами. Да и я была рада поесть, наконец, простой, незамысловатой пиши земляков. Алмаз разлил по граненым бокалам домашнее вино из кувшина.
— За мое приобретение, Камила, — отсалютовал мне. Я чокнулась с ним. А самой стало неуютно, потому что это же он говорил обо мне, наверное, не про дом…
Ели мы тоже молча. Он пил. Не так, чтобы много, но пил. И взгляд его тяжелел. Я почему-то не могла остановиться, как хотелось есть. То ли стресс, то ли желание так завесить висящую в воздухе и давящую на меня тишину.
Он встал так же внезапно, как сел.
— Пошли завершать начатое, Камила, — сказал резко, не оборачиваясь на меня, но по умолчанию ожидая, что я последую за ним.
И я почему-то знала, куда он идет. К той самой террасе, нависающей над пропастью и бурным потоком горной реки. Туда, где когда-то в маленькой пещере у источника он клялся мне в вечной любви, а я клялась, что дождусь, все равно его дождусь и стану его…
Подошел к краю, крепко сжал перила. Смотрит в темнеющую пустоту ущелья, вслушивается в грозный гул воды там, внизу… Страшно… Мне страшно…
— Пришло время отдавать долги, Камила. Раздевайся, — последовала тихая, жесткая команда.
Я стала дрожащими липкими руками стягивать с себя вещи, в голове пульсировало, сердце билось где-то в районе груди. Он дал мне минуты три, так и не обернувшись. Я разделась до трусов с лифчиком и нерешительно стояла, переступая с ноги на ногу. Было холодно. В горах почти всегда до зябкости прохладно ночью, неважно, какой на дворе сезон.
Наконец, обернулся. Окинул меня оценивающим взглядом. Таким голодным, что по моему телу невольно прошла судорога.
— А это что, не одежда? — снова тихая фраза.
Я сглатываю. Расстегиваю лифчик, стягиваю неуклюже трусы. Он неотрывно следует глазами за моими руками. Его челюсть напрягается, на мощной шее и руках проступают жилы и мускулы. Теперь мне становится по-настоящему страшно.
Подходит вплотную ко мне. Приподнимает за подбородок. Какой же он большой. Вглядывается в глаза. А я сейчас упаду от головокружения… Меня просто трясет, словно я платок на ветру.
Не отрывая взгляда от меня, опускает руку мне между ног, просовывает внутрь палец, потом второй. Вытаскивает их и проводит моей влагой линию от щеки до груди.
Он даже не улыбается, не усмехается над моей слабостью, хотя бы мог. Мог засмеять меня презрительно за то, что теку перед ним, по первому его зову… Униженная, зависимая, не знающая, что будет с ней завтра…. А он… просто смотрит со спокойным триумфом, даже удивления нет на его лице…
Проводит этими же пальцами теперь по моим губам, обрывая мою жалкую попытку как-то нелепо оправдаться.
— Я же сказал, не у рта твоего буду спрашивать, Камила…
А потом резко хватает под ягодицы, одной рукой, словно пушинку придерживает меня, совершенно голую, другой расстегивает ширинку и так же, на весу, резко заполняет собой. Я шиплю от неизбежного удовольствия и легкой боли. Он большой… Я помнила это, но все равно рот невольно раскрылся в изумлении… Я годами мечтала о мужчине, вспоминала его поцелуи и его толчки во мне, трогала себя, думая только о нем, но все равно, это ощущение было в сотни раз сильнее всех моих воспоминаний вместе взятых… Двигается, словно поршень. По-звериному рычит, подходит со мной на руках к краю, к периллам. Сажает на них. Входит еще более резко, так, что я нервно цепляюсь за его торс ногами, а сама невольно опрокидываю голову назад. Волосы рассыпаются и хаотично двигаются от амплитуды его толчков и ветра. Я между жаром его тела и зовущим холодом пропасти… Дикая, пугающая и, наверное, удивительно красивая картина…
— Страшно, Лала? — спрашивает рвано. И это этого его «Лала» впервые за все это время голова кружится сильнее, чем от ощущения парения над бездной.
Я слышу гул реки внизу. Одно неверное движение- и я упаду туда, в каменную бездну с ледяными водами.
Я молчу. Потому что мои эмоции слишком сильные, чтобы сейчас что-то говорить…
— Я ведь уже говорил… Со мной тебе надо бояться только меня, Лала…
Он врезается еще глубже, хватает меня чуть выше за талию, возвращая в вертикальное положение. Теперь я крепко обнимаю его шею, всхлипываю от каждого его движения, втягиваю запах его мужского аромата, такого родного, такого чужого… Это мой Алмаз. И это чужой Алмаз… В нем две противоположные личности. Одна меня ласкает, другая наказывает.
Я закрываю глаза и улетаю туда, в свою юность, когда мы стояли в той маленькой пещере, мой кувшин для воды валяется на полу, он крепко прижимает свое горячее тело к моему. Эта же река, эта же пропасть, это же место, искаженное теперь мною до неузнаваемости… Оба дрожим, потому что для нас все это ново, запретно, постыдно, но так влекуще. Он неумело трется об меня, а я еще не знаю, почему у него в районе паха такая твердость, словно он туда камней положил. В спину болезненно упирается острое окончание скалы, но мне все равно. Все мысли о другой твердости- почему там так твердо, а у меня так… мокро… Стыдно за это. Мне кажется, что со мной что-то не так… И я мысленно надеюсь, что он не заметит это, не почувствует сквозь ткань одежды, закрывающую нас от последнего рубежа бесстыдства.
— Лала, обещай, что станешь здесь моей, — шепчет мне хриплым голосом. Это сейчас я понимаю, что такой голос у мужчины бывает только от возбуждения. Арсен тоже говорил со мной таким голосом, и меня передергивало от мысли о том, что за этим последует. А тогда я просто с ума сходила от этой пленительной хрипоты…
— Да, Алмаз, да! Твоя, Твоя, обещаю!!! — в голове набатом отбивают те мои слова…
А в реальности меня начинают сотрясать дикие, болезненные, вырывающиеся откуда-то из сердцевины тела, скручивающие меня изнутри волны наслаждения. Он громко хрипит, сжимая меня так, что я сейчас хрустну и рассыплюсь на осколки.
Не помню, как оказалась на ногах, как почувствовала голыми ступнями прохладу деревянного шершавого пола.
Он нависает сверху, уткнувшись лицом в мои волосы. Пытаемся восстановить дыхание, но пока получается с трудом.
— Воровка Лала, — шепчет почти бесшумно.
— Я ничего ни у кого не крала..-рассеянно отвечаю, все еще одурманенная пережитым.
— Нет, Лала… Ты украла у меня тебя…
  
Глава 43
 
Глава 43
Я не помнила, как оказалась на диване, у камина. Такая же голая, как стояла там, перед ним, на ветру. Просто завернутая в пушистый плед. Он лежал рядом, обнимая меня. Пил вино, поглаживая меня по бедру, оба смотрели на танцующие языки пламени.
— И мне… — тихо проговорила я, намекая, что тоже хочу глотка терпкой жидкости на языке.
— С тебя хватит, — отвечает бесстрастно.
Поднимаю на него глаза в немом вопросе.
— Впереди вся ночь, Лала. И я хочу, чтобы ты хорошенько ее запомнила. — снова этот взгляд. Густой, выдержанный, как вино, которое он перекатывал на языке, смакуя.
— Ты все еще боишься воя волков? — спросил, проведя нежно по подбородку.
— Да… Нет… Не знаю… — ответила рассеянно, я давно об этом не думала… Я давно не ночевала в горах… Я давно не слышала воя волков… Вернее, нет… Я все эти годы жила среди волков в человеческом обличии… Тех, кого стоит бояться посильнее, чем диких, но достойных животных…