Спасенная душа (Рассказы. Сказки. Притчи)
— И этого уразуметь ты не можешь, — усмехнулась девица, — хотя речи мои не странны.
Если бы был в доме моем пес, он бы залаял на тебя. Это — уши дома. А если бы был в горнице ребенок, он увидел бы тебя и сказал мне. Это — очи дома. И не застал бы ты меня здесь в простоте и неприбранной. Мать же с отцом пошли на похороны оплакивать покойника. А когда за ними смерть придет, другие их будут оплакивать. Это плач взаймы. Отец и брат мои древолазы, и сейчас брат в лесу бортничает [15], и когда влезет на дерево, то меж ног на землю смотрит, чтоб не сорваться с высоты. Ведь кто сорвется, жизни лишится. Вот я и сказала, что он сквозь ноги смерти в глаза смотрит.
«Ай да девица мудреная, — покрутил ус Аника, — не простота, как народ сказывает».
— А скажи-ка, девица, как звать тебя?
— Имя мое Феврония.
— А я слуга муромского князя Петра.
— Того, что летучего змея своею рукою убил?
— Его самого. Змей этот окаянный, когда издыхал, князя своей смердящей кровью обрызгал, и с той поры князь в лютых струпьях по всему телу. В своем княжестве искал он исцеления, но не нашел. И услышали мы, что у вас в Ласково есть искусные врачи, но не знаем, где живут они. Поэтому и спрашиваю тебя об этом.
— Привези своего князя сюда. Если будет чистосердечным и смиренным в словах своих, да будет здоров.
Обрадованный Аника, отбиваясь от свирепых псов, побежал к Петру.
— Радуйся, княже! — гаркнул во все горло. — Нашел я премудрую девицу Февронию. Вези, говорит, князя — и здрав будет!
А пока ехали в повозке к ее дому. Аника торопливо про странный разговор поведал. Когда же про зайца заговорил, отчего-то хитро на князя глянул.
На дворе у Февронии князь из повозки не вышел, Аника же, отирая со лба пот, вбежал к ней в горницу.
— Приехал князь мой. Много даров обещает, если вылечишь.
— Даров мне его не надо, но пойди скажи господину своему: если не стану женой его, не смогу излечить его.
Аника развел в стороны руки, поморгал оторопело, но, делать нечего, пошел к Петру и, покашливая в кулак, передал, что сказала Феврония.
— Да мыслимо ли князю дочь древолазца в жены брать?! — раздраженно воскликнул Петр, но потом, морщась от нестерпимой боли, процедил сквозь зубы: — Ладно уж, пойди пообещай ей что хочет и пусть лечит как может, а там поглядим.
Феврония внимательно выслушала глядящего в сторону Анику, взяла малый ковшик, зачерпнула им из ведра кисляжи [16], дунула на нее и сказала:
— Прими это и отнеси господину твоему, но повели прежде истопить баню и, выпарив князя гораздо, натри его этим. Только один струп не тронь — и будет твои князь здоров.
Петр велел тотчас истопить баню, а пока, забавы ради, решил искусить блаженную в ее мудрости. Подал Анике клок льна и, усмехаясь, сказал:
— Если девица эта так мудра, что хочет женой князя стать, пусть из этого льна, пока я в бане моюсь, сошьет мне сорочку, порты и платок.
Феврония и бровью не повела, получив этот клочок, но велела Анике достать с печи сухое поленце и, отмерив на нем пядь, приказала отсечь малый кусок.
— Возьми этот обрубок и отнеси князю своему от меня и скажи, пока я чешу сей пучок льна, пусть он смастерит из этого обрубка ткацкий стан и всю снасть к нему, на чем будет полотно для одежды его ткаться.
Петр повертел в руках деревяшку и с усмешкой сказал слуге:
— Пойди и скажи девице этой, разве не знает она, что за такое малое время из этой чурки невозможно сотворить то, чего она просит.
Феврония в ответ улыбнулась словам князя и сказала Анике:
— А возможно ли за то малое время, пока он в бане будет мыться, сшить взрослому мужу сорочку, порты и платок из этого льна?
Князь подивился ответу ее и велел вести себя в баню. Там, после жаркого мытья, верный Аника бережно натер князя кисляжью с головы до ног, а один струп, как Феврония приказала, не тронул.
Не успел красный, распаренный Петр отдохнуть на лавке в предбаннике, как все струпья на нем засохли и отвалились, и стало тело его белым и чистым, как прежде.
Только один маленький струп на плече остался.
Стоит ли говорить, как возрадовался и развеселился Петр и, забыв слово свое, не захотел исполнить обещанного Февронье, а послал к ней Анику со златом и серебром.
Однако Феврония даров не приняла и сказала с достоинством:
— Отнеси это обратно господину твоему, ибо не устоял он в правде своей, а посему понадобятся сии дары ему самому: другим врачам давать, чтобы от той же болезни лечиться.
Князь же пренебрег ее словами и тотчас со всеми слугами обратно в Муром заторопился.
Но только веселый и бодрый Петр в свои хоромы вошел, как от того малого струпа, что немазаным остался, начали многие другие гнойные язвы расходиться по всему телу.
Морщась от огненной боли, поведал он брату Павлу без утайки, как в сельце Ласково излечила его дева Феврония и как он обманул ее.
Долго молчал Павел и сказал с печалью:
— Грех на тебе, брат. Пренебрег ты исцелившей тебя, обидел своим обманом, да еще и золотом откупиться от нее хотел. Знай, Петр, что у Бога не только милосердие, но и гнев, и на грешниках пребывает ярость Его. Если не покаешься перед Февронией, Бог тебя не простит.
— Опомнись, Павел! Как же я, князь, повинюсь перед какой-то селянкой?
— Еще апостол Лука сказал: «Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится».
— Ни отец наш, ни деды ни перед кем шапок не снимали, и я не буду.
— Смирись, Петр. Вспомни, что Иоанн Златоуст говорил: «Премерзкий грех есть гордость. Гордый обличения и увещевания крайне не любит, но почитает себя чистым, хотя весь замаран. В сердцах гордых рождаются хульные слова, и от одной этой страсти нéкто [17] ниспал с неба».
— Что говоришь ты, Павел! Страшно мне от твоих слов. Неужто так пал я?
— Пал, брат, но знай, что только павшие бесы никогда вновь не восстанут. Людям же свойственно падать и скоро восставать от падения, сколько бы раз это ни случилось. И еще помни: блудных исцеляют люди, лукавых и злых — ангелы, а гордых — Бог.
Опустив голову, слушал любимого брата Петр, и утишилась его душа.
— Обещаю тебе, Павел, что повинюсь и перед Богом, и перед Февронией.
— Молю тебя, брат мой возлюбленный, еще об одном помни: покаяние нужно прежде всего тебе, а не Богу, ибо Бог ни в ком и ни в чем не нуждается.
На следующее же утро исповедался Петр в церкви, и прощены были ему его грехи. Когда небо очищается от облаков, тогда солнце показывается во всем своем сиянии. Так и душа, которая сподобилась прощения грехов, без сомнения видит Божественный свет.
Смиренно вернулся Петр в Ласково и со стыдом повинился перед Февронией и просил, не помня обиды, исцелить его и дал верную клятву взять ее себе в жены.
Феврония, нисколько не гневаясь на князя и не укорив ни взглядом, ни словом, вновь приказала вымыть его в бане и намазать той же кисляжью.
Уже к утру исцелился князь к, слава Богу, избавился от проказы. На радостях решил он не откладывать венчания до Мурома, а обручиться с Февронией на Петров день в Солотчикском монастыре, что в пяти верстах от Ласково, а сейчас готовить коляски для свадебного поезда.
Когда Аника передал Февронии решение Петра, она зарделась по-девичьи и, помолчав, сказала:
— Кланяйся от меня господину твоему, но пусть не коляски готовит, а сани.
Петр долго смеялся.
— Бог с тобой, Аника, какие сани? Ха-ха-ха! Лето на дворе!
А селяне, узнав от слуг об этой нелепице, потешались над Февронией и жалели молодого князя, что принужден блаженную в жены брать.
Однако на Петров день, 29 июня, рано утром, нежданно-негаданно с неба повалил густой снег и скоро засыпал все зеленое Ласково и далеко окрест.
Сельчане, будто оледеневшие от этого чуда, с открытыми ртами молча стояли вдоль улицы и хлопали глазами, провожая смущенную невесту, ехавшую мимо них к венцу в ярко расписанных деревенских санях.