Обними меня на рассвете (ЛП)

Лукан помог Анке подняться на ноги. Все ее тело дрожало, когда она прыгала вокруг, ища свою одежду, но смотря куда угодно, только не на него.
— Анка.
Он нежно схватил ее за руку и попытался заключить в свои объятия.
— Не надо, — она оттолкнула его. — Пожалуйста, не надо. Мне нужно идти.
— Позволь мне обнять тебя, любовь моя. Ты сбита с толку, боишься. Не уходи так просто. Я могу сделать все лучше.
— Нет.
Она наконец посмотрела на него своими большими янтарными глазами, в которых стояли слезы. — Ты не можешь, ты только еще больше все усложнишь. Пожалуйста… не надо.
— Усложню как?
Она рывком обошла комнату, собирая свою одежду.
— Ты ничего не понимаешь.
— Тогда объясни мне, потому что ты права. Я, черт возьми, ничего не понимаю.
— Все… кончено.
Она влезла в брюки, натянула лифчик и рубашку, с трудом натянула ботинки. Лукан наблюдал за этой сюрреалистической сценой, и его охватывало смятение.
— Вовсе не обязательно.
Анка закончила одеваться и повернулась к нему:
— Да, это так! Изменилось больше, чем кожа на моей спине. Я даже не могу начать объяснять. И если бы ты знал… — еще больше слез отчаяния потекло по ее лицу, и она покачала головой: — Честно говоря, Лукан, ты заслуживаешь гораздо большего. Влюбиться в кого-то другого, в кого-то цельного. Для меня это ничего не значит. И для тебя тоже должно.
Она попятилась к двери в бальный зал, и Лукан наблюдал за ней, пытаясь осмыслить ее слова. Почему ей хотя бы не остаться и не поговорить с ним? Чего же он не знает? Почему, черт возьми, она на мгновение подумала, что есть кто-то лучше для него, чем его суженая? Как она могла взять всю любовь, которую он хотел ей дать, и просто отказаться от нее, особенно когда он подозревал, что она очень сильно этого хочет?
— Продолжай твердить себе, что я ничего для тебя не значу, но я просто был внутри тебя, любовь моя. Я знаю, что это не так. Я не хочу никого лучше. Я хочу тебя.
Еще одна слеза скатилась по ее лицу, когда она покачала головой:
— Прощай.
****
Анка выскочила и телепортировалась прочь. С болью в сердце Лукан отпустил ее — на время. Пока он не придумает, как успокоить ее, заставить принять его утешение, или излияние его сердца будет бессмысленно. Одно он знал об Анке: когда ее что-то тревожило, она уходила в себя. И если он сейчас оттолкнет ее, она только еще сильнее замкнется в себе. А это означало, что он должен был придумать, как быстро избавиться от боли внутри нее, и действовать, иначе он мог потерять ее навсегда.
Но это было не одно из ее простых переживаний, как будто она надела не ту обувь под платье или пригласила не тех людей на праздник в канун Дня Всех Святых. Боль, которую он видел сегодня, исходила из глубины бурлящего колодца, и он никогда не видел такой муки на ее прекрасном лице. Она еще толком не разобралась с нападением и шрамами, которые оставил после себя Матиас. Но он чувствовал, что что-то беспокоит ее еще больше.
С проклятием он магией вернул на себя одежду, расправив напряженные плечи, все еще чувствуя жжение на коже от уколов острых маленьких ногтей. Он не знал точно, что стало причиной ее несчастий, но не собирался сдаваться, пока не выяснит их все. Он будет стоять рядом с ней, пока она не повернется лицом к каждому из них. Тогда, возможно, она будет готова взять его за руку и вернуться домой.
Энергия горела внутри него, как гигантский огненный шар, и Лукан расхаживал взад-вперед, проводя рукой по волосам, пока мысли проносились в его голове. Он сжал кулаки. Жужжание, сотрясавшее его, только подтверждало то, что он знал: Анка принадлежит ему. Суррогаты были визуально привлекательны, и их энергия поддерживала его, но каждый раз, когда он посещал одну из них, он умирал немного больше внутри, потому что женщина, к которой он прикасался, была не той, которую он жаждал. Он никогда не чувствовал себя более живым и готовым завоевать мир, чем после того, как обнял Анку.
Ее подпись, когда она попятилась к двери, излучала чистую энергию во всех его цветах. Шок не пропустит этот знак. Один взгляд на Анку — и этот придурок поймет, что они натворили. В прошлом Лукан, возможно, злорадствовал бы по поводу такого ужасного потрясения. Сегодня он не хотел терять ни минуты, заботясь о том, что подумает Шок. Этот мудак будет читать мысли Анки и видеть каждое прикосновение, которое они разделили сегодня. А что потом? Были ли слезы Анки от вины? Или же ее пугал Шок? Неужели этот чертов мерзавец имеет над ней какую-то власть? Лукан этого не знал. Может быть, именно это имела в виду Анка, когда сказала, что он не понимает?
Выбежав из бального зала, он направился через весь особняк к кабинету Брэма. Он даже не потрудился постучать, а протиснулся внутрь и обнаружил, что второй волшебник сидит в одиночестве, просматривая человеческую газету.
— Нет, правда. Входи прямо сейчас и прерви меня.
Брэм подчеркнул свой сарказм приподнятой бровью, когда поднял голову. Тут же его напряженное выражение лица стало расслабленным от удивления.
— Черт возьми, твоя подпись! Ты и Анка…
— Больше ни слова, — проворчал Лукан.
Брэма это совершенно не касалось.
— Что ты знаешь о положении Анки?
— Положении?
— От Шока, — нетерпеливо выпалил он. — Я не понимаю, почему она продолжает возвращаться к этому придурку, но, возможно, она боится его. Есть ли у него какая-то власть над ней?
Брэм заколебался, открыв рот, но тут же снова его закрыл.
Лукан нахмурился. Брэм никогда не терял дар речи.
— Что ты имеешь в виду? — наконец спросил он.
В отчаянии вскинув руки, Лукан свирепо посмотрел на него:
— Почему она продолжает жить с ним, если он ее пугает? Как он удерживает ее против воли?
Поднявшись на ноги, Брэм прошелся по комнате:
— Почему ты думаешь, что это против ее воли? Она живет с ним уже несколько месяцев.
Разве это не гребаный удар ножом в сердце? Каждый раз, когда он лежал в их одинокой холодной постели, вспоминая каждую зиму прошлого столетия, когда они прижимались друг к другу и согревались, теперь он лежал без сна, глядя в потолок, с холодными ногами, мучая себя мыслью, что Шок заключил ее шелковистое тело в свои объятия и держал ее всю ночь.
Лукан отрицательно покачал головой:
— Да, но сейчас что-то не так. Она ведет себя так, словно разрывается на части от ужаса. Она сказала, что я больше не буду любить ее, если узнаю правду. Что за чертова правда?
Брэм пожал плечами:
— Откуда мне знать, старик? Неужели ты думаешь, что она говорит правду о своих мучениях в руках Матиаса?
Лукан провел рукой по лицу. Когда он закрыл глаза, перед его мысленным взором предстала лишь картина ее шрамов, и он с трудом сглотнул.
— Он так сильно ранил ее. Я… видел. Господи, как же она страдала! Моя нежная маленькая Анка не была готова иметь дело с таким чудовищем. Неудивительно, что ее разум так же измучен, как и тело. И я ни хрена не сделал, чтобы спасти ее.
Эта горькая реальность пронзала его снова и снова.
— Мы уже говорили об этом. — Брэм хлопнул его по спине. — Ты же пытался, старик.
— Я был в трауре по паре, едва не одичал и чуть не убил твою сестру за то, что она помогла мне. Я не делал ничего полезного, пока моя драгоценная пара терпела невообразимое. И вот теперь она под каблуком у Шока, несущего какую-то… тайну. На этот раз я не могу быть бесполезным. Наверняка ты знаешь что-нибудь полезное. Что-нибудь.
Брэм глубоко вздохнул.
— Ничего. Извини. Она ничего не сказала мне о своем пленении, только то, что хочет отомстить. Она вообще не говорила со мной о Шоке. Я знаю только то, что ты знаешь, они были… друзьями целую вечность.
Он поморщился.
— Может быть, она думает, что должна ему.
— За то, что спас ее из ада, когда я не смог?
— Это чувство вины тебе не поможет, приятель.
Лукан глубоко вздохнул: