Крестной феей назначаю себя! (СИ)

Эвелина согласно кивнула, не особо вдумываясь в слова Барти. Она не сводила глаз с бескровного лица Эрнеста и продолжала терзать себя горькими мыслями. Бартоломью только вздохнул, увидев, что лицо Эвелины, почти такое же бледное, как у раненого герцога.
— Графиня, Вы помните, что скоро Лунный Бал и Вам пора уже готовиться в нему? — строго спросил Эвелину маг. Графиня Роддерик только махнула рукой, показывая, что ее не интересуют развлечения, пока Эрнест не пришел в себя. Но Барти так просто не отступил. Он подошел ближе и заставил Эвелину поднять голову и взглянуть на него. А потом сказал ей очень просто и веско:
— Эвелина, герцог всегда ставил долг выше личных чувств, выше собственной боли. И если Вы покинете его сейчас ради того, чтобы выполнить свои обязанности первой фрейлины, он не осудит Вас. Но если Вы останетесь…
— Я понимаю, Барти, понимаю, — глотая слезы, ответила графиня, — я обязательно пойду, но дайте мне побыть рядом с ним еще немного.
Бартоломью тяжко вздохнул, но настаивать не стал. Он подошел к Джереми, расстроенному не меньше Эвелины, заставил его выпить свою фирменную успокоительную настойку и взял слово, что дворецкий выпроводит графиню не позже, чем через час. А до того, как она уйдет — даст и ей той же настойки, отвратительно противной на вкус, но очень действенной, особенно, когда важно оставаться бодрым долгое время.
Дворецкий обещал, и маг, несколько успокоенный его уверениями, наконец, удалился. Эвелина все еще сидела рядом с герцогом, держа его за руку, и не сводила глаз с его лица, когда к ней подошел Джереми.
— Как бы он порадовался, сударыня, что Вы сейчас сидите рядом и так переживаете за него. — мягко сказал дворецкий, с любовью глядя на графиню Роддерик и своего хозяина. — Уж как он хотел, чтобы все у вас хорошо было, чтобы Вы по-доброму на него глядели!
— Хотел? Ты не ошибаешься, Джереми? — Эвелина была почти уверена, что старик просто утешает ее. Но слуга закивал головой и продолжил:
— А как же, сударыня! Ведь он давно Вас любит, еще с тех пор, как муж Ваш покойный, граф Роддерик, впервые Вас познакомил! Уж как он тогда сокрушался, что поздно встретил Вас, а как только встретил — сразу же и потерял!
Эвелина слушала старика и удивлялась все больше и больше. Ей открывался такой Эрнест, о котором графиня никогда не подозревала. А воодушевленый ее вниманием Джереми рассказывал, как переживал герцог их размолвки, как все время мечтал помириться с ней.
— А когда вы вместе стали просителей принимать, уж
такой счастливый он ходил, такой радостный! И ужин этот придумал, что в последний день приема устроил, и цветы сам в оранжерее оборвал — ровно, как в молодость вернулся! А потом, в ту ночь, после ужина вашего, совсем расстроенный пришел, и букет принес обратно. Вот они, цветочки, до сих пор стоят. Герцог их своей магией сохранил, они и красуются, словно только сорвали.
Старик показал в сторону, и Эвелина увидела на комоде, рядом с кроватью, вазу с фиалками, оставленными в библиотеке…
А Джереми, воодушевленный вниманием графини, продолжал рассказывать. Эвелина утирала подступающие слезы и, затаив дыхание, слушала, как радовался Эрнест тому, что на Бал она наденет не черное платье. Как хотел узнать, какой цвет она выберет.
— Он ведь костюм под Ваше платье готовил, чтобы вместе, парой смотреться. А уж когда госпожа Терн, то есть леди Эмеринг, сообщила ему, что Вы из "белого золота" платье будете шить…
— Олли Терн сообщила Эрнесту, какой материал я выбрала для платья? — изумлению Эвелины не было границ. А Джереми всплеснул руками, поражаясь ее неведению, и воскликнул:
— Олли ему сообщила, госпожа графиня, иначе откуда бы емй знать?! Сама Олли-то давно с герцогом знакома, и про Вас ей известно, и про то, как он мечтал, чтобы Вы на Лунном Балу в платье из "белого золота" показались!
Эвелина слушала и поражалась женской хитрости леди Эмеринг, заставившей ее выбрать именно "белое золото" для бального платья.
— А когда господину известно стало, что Вы как раз такое платье и решили заказать, как же он обрадовался! Сразу нарочного к купцу отправил, что он сам все заплатит, чтобы с Вас ни копейки не взяли!
 
— Точно! — ахнула Эвелина. — письмо, срочное письмо, которое Крейстон читал в моем присутствии, а потом еще и теще дал почитать!
Эвелина вспоминала и понимала, как Крейстон был прав, взяв с нее часть денег. Отдай он ей драгоценную ткань бесплатно — графиня непременно заподозрила бы неладное. А так она взяла "белое золото" с чистым сердцем, видя в нем прощальный подарок от любимого мужа.
— А сегодня-то, сегодня!.. Какой же он расстроенный сегодня пришел, госпожа графиня! Никогда еще его таким не видел! "Презирает она меня, Джереми, — говорит, — презирает за мою бессердечность!"
— Это я виновата, — Эвелина почувствовала, как глаза опять застилают слезы, — я несправедливо обидела его.
— Да что уж тут, госпожа графиня, разве Вы одна виноваты? И он не мог через себя переступить, и Вы привыкли своим умом жить… — старый слуга тяжело вздохнул, глядя на плачущую девушку, а Эвелина спросила:
— Джереми, а что потом было? Почему он пошел в Часовую башню, что хотел там сделать, Вы знаете?
— Да как Вам сказать, госпожа графиня, — старик задумался. — Сначала-то он сильно переживал, но должен был идти на прием, короля Дарнии встречали. А потом быстро очень вернулся, я его так рано и не ждал. Глаза горят, сам взбудораженный такой… Меня спрашивает: "Джереми, известно тебе старое предание, что бывает, когда в ночь Трех Лун разлучают влюбленных?" Ну, я, конечно, ответил, что известно, да и все это знают: если в ночь Трех Лун влюбленных разлучить, то Луны погаснут, и тяжкие беды людей настигнут. А он засмеялся так непонятно, да и говорит: "Верно, Джереми, все верно! И если над дворцом Три Луны погаснут — король про это предание вспомнит! Августу придется позволить сыну пригласить любимую девушку на Лунный Вальс, чтобы не допустить беды для Армании!"
Эвелина ахнула, когда поняла замысел Эрнеста. Первый министр не мог открыто пойти против своих же политических планов, и он решил использовать свой магический дар, создав заклинание "полного мрака", а потом убедить Его Величество, что темнота над дворцом — знак немилости Трех Лун. Если бы не вмешательство Корнелиса, не его опрометчивый поступок…Ах, как хорошо могло бы все сложиться для Дэна и Кэтрин — через пять минут полной темноты вновь открылось бы сияние Лун, и возникший Лунный Цветок вокруг пары принца и фрейлины стал бы лучшим благословением их любви…
А Джереми, не заметив задумчивости графини, продолжал:
— Записи свои старые нашел, что-то высчитал, все думал, да бормотал: "Главное, правильно рассчитать время, чтобы не больше пяти минут, больше никак нельзя — маги могут догадаться…" Вскочил с места, листок схватил, да и побежал, так быстро. Крикнул только на ходу, что в Часовую башню пойдет, там точнее всего будет, и убежал. А потом вы все вместе пришли, и хозяин мой, раненый, на чужих руках…
На глаза старика опять набежали слезы, он отвернулся от графини, скрывая свою слабость. А Эвелина с замершим сердцем подошла к Эрнесту и села рядом, вглядываясь в его бледное лицо.
— Дорогой мой, прости меня, — нежно шептала графиня, осторожно, самыми кончиками пальцев, прикасаясь к бледному бескровному лицу. — Я совсем не знала тебя, не понимала…Эрни…дорогой мой… Любимый мой…
Эвелина склонилась и бережно, чуть дотрагиваясь губами, поцеловала герцога. Но каким бы легким не было касание ее губ, Эрнест почувствовал его. Сине-серые глаза на миг открылись, затуманенный взор остановился на лице графини, а бескровные губы беззвучно прошептали:
 
— Велли…
Испуганная Эвелина положила ладонь на губы герцога, чтобы не позволить ему расходовать силы на слова, но Эрнест и сам уже вернулся в прежнее забытье. Вот только на суровом лице герцога появилась легкая улыбка, а бледные щеки чуть порозовели. Подошедший Джереми радостно воскликнул, видя такие счастливые перемены, а графиня, улыбаясь, прижала палец к губам, и они вместе тихонько вышли из спальни.